|
|
|
|
|
|||
Итак, нужно было создавать команду. Из тех тренеров, что работали в сборной СССР раньше, далеко не все устраивали меня, да и я вовсе не каждому пришелся по душе... Давным-давно, когда я еще учился в пятом классе суворовского училища, на уроке географии произошел у нас такой случай. Учительница рассказывает нам о животном мире Африки и, дойдя до носорога, говорит: - Если уж носорог побежал - ни остановить его, ни заставить свернуть с дороги невозможно. И в это время с задней парты раздается голос: - Так это же чистый Вайц! С той поры «Носорог» стало моим прозвищем. Разумеется, тренеры сборной команды, которые отлично знали об этом моем качестве, прекрасно понимали: если я «побежал», меня не остановишь, какие бы препятствия ни стояли на пути… Начало работы было, однако, обескураживающим. Примерно через месяц после моего назначения я вместе с командой отправился в Берлин, где должен был состояться матч СССР - ГДР. И в первый же день мы проигрываем во всех номерах программы. И как проигрываем! На всех дистанциях первые четыре места занимают представители сборной ГДР. В таком же ключе состязания продолжаются и дальше, разрыв достигает 6 очков... В предпоследний день состязаний, выходя из бассейна после очередного проигрыша, я услышал плач. Обернулся - на скамейке маленькая съеженная фигурка в голубом костюме сборной СССР. Я подошел ближе. Это была Люба Русанова. - Любочка, - спрашиваю ее, - что случилось? - Доктор не разрешает мне плыть завтра. - Почему? - Температура... - Какая? - Тридцать девять и семь. Я говорю: - Ты что, девочка? Разве можно плыть в таком со стоянии? Нам не нужны мертвые герои. И потом... ты же понимаешь: нас ничто уже не может спасти. А она, всхлипывая, говорит: - Я понимаю, что не могу спасти, но стыд-то какой! А перед этим я слегка сдрейфил и, признаюсь, даже подумал: «А за свое ли дело я взялся? Разве удастся нам когда-нибудь приблизиться к пловцам ГДР и ликвидировать этот немыслимый разрыв?» И вполне возможно, что, приехав после этого матча в Москву, я проявил бы слабость и отказался бы от команды, хотя - я точно знаю - никогда не простил бы себе этого. И вдруг эта девочка, Люба Русанова, все во мне перевернула. Не знаю, как передать ощущения, которые я испытал тогда. В них были и сжигавшее меня чувство вины, и предвкушение победы... Я топал ногами, я кричал: «Мы победим, я клянусь тебе - мы победим, вы играем, будут и у нас чемпионы мира!» ...В те времена у меня были очень наивные представления о том, каким должен быть коллектив сборной команды. Я был убежден, что костяк его должны составлять этакие рыцари без страха и упрека, умелые и хладнокровные бойцы, которые жестко калькулируют каждый преодоленный в бассейне метр, заранее рассчитывая любое свое движение. Мне казалось, что сравнительно небольшой отряд таких рыцарей спорта - по призванию и по воспитанию - сумеет завоевать советскому плаванию престиж на международной арене. И вот тогда, в Берлине, когда Люба Русанова плакала, я, забыв о приличиях, кричал изо всех сил. Я понял: истинные бойцы - это вовсе не хладнокровные рыцари, а такие по-человечески уязвимые люди, как Люба Русанова, люди, которые испытывают столь острое чувство стыда за поражение, что готовы сражаться за победу, жертвуя многим. Но чтобы побеждать, нужно учиться. Руководство Спорткомитета предложило мне съездить в несколько заграничных командировок, чтобы постичь секреты лучших тренеров мира. И вскоре с двумя ведущими нашими специалистами - Лидией Креер и Генрихом Яроцким - я улетел на месяц в Австралию. Я хотел узнать, каким образом в этой стране, где правительство не выделяет никаких денег на развитие плавания и где спортсмены сами оплачивают услуги тренеров, все время вырастают рекордсмены мира и олимпийские чемпионы. Встретили нас очень хорошо, мы сразу же подружились с австралийскими коллегами. В разговоре с нами они частенько подсмеивались над одним из известнейших своих тренеров, Форбсом Карлайлом: - Это совершенно невозможный человек, - уверяли они нас. - Почему же? - Как, вы не знаете? Он начинает утреннюю тренировку в четыре часа тридцать минут! - А когда начинаете вы? - В четыре сорок пять, - отвечали они таким тоном, как будто бы приходили в бассейн по крайней мере часов в одиннадцать. - ...Нет, то, что делает Карлайл, - за гранью разумного! Его ученики проплывают в год три тысячи двести километров! - А ваши? - Всего две тысячи девятьсот. Честно говоря, мы не увидели большой разницы между «невозможным» Карлайлом и обычными тренерами, чьи ученики в среднем проплывали в течение года около трех тысяч километров. Для нас это была фантастическая цифра. Ведь даже самая именитая наша пловчиха чемпионка Олимпиады в Токио Галина Прозуменщикова проплыла в год, предшествовавший Играм, всего 640 километров. А сейчас, оказывается, можно и нужно преодолевать в тренировках расстояние почти в пять раз большее. Кроме того, мы узнали, что только за один сезон и отдельные спортсмены и целые команды увеличивают нагрузки чуть ли не до двухсот процентов. А ведь рекомендации наших спортивных ученых гласили, что это невозможно. Предел роста нагрузок был установлен ими от 5 до 25 процентов. Удивило нас и то, как в Австралии занимаются с детьми. Разумеется, и до поездки на «зеленый» континент мы были знакомы со многими представителями австралийского плавания. И знали, что, хотя все они плывут по-разному, в манере каждого есть элементы указывающие на принадлежность к определенной школе. Таким элементом был, к примеру, гребок, техника выполнения которого у большинства, если не у всех австралийских пловцов, доведена до совершенства Чем это объясняется? В Австралии обучением детей плаванию занимаются специалисты самого высокого класса. Делается это так. Тренер лезет в воду и часами отрабатывает с ребенком один и тот же элемент. «Вот ты вложил руку в воду, - терпеливо объясняет он юному пловцу, протянул, вынул. Ну-ка напряги руку... А теперь расслабь. Чувствуешь разницу? Нет? Повторим еще раз. А теперь чувствуешь?» Понятно, что наставник, который каждую тренировку превращает в индивидуальный урок, поставит своему ученику безупречную технику. Побывали мы и на тренировке у знаменитого Форбса Карлайла. Он очень приветливо нас встретил: пожалуйста, мол, смотрите, у меня нет от вас никаких секретов. Посидели мы, понаблюдали и пришли к выводу: смотреть-то, оказывается, не на что - очень уж посредственные ученики у Карлайла. Я подошел к нему и говорю: - Скажите, пожалуйста, это у вас лучшая группа? - Да. - Ну а кто из них кто? Есть ли здесь хотя бы один чемпион страны? - Есть. Здесь столько-то чемпионов Австралии. - Как же вы оцениваете их перспективы? - Думаю, что восемь человек из этой группы войдут в состав нашей сборной, а один станет чемпионом мира. - Кто же этот будущий победитель? - Разве я могу сейчас назвать его имя? - отвечает Карлайл. - Я и сам пока этого не знаю. Потом-то я понял, что Форбс Карлайл, великий тренер с мировым именем, смотрел в десять раз глубже нашего. На его месте мы давно разогнали бы эту группу и набрали бы новых пловцов. А он внимательно и терпеливо работал с ними, веря в талант каждого. Мы же слишком быстро списываем спортсменов (от этой ошибки мы не избавились до сих пор), потому что сама система наших соревнований толкает нас на то, чтобы скорее убрать «старых» и набрать «новых», хотя «новые» очень часто совсем не лучше «старых»... В конце нашего пребывания в Австралии мы присутствовали на контрольной тренировке, на которой совершенно бесталанная, на наш взгляд, ученица Карлайла проплыла 1500 метров с мировым рекордом, равным рекорду СССР для мужчин. Вот тогда-то мы и почесали в затылке... Во-первых, получается, что мы не можем отличить, кто талантлив, а кто нет. А во-вторых, очевидно, что применительно к 13 - 15-летним (а именно таков был возраст учеников австралийского тренера) этого и делать-то нельзя. Не случайно ведь сам Карлайл уверенный в грядущих успехах своих воспитанников, не пытался угадать, кто же из них завоюет «золото». Будущее, кстати, подтвердило его правоту. На чемпионате мира в Кали на дистанции 800 метров вольным стилем победила ученица Карлайла Дженни Туррол Карлайл преподнес нам еще один урок - того, как тренер должен относиться к своим обязанностям. Однажды мы пригласили его к себе на ужин. - К сожалению, я вынужден отказаться, - извинился тренер. - Почему? - Мне очень хочется побывать у вас, но мы с женой встаем в четыре утра, поэтому не позволяем себе ложиться после девяти вечера. Каждая частица нашей энергии должна быть отдана делу. Разумеется, и у нас были трудолюбивые спортивные педагоги, которые всю свою жизнь посвятили развитию плавания. Но это были одиночки. Здесь же мы увидели целую когорту тренеров, поистине одержимых работой... В том же 1973 году мы совершили еще одну поездку за рубеж - на этот раз в ГДР, куда отправились вместе с командой. Мы стремились разгадать «загадку немецкого плавания, понять, чем же объясняется про гроссмастеров ГДР, которые опережали нас во всех ответственных стартах. В ГДР мы убедились в полной несостоятельности наших взглядов на физическую подготовку пловца. В свое время я написал диссертацию по этой теме, работал тренером в сборной команде, однако, как пока зало знакомство с опытом наших соперников, был далек от современных представлений в этой области. В ГДР мы с удивлением увидели, что девушки из команды хозяев по своим силовым качествам явно превосходят наших мужчин, среди которых, если судить по внешнему виду, были настоящие богатыри. Главная причина удивительных достижений атлетов ГДР в развитии силовых качеств состояла в том, что тренеры сборной команды Германской Демократической Республики и их подопечные давно преодолели тот психологический барьер, который до сих пор мешал нам резко увеличить нагрузки. Мы поняли это, как только побывали на обычной тренировке, которую спортсменки ГДР проводили в зале. Перед нами предстала такая картина. У стен стоят прислоненные к ним наклонные скамеечки. На каждой - тележка. (Угол наклона скамеек разный, поэтому степень усилия можно варьировать.) Спортсменка ложится на тележку и, держась за специальные поручни, начинает тащить себя вверх. Длится это 50 секунд. Затем в течение десяти секунд - отдых. И так повторяется не меньше шестидесяти раз. Уже после восьмого повторения девушки, казалось, били не в состоянии сделать ни единого движения. Они были похожи на боксера в «стоячем» нокауте, когда он еле держится на ногах, а судья, заглядывая ему в глаза, готов произнести: «Аут...» Но сравнение оказалось неверным. Спортсменки, словно черпая энергию из какого-то невидимого источника, снова и снова бросались на тележки и начинали изо всех сил тянуть себя вверх. Нас поразила такая самоотдача в тренировке, поразила психологическая уверенность представительниц сборной-ГДР в том, что они раз за разом могут перешагивать через «не могу». Такое отношение к физической подготовке и было для нас принципиальным новшеством. Поэтому, учась у коллег из ГДР, мы стремились позаимствовать у них именно этот новый для нас взгляд на саму психологию физической подготовки вовсе не стремясь копировать при этом какие-то конкретные упражнения. В 1973 году мы съездили и к американцам. И вновь учились психологии. На этот раз - психологии скоростных упражнений. Американцы - начиная с самых начальных групп - все задания выполняют на высочайших скоростях. Кроме того, ни секунды не теряют зря. В течение двухчасовой тренировки я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из них просто купался. У нас же трудно было тогда найти спортсмена, который, как теперь говорят, «пахал бы» на тренировках. Нам очень интересно было и то, как американцы отыскивают таланты. Их методы отличались от тех, которым следовали, к примеру, тренеры ГДР. Те отбирали спортсменов, что называется, с линейкой в руках. При этом измерялось до сорока различных параметров - площадь ладони, величина стопы, рост, вес, объем легких и т. д. Взяв за эталон какого-либо выдающегося пловца, они искали людей такого же анатомического типа - высоких, стройных, с длинными руками... Иногда это оправдывало себя, иногда нет. Мы тоже пошли было по этому пути. Потом провели эксперимент, целью которого было выяснить, какой же все-таки критерий определяющий? Каким спортсменам следует отдать предпочтение? Тем, у кого огромные физиологические возможности, например, очень сильное сердце или очень высокое потребление кислорода,или же тем, кто превосходит других в росте и силе? В конце концов, мы пришли к выводу, что решающие показатели - психофизиологические, характеризующие выносливость нервной системы атлета, его способность переключаться с одного вида деятельности па другой, быстроту и силу нервных процессов... У американцев свой принцип отбора. Я не раз беседовал на эту чему с их крупнейшим теоретиком плавания Джеймсом Каунсилменом. Вот что он говорил мне по этому поводу: - Вряд ли можно отыскать будущего чемпиона, измеряя кандидатов в победители линейкой. Ведь все мы прекрасно понимаем, что выбранный таким образом спортсмен может впоследствии оказаться человеком, неспособным вести борьбу. И в то же время всем известны примеры, когда маленькие и толстые побеждали высоких и стройных. Неужели вы считаете это случайностью? По-моему, чемпион, прежде всего должен обладать психологией победителя, должен быть человеком, который не сдается. А для того чтобы угадать такой характер, одной линейки мало. Здесь необходима тренерская интуиция... Замечу попутно, что вера в интуицию вообще характерна дли американцев. Они, как правило, не ведут дневников, не составляют, как это принято у нас, план на каждое занятие. Никто из них не в состоянии ответить на вопрос: «Сколько километров проплывает ваш ученик в год?» Все сказанное вовсе не означает, будто американцы что-то скрывали от нас. Ничего подобного. Они относились к нам с большим дружелюбием, мы ощущали, что они готовы поделиться с нами всем, что знают. Просто принципы их работы,выработанные в течение длительного времени, условия для занятий плаванием (не следует забывать, что в Америке около двух тысяч плавательных клубов и более четырех миллионов бассейнов) отличны от наших... Специальная литература, издаваемая в США, тоже резко отличается от нашей. Например, статьи, которые публикуются в журнале «Теория и практика физической культуры», явно содержательнее, богаче американских и них приводятся глубокие теоретические обоснования, все выводы, как правило, логичны и аргументированы. Там всегда есть какая-то общая концепция, свежие идеи, однако рядовому тренеру, который не питает особого интереса к теории, трудно разобраться во всем этом и извлечь для себя практические уроки. И нередко спортивный наставник откладывает эту слишком трудную для него книгу до лучших времен, которые, к сожалению обычно так и не наступают... Американские же статьи носят чисто потребительский характер. Построены они таким образом. Сначала указывается, какие теоретические труды использовал и данной работе автор. (Любопытно, что в этом перечне очень часто встречаются имена советских спортивных психологов, медиков и педагогов. Затем идут конкретные советы. Если эта статья посвящена, скажем психологической подготовке, то в ней тренер найдет набор тех самых «магических» фраз, которые и следует говорить спортсмену в той или иной ситуации... Я, конечно же, вовсе не собираюсь отрицать значение теории. Не случайно же фундаментальные работы наших спортивных специалистов постоянно находятся в центре внимания их зарубежных коллег. Я лишь хочу сказать о том, что, готовя эти издания к печати, следует, видимо, позаботиться и о выводах-рекомендациях, которые наверняка «облегчили бы жизнь» нашему брату тренеру... Таким образом, в течение первого года работы в должности главного тренера сборной команды СССР мне вместе с нашими ведущими специалистами удалось познакомиться с тем, как готовят пловцов лучшие тренеры мира. Проанализировав увиденное, мы попытались перенести все наиболее ценное на нашу почву с учетом, разумеется, своих особенностей. Значило ли это, что мы отмахнулись от того что было сделано нашими предшественниками? Ни в коем случае. И до нас были тренеры, которые прекрасно работали. Достаточно назвать Елену Лукьяновну Алексеенко, подготовившую Галину Прозуменщикову, или Генриха Владимировича Яроцкого, воспитавшего нескольких олимпийских призеров. Мы никогда не забывали об этом. Но теперь перед нами стояла задача несколько иная, нежели перед этими первоклассными специалистами. Мы должны были выработать некие основные методические принципы, основываясь на которых можно было бы готовить не только отдельных выдающихся атлетов, но и сборную страны в целом. Ни из Австралии, ни из ГДР, ни из Америки мы, разумеется, не привезли рецептов, следуя которым можно было бы мгновенно подняться на спортивный Олимп. Но мы собрали там обширный материал, который можно было использовать для создания методических основ, пригодных для всего нашего плавания. Кроме того, наши ведущие тренеры не только подошли к пониманию того, какой должна быть современная методика тренировок, но и поверили, что перейти к ней можно весьма быстро. Здесь я должен сделать одно важное замечание. Мы больше всего боялись трафарета. Поэтому вовсе не стремились создать свод методических приемов, обязательных для всех. Мы, повторяю, искали лишь общие принципы, реализуя которые тренеры оставались бы свободными в своем творчестве. Да, мы теперь знали: плавать надо очень много, силовой подготовкой следует заниматься гораздо больше и интенсивнее, нежели прежде, в команде должны быть бойцы по духу, люди с психологией победителей... С этим были согласны все. А вот как этого добиваться, спортивные наставники должны были решать сами, это тоже было новшеством в сборной команде. Раньше работа шла по-другому: главный диктовал, тренеры записывали. Я же с самого первого дня категорически отверг этот принцип. Более того, всякую попытку делать все по шаблону, даже если этот шаблон предложен главным тренером, я рассматривал как тяжелое прегрешение. Главный тренер, тренерский совет дают лишь общее направление работы. А форму его реализации каждый должен находить сам в зависимости от индивидуально стиля ученика. Одна из главных проблем, встающих перед любым главным тренером, - это поиск людей, с которыми ему предстоит работать. Очень часто руководители подбирают себе помощников по принципу наибольшего, так сказать, удобства. Для меня он был неприемлем. Я искал единомышленников, людей, одушевленных высокой идеей завоевать советскому плаванию ведущее положение в мире. Я искал энтузиастов, способных утверждать свою преданность этой идее самоотверженным трудом, бессонными ночами, непримиримостью в отстаивании своих взглядов. Только такие люди, неравнодушные, не жалеющие себя, имеют право работать в сборной команде. Те же, для которых личный покой дороже всего, у нас долго не задерживались. Один пример. Если я видел, что во время занятия тренер сидит, я подходил к нему и говорил: - Давай проведем с тобой эксперимент. Ты даешь спортсмену задание и, сидя на стуле, ждешь, когда он его выполнит. Затем повторяешь задание, только теперь ты будешь идти по бортику рядом с пловцом, не отставая от него ни на шаг. И, наконец, делаешь то же самое в третьем варианте: ты будешь идти по бортику и рядом с тобой - я. А потом сравним три полученных результата. И уверяю тебя, что второй будет выше первого, а третий выше второго примерно на тридцать процентов Иногда мы и в самом деле проводили такой эксперимент, иногда тренер верил мне на слово. Не знаю, каким должен быть идеальный тренер Честно сказать, я никогда и не задумывался над этим. Но зато я хорошо знаком с реальными представителям; нашей профессии, в которых вижу не просто хороших - выдающихся наставников. Несколько таких тренеров экстра-класса работают и в сборной команде Советского Союза. В 1973 году я впервые услышал имя Бориса Зенова, ныне одного из самых авторитетных тренеров-бригадиров сборной СССР. Тогда на чемпионате Европы среди юниоров его ученица Марина Юрченя заняла два призовых места - на 100 и 200 метров брассом. Первенствовала же на обеих дистанциях Оля Лускатова из Воронежа (тренер Игорь Иванович Глебов). Мы пригласили в команду Глебова и Лускатову, Зенова и Юрченю, Как руководитель команды я, естественно, сравнивал новых тренеров друг с другом. Глебов был, безусловно, очень способный, знающий специалист, да и ученица его была сверхталантлива. Конечно, и ему приходилось в чем-то помогать, но в принципе он работал самостоятельно и успешно. Рядом с Глебовым Зенов проигрывал. Тем более что в его воспитаннице трудно было увидеть какое-то необычайное дарование. И, думая о ней, я не раз ловил себя на мысли: «Какая хорошая девочка, а вот не дал бог таланта...» Зенов, конечно, знал об этом. И занимался с Мариной так, будто это его вина была в том, что она не блистает особыми способностями. Зенов относился к Марине как к родной дочери, и это его обостренное внимание к ученице, готовность помочь ей во всем - и в спорте, и в учебе, и в любых житейских ситуациях - привели со временем к тому, что он сумел развить в своей воспитаннице качества, присущие истинному таланту. Разумеется, внешне между Зеновым и Карлайлом нет ничего общего. Что же касается их внутренней сути, то здесь для меня их сходство очевидно. Оба этих выдающихся наставника, беззаветно веря в учеников, относятся к ним поистине с отцовской любовью, с великим терпением помогая своим питомцам овладевать мастерством. Хочу позволить себе небольшое отступление. Тренеры по плаванию много работают с детьми. И даже те спортсмены, которые, казалось бы, вышли из детского возраста, во многом все равно еще дети. Здесь мы сталкиваемся с парадоксальным явлением. С одной стороны - это вполне взрослые люди, прекрасно понимающие, какая ответственность лежит на них перед миллионами доверившими им защищать спортивную честь страны, А с другой - самые настоящие дети, которых отличает непосредственность эмоций и трогательная доверчивость, душевная уязвимость и особая требовательность к себе и к другим. В борьбе за первенство им не приходится сталкиваться с нечистоплотными приемами. Перед ними ясный и определенный путь. Проплыл лучше - значит, и достиг большего. Поэтому, наверное, в спортсменах так долго сохраняется наивность и вера в чистые взаимоотношения между людьми. А ведь окружает нас далеко не идеальный мир. Поэтому тренер должен быть не только узким специалистом, обучающим своих подопечных технике. Он должен еще обладать мудростью, педагогическим тактом, чтобы помочь ребятам преодолеть некоторую обособленность мира спорта, причем сделать это нужно очень бережно не травмируя психики своих учеников. А для этого нужно любить их, нужно очень любить детей, а такое дано далеко не каждому. Так вот Зенов обладал этой способностью в самой высокой степени. При всем при том ему были присущи и ярко выраженные недостатки: он часто испытывал растерянность и неуверенность в себе... Я всячески старался помочь ему преодолеть это. Каким образом? Приближаются, например, какие-то соревнования, и Зенов в разговоре со мной замечает: - Юрченя проплыла сегодня восемь раз по сто без стартового прыжка по 1.21. Как поступать дальше? То ли еще немного ее нагрузить, то ли начать отпускать? Сама-то она что-то неуверенно себя чувствует... В этой ситуации самым неуверенным человеком был именно Зенов, который не знал, что делать. В таких случаях я шел на риск. И, хотя тоже не мог с абсолютной точностью сказать, к чему это приведет, смело говорил ему: - Да что ты, Боря? Конечно, нужно еще два дня повкалывать, а потом начнешь отпускать. И если нам везло, то на этом эпизоде Зенов сразу же вырастал в собственных глазах: он правильно угадал! Если же мы допускали просчет, то Зенов испытывал не такое сильное чувство вины, ведь ошибся-то главный тренер. И еще. Теперь в сходной ситуации он знал: нужно попробовать что-то другое. И в конце концов находил оптимальный вариант. Моя же задача была следующей: добиться того, чтобы тренер не боялся идти путем проб и ошибок, потому что другой дороги у нас нет... Постепенно Зенов обретал себя как тренер. Все чаще высказывал собственное мнение, и все чаще оно оказывалось правильным. Он стал более собранно и логично мыслить, у него появился системный подход к тренировкам, он стал постигать многообразные связи, соединяющие отдельную тренировку и с прошлым и с будущим. Словом, искал новые пути. Понятно, что, работая, таким образом, невозможно избежать ошибок. И Зенов ошибался. Из-за его просчетов Марина Юрченя не попала в финал чемпионата мира 1975 года. И когда это произошло, он обратился ко мне, к другим тренерам со своими сомнениями, со своими вопросами. «В чем я ошибся? - спрашивал нас и себя Зенов. - Чего не учел, что проглядел? Что же все-таки привело к неправильному выводу?» А ведь именно с этого и начинается настоящий наставник. На мой взгляд, есть целая категория не просто плохих, а ужасных тренеров. Страшных. В первую очередь это те, которые создают свою теорию за письменным столом, а потом железной рукой проводят ее в жизнь Они расписывают наперед все тренировки и потом неукоснительно выполняют свои планы. Такого тренера не интересует, какое настроение у спортсмена, как он себя чувствует и т. д. Раз этот наставник запланировал, что ученик должен сегодня проплыть 20 километров, он, не смотря ни на что, заставит его это сделать. К этой категории относятся и те, которые говорят спортсменам: «Я делал так, и ты делай так же». Такой принцип ни к чему хорошему не приведет, даже если тренер, выдающийся в прошлом спортсмен, побеждавший на чемпионатах мира или на Олимпийских играх, а его ученик всего лишь второразрядник. Ведь почти у каждого спортсмена неизменно возникает вопрос, пусть он и не всегда высказывается вслух: «А почему надо делать именно так? Почему я должен проплыть десять раз по двести, а не двадцать раз по сто?» И слова тренера: «Потому что я делал так!» вовсе не могут служить для него ответом. Глебов никогда не пересматривал свои тренерские установки, никогда не спрашивал себя: «В чем же все таки я ошибся?» Если кто-то из его учеников проигрывал, тренер сохранял спокойствие, потому что у него всегда были наготове оправдания: у этого спортсмена оказались слабые морально-волевые качества, тот накануне болел, а этот пострадал из-за судейской ошибки... Но, как сказал кто-то из великих, мастер находить оправдания редко бывает мастером в чем-нибудь еще. Нам со стороны было видно, что причина неудач Глебова состояла в другом. Единожды добившись успеха с Лускатовой, он счел методику, которую применял в работе с Олей, универсальной. И стал неизменно следовать ей дальше, не принимая в расчет индивидуальности новых своих учеников. Я прекрасно сознаю всю условность параллелей между спортом и искусством и тем не менее хочу процитировать отрывок из статьи композитора Микаэла Таривердиева, посвященной молодым. «Есть множество форм, - пишет Таривердиев, - в которых тот или иной исполнитель может выразить себя. И среди этого множества он должен найти одну единственную, соответствующую его артистической сути. И здесь ему необходим учитель — режиссер и воспитатель. Потому что молодой человек, оглушенный и ослепленный многообразием искусства, зачастую пытается «проявить» себя с помощью тех же средств, что и какой-нибудь популярный исполнитель, его кумир. Но тем самым он отказывается от самого себя, от своей индивидуальности, которая представляет ценность для всех именно потому, что она неповторима. И может случиться так, что мы ничего не узнаем о том оригинальном артисте, который - в возможности - жил в этом молодом человеке». Мне кажется, что все сказанное можно без всякой натяжки отнести и к воспитанию спортсменов. Да, индивидуальности не повторяются. Не может быть двух одинаковых исполнителей. В спорте это такая же истина, как и в искусстве. Более того, один и тот же человек все время изменяется. Психологическое состояние, физическая форма, уровень техники у него всякий раз иные. И тренер должен все время ощущать эту разницу. Зенов не жалел времени, чтобы постичь все эти премудрости. И делал он это не ради того, чтобы утвердить свой тренерский авторитет или же добиться каких-то личных выгод. Прежде всего он думал об учениках, о том, чтобы они узнали счастье победы, счастье, которое дарит спортсмену и новые силы, и душевную щедрость, превращаясь в энергию борьбы... В моей памяти сохранился такой эпизод. 1976 год, весна, международные соревнования в Париже. К тому времени Марина Юрченя уверенно выигрывала у всех своих соперниц. И вдруг на этом турнире она впервые проигрывает Марине Кошевой, тоже ученице Зенова. Сразу же после заплыва, в котором она потерпела поражение, Марина поднимается но лесенке па трибуны, где сидим мы с Борисом Дмитриевичем. Никогда не забуду, как они смотрели друг на друга... Какая тоска была в ее глазах, и каким говорящим был взгляд тренера... Трудно в такой момент утешить человека. Зенов смог сделать это одним лишь взглядом. Они только смотрели друг на друга, но я ощущал, что у Зенова болит сердце за ученицу, и понимал, почему Марина бросилась сюда, чтобы вот так, молча, взглянуть в глаза тренер. Потому что ослабить ее печаль мог только этот взгляд понимающий, сочувствующий, сострадающий... Работая с Зеновым, я не раз убеждался в том, что его знание спортсмена поистине безгранично. Перед чемпионатом Европы 1974 года у нас было довольно неопределенное положение в женском брассе. Мы должны были выставить двух спортсменок. А ситуация была таном: на первенстве страны лучший результат на двухсотметровой дистанции показала Оля Лускатова на - 2.45,0. Юрченя проиграла ей одну десятую секунды. А Любя Русанова, которая была готова к такому же результат: заболела и не стартовала. Команда у нас в то время была слабая, поэтому необходимо было выставить сильнейших. Определить их можно было единственным способом - провести контрольные соревнования, поставив рядом всех претенденток. Я собираю тренерский совет и объявляю о своем решении. Меня подзывает Зенов и говорит: - Сергей Михайлович, не надо зря дергать Юрченю. Я могу вам сказать, с каким результатом она проплывет. - С каким же? - Две, сорок две, ноль. По тем временам это было настолько невероятное время, что я рассмеялся и говорю: - Отлично, Боря. Тем более я ее поставлю. Раз ты так уверен в ней, чего же бояться? Юрченя выступила в контрольных соревнованиях и проплыла 200 метров за 2.42,11. Зенов ошибся всего на одиннадцать сотых секунды... Все таланты - а мы искали талантливых людей - люди, как правило, трудные, сложные. И нужно принимать их такими, какие они есть, не пытаясь навязывать им ни стиль работы, ни манеру поведения по твоему собственному образу и подобию. Вот, например, работает в сборной тренер-бригадир Игорь Михайлович Кошкин, воспитавший чемпионов всех рангов, обладателей золотых наград первенства СССР, Европы и мира, чемпионов Олимпийских игр. Кошкин подготовил и лучшего спортсмена Московской олимпиады Владимира Сальникова. Тем не менее, я вижу в Кошкине не одни лишь достоинства. В его тренерской практике были и очень серьезные просчеты. И если он ошибался, мы спрашивали с него так же строго, как и с любого другого. Но требовательность не должна оборачиваться мелкой придирчивостью. Нет людей, свободных от недостатков, к тому же и недостатки эти неравнозначны. Если они мешают нашему делу - мы боремся с ними. Но есть ведь и такие - их скорее можно назвать человеческими слабостями, - мимо которых лучше всего пройти мимо, улыбнувшись про себя и сделав вид, что ничего не заметил... Кошкин в команде - генератор новых идей. Иногда их польза очевидна, иногда - весьма сомнительна. Вот, например, приезжает он как-то раз ко мне домой. - Михалыч! Я сделал новые лопатки... У нас есть такое упражнение: спортсмен надевает на руки лопаточки разной формы, чтобы лучше чувствовать гребок. Посмотрел я на образец, который Кошкин привез с собой, и говорю: - А чем эта лопатка лучше прежней? Кошкин стал что-то объяснять, а потом замечает: - Дело ведь даже не в том, лучше она или хуже. Пусть спортсмены, от которых мы требуем все новых и новых достижений, видят, что мы тоже не сидим сложа руки... Во всем этом было, на мой взгляд, что-то мальчишеское, чересчур уж азартное, была какая-то игра... И в же время я увидел в этом проявление тренерского таланта Кошкина, безошибочный дар почувствовать ожидания учеников и тут же найти способ, как их удовлетворить... И Кошкин оказался прав. Он добился того психологического эффекта, на который рассчитывал. Я до сих пор не уверен, что его новые лопатки в чем-то превосходили старые, однако тренировки с ними дали больший эффект, нежели с лопатками старой формы. Я рассказываю об этом случае вовсе не потому, что надеюсь, будто кто-то в сходной ситуации сможет повторить Кошкина. Я вспоминаю этот эпизод только для того, чтобы еще раз напомнить: да, талант тренера не повторим, и все же у всех одаренных наставников есть нечто общее: их мыслью и их чувством «управляют ученики, которые, разумеется, даже и не подозревают об этом. За последние 10-15 лет появилось огромное количество научных работ, авторы которых стараются описать все многообразие мира спорта с помощью одних только математических и логических закономерностей. И порой под влиянием этой литературы может создаться впечатление, будто совсем недалеко то время, когда работа тренера будет выглядеть примерно так. Пришел в зал спортсмен, к нему подключили систему датчиков, и вычислительная техника, в мгновение ока с абсолютной точностью оценив возможности атлета, тут же выдала программу дальнейшего совершенствования его качеств, указав, сколько времени ему надо заниматься силовой подготовкой, сколько скоростной, какую песню он должен прослушать перед соревнованиями и какой пейзаж вспомнить вечером, чтобы заснуть сном младенца... Я всегда вспоминаю в таких случаях наших лучших спортивных педагогов, таких, как Зенов и Кошкин, и с радостью думаю, что время тренеров-инженеров, тренеров-статистиков, судя по всему, не наступит никогда. При всем уважении к точным наукам я все же считаю, что в их формулы нельзя вместить все случайные и закономерные проявления человеческой психологии, с которыми сталкивается тренер. В каком состоянии сейчас спортсмен, что он хочет и чего не хочет? Как научить его тренировать настроение, управлять собственными желаниями? Вот задачи, которые беспрестанно должен решать спортивный наставник. А для этого он обязательно должен обладать тем, что мы называем интуицией, а немцы — «чувством, скрытым в кончиках пальцев». При этом я далек от мысли противопоставлять талант, интуицию тренера спортивной науке. Нет, я хочу лишь подчеркнуть, что никакая, даже самая совершенная электронная аппаратура не заменит живого человека. Но, разумеется, тренер должен использовать объективные данные, полученные с помощью современных научных методов, чтобы координировать и проверять свои ощущения и предположения. Он не имеет права пренебрегать ничем, что может помочь ему сделать правильный вывод. Только тогда он сможет безошибочно определить, что, если, скажем, спортсмен проплывет десять раз по двести метров, это пойдет ему на пользу, а если одиннадцать - во вред. * * * ...Наблюдал я однажды, как тренировалась футбольная команда «Карпаты». Игроки разыгрывали простейшую комбинацию. Один футболист пробрасывает мяч в направлении ворот, второй набегает и наносит удар. Сначала я смотрел просто так, потом взял бумагу, карандаш и стал считать. Вот что у меня получилось. Из десяти ударов три приходились мимо мяча! А в створ попал один мяч из двадцати. Таким образом, футболисты поразвлеклись минут сорок пять, после чего абсолютно свежие и сухие ушли. Причем большинство были даже не в бутсах, а в кедах. Еще один пример для сравнения. Хороший бегун на средние дистанции пробегает в год на тренировках меньше, чем Владимир Сальников проплывает. А ведь плавание в пять раз медленнее бега. Значит, если бегун затрачивает на тренировки 300 часов, то Сальников -1500. Поэтому, кстати, я убежден, что результаты в легкой атлетике, особенно в беговых видах (за исключением спринта) никак не соответствуют возможностям спортсменов. Уверен, что рекорды в беге на 1500 метров, на 5, на 10 тысяч и в марафоне будут в ближайшие годы улучшены в значительной степени. Ведь бегуны еще и не начинали тренироваться по-настоящему. Они ещё могут идти вперед только за счет увеличения объема тренировок. У нас же это исключено. Сегодня пловцы проплывают по 20 километров в день. Это наш количественный предел. Человек не рыба и не в состоянии полностью адаптироваться к водной среде. Просидеть в бассейне свыше четырех часов не возможно, следовательно, невозможно и проплыть 30 или 40 километров в день. Значит, необходимо постоянно искать новые приемы и средства, с помощью которых можно было бы повысить качество тренировочных занятий. Тренер, занимающийся с пловцами, должен постоянно проявлять изобретательность и остроумие, чтобы помочь спортсмену в течение все тех же неизменных четырех часов хотя бы чуть-чуть передвинуть вперед «рычаг скорости». Кроме того, он должен до мелочей продумать и организовать и тренировочный процесс, и быт своего ученика, потому что при таких нагрузка малейшая случайность может выбить спортсмена из графика, и тогда он не сможет преодолеть теперь уже привычные, но тем не менее все такие же невероятно трудные два десятка километров в день... Кошкин для меня - пример тренера-организатора. Его достоинства становятся особенно заметными, когда сравниваешь Кошкина с этаким наставником-либералом. Дал он спортсменам задание, они что-то сделали, он их останавливает, начинает что-то объяснять, потом говорит: «Продолжаем». В этот момент один пловец начинает протирать очки, другой - что-то искать на бортике бассейна. Смотришь на секундомер - на это ушло три-четыре минуты. А ученики Кошкина знают: времени мало, а проплыть надо много. Поэтому у них все подсобные снаряды и приспособления разложены заранее. Кстати, подопечные Кошкина в отличие от пловцов из других бригад на все соревнования, на все сборы сами привозят все необходимое. Они не полагаются на то, что в бассейнах будут плавательные доски, резина, которую мы используем для силовых упражнений, и т. д. У каждого из учеников Кошкина все это при себе - удобное, привычное, своими руками подогнанное. Иной раз приходится наблюдать такое. Кто-то из тренеров забыл свою резину, подходит к Кошкину, просит. Кошкин даст, но с подчеркнутой неохотой. Я прекрасно понимаю его: каждый тренер должен быть предельно организованным и собранным. Только тогда, когда он будет строг к себе, он получит право требовать со своих учеников. Я уже говорил, что Кошкин исключительно восприимчив ко всему передовому. При этом Игоря Михайловича чаще всего воодушевляют собственные идеи. Поэтому, решив подбросить ему что-то, надо подумать, как навести его на эту мысль, чтобы он самостоятельно, без подсказки подошел к ней... Вот, кстати, в чем разница между главным и тренерами-бригадирами. Главный никогда не должен вставать на такую позицию: я, мол, признаю только свои идеи. Он обязан аккумулировать все новое, интересное и незаметно привлекать к этому внимание своих помощников. Потому что все они люди умные, самолюбивые, и им приятнее воплощать в жизнь свои собственные замыслы. Словом, главный тренер не должен быть жадным. И в конце концов какая разница, кому та или иная удачная мысль первому пришла в голову? Лишь бы шло вперед наше общее дело... Я счастлив, когда тренеры ищут, думают, предлагают пусть даже самые фантастические проекты. В этом отношении Кошкин, конечно же, вне конкуренции Он звонит мне днем, звонит ночью, но это нисколько меня не раздражает. Потому что он очень часто размышляет о том, о чем до него никто никогда не думал. Если в два часа ночи у меня раздается звонок, знаю: это Кошкин... - Михалыч! Я тут встретился с одним человеком, он говорит, что, если поместить спортсмена в магнитное поле, процесс восстановления пойдет гораздо быстрее. Вот какие странные проблемы приходится иногда обсуждать в то время, когда все нормальные люди спят. Еще один выдающийся тренер - Генрих Яроцкий Он работает в сборной команде гораздо дольше, чем всё мы. Когда я только начинал, Яроцкнй уже подготовил немало больших спортсменов. У него далеко не все шло в жизни гладко, потому что Яроцкий - это человек, у которого на все есть собственное мнение. Люди, которые в прежние годы руководили командой, этого не терпели. А я рад, что в команде есть такой Яроцкий, которого ничто не заставит изменить своим принципам. Разумеется, мы с ним очень часто спорили, ведь в каждом конкретном случае то и дело возникают разногласия - как того тренировать, как этого...Бывало, я подхожу к нему и говорю с достаточной степенью гнева в голосе: - Почему нет результата? - Потому что результат будет через два года, - отвечает Яроцкий. - Но мне-то он нужен сейчас! Подумай: люди доверили нам своего ученика. Они ждут, а мы ничего не показываем! - Сергей Михайлович! Вы меня не торопите, я вас еще ни разу не подводил... - Я уверен: ты и сейчас меня не подведешь, но ведь чемпионат Европы-то надо выигрывать! А у тебя человек не готов к этому... - Сергей Михайлович, но вы же понимаете: я должен делать именно то, что делаю... И Яроцкий прав. Помню, несколько лет назад во время такого же разговора я сказал ему: - Генрих, я раз и навсегда говорю тебе: что бы ты ни делал, как бы ни поступал, я все равно буду тебя любить и поддерживать. Потому что спорт держится на таких людях, как ты, на людях, которые умеют отстаивать свои взгляды. Очень своеобразный тренер Вера Смелова, воспитавшая двух олимпийских чемпионов - Сергея Фесенко и Александра Сидоренко. Смелова обладает колоссальной эрудицией и редкой проницательностью, позволяющей ей свободно читать в душе ученика... Это все тренеры высшего ранга. К ним близко подходит целая группа молодых способных специалистов, среди которых я хотел бы отметить нынешнего руководителя Харьковского плавательного центра Леонида Капшученко. (Его ученик Сергей Красюк - был рекордсменом СССР в плавании на 100 метров вольным стилем.) Капшученко все время что-то придумывает. Он, например, приблизил тренажеры для силовой подготовки к воде, установив их прямо на стенах бассейна. И здесь же - буквально в нескольких шагах от водных дорожек - разместил восстановительный центр поэтому тому пловец, выйдя из воды, может сразу же заняться сило вой подготовкой или же принять душ Шарко, сделать гидромассаж и т. д. Пока мы еще не знаем, принесет ли все это ощутимую пользу, но одно очевидно: человек все время пытается что-то найти. А этому качеству в педагоге цены нет... Разумеется, наши тренеры не только заставляли своих воспитанников заниматься спортом, но и сами по стояние следили за своей формой. В нашей команде действовал железный закон: каждый тренер должен шесть часов в неделю посвятить личной физподготовке. Поэтому абсолютное большинство наших спортивных педагогов - это бодрые, живые, подтянутые люди, хотя некоторым из них и под пятьдесят. Я спрашивал с них так же строго, как и со спортсменов. - Как ты тренировался? - Да вот побегал немного... - С кем? Когда? Сколько времени затратил, какую дистанцию преодолел? И тот, кто занимается хуже всех, обязательно наказывается. Каким образом? Ну, скажем, живем мы в Цахкадзоре, среди спортсменов постепенно накапливаются штрафники - кто-то без шапки выскочил в холодную погоду на улицу, кто-то не вытер голову, кто-то в ноябре надел шлепанцы на босу ногу... Все эти люди попадают на карандаш главному тренеру и в пятницу получают какое-нибудь дополнительное рабочее задание, например, скоблить парилку. Бригадиром над ними назначается тот тренер, который пренебрегал своей физической подготовкой... У нас была отличная футбольная команда, сформированная из одних лишь наставников сборной по плаванию. Эта команда почти не имела поражений, а в числе наших соперников были и такие грозные, как сборная команда тренеров сборной по водному поло. Естественно, наша команда регулярно тренировалась и проводила официальные встречи то со сборной местной милиции, то с командой подмосковного совхоза. В Ереване мы победили даже сборную ЦК ЛКСМ Армении, а вот в Ташкенте все же проиграли сборной шестого таксомоторного парка. Этот проигрыш обсуждался в команде с такой же страстью, как, скажем, поражение в матче ГДР - СССР... Разумеется, все пловцы приходили поболеть за своих наставников. И когда какой-нибудь из наших тренеров прорывался к воротам соперников, трибуны награждали его такими овациями, о которых, наверное, могут только мечтать форварды многих известных наших клубов. Перестраивая работу, мы стремились ввести в игру наши главные козыри, то есть те огромные резервы, которыми располагало наше плавание. Старая точка зрения была такова: чтобы побеждать на международной арене, вполне достаточно тридцати отлично подготовленных заезд. Мы же утверждали, что такой незначительный отряд не в состоянии изменить положение. Чтобы рассчитывать на успех, нужно увеличить это число во много раз. А для этого надо развивать плавание на местах. Нужно было организовывать плавательные центры. Эта идея возникла у нас вскоре после того, как сформировался новый тренерский совет сборной. Предвестниками же плавательных центров были группы олимпийского резерва, которые начиная с 1971 года стали создаваться в рамках профсоюзных спортивных обществ. Тогда я заведовал кафедрой в институте физкультуры и принимал в этом деле самое активное участие... Летом 1971 года мы пригласили в Адлер, на сбор, всех обративших на себя внимание юных пловцов профсоюзных обществ. Затем, отобрав из них наиболее перспективных, организовали 20 учебных групп. Как правило, в них было от 4 до 6 человек. Однако Игорь Михайлович Кошкин - тогда он только начинал свою тренерскую карьеру в Ленинграде в спортклубе «Экран» и вовсе не был еще признанным метром — добился, что бы в его группе было 14 пловцов. Кошкин чуть ли не с первой встречи произвел на меня большое впечатление и своей огромной энергией, и неуемной жаждой добиться высоких результатов. Таким образом, в 20 городах страны были созданы постоянно действующие сборы для пловцов групп олимпийского резерва. Вместе с опытнейшими тренерами здесь трудились и высококвалифицированные медики, научные работники, педагоги. Мы постарались, чтобы в распоряжении этих групп были отлично оборудованные базы с полным комплексом тренировочных и восстановительных средств... Дальнейший наш замысел был таким. Постепенно совершенствуясь, группы олимпийского резерва должны были перерасти в плавательные центры, своего рода филиалы сборной команды страны. Тогда, надеялись мы, нам удастся вовлечь в поле зрения тренеров огромное количество талантов и значительно эффективнее использовать большие материально-технические возможности, которые готова была нам предоставить страна. Наша идея получила широкую поддержку. Так, на пример, в Ленинграде руководители НИИ им. Попова и прежде всего директор института, Герой Социалистического Труда Игорь Александрович Росселевич, ближе познакомившись с Кошкиным, стали страстными энтузиастами плавания. В итоге в спортклубе «Экран», принадлежавшем этому НИИ, в короткие сроки методом народной стройки был сооружен плавательный бассейн. А вот как создавался плавательный центр в Харькове. В этом городе уже был бассейн, соответствующий высоким международным стандартам. Построили его люди, влюбленные в спорт (кстати сказать, руководитель строителей Юрий Владимирович Фрайфельд работает сейчас директором этого спортсооружеиия). Однако использовался бассейн из рук вон плохо: не было тренеров, не было энтузиастов, которые стремились бы вырастить здесь мастеров экстра-класса... И вот однажды приходит ко мне Кошкин и говорит: - Михалыч! В Харькове есть великолепный бассейн. Как ты посмотришь на то, если я поеду в Харьков и поработаю там несколько лет? - А как ты себе все это представляешь? - Вы создаете мне центр — я работаю. Понравится - буду продолжать, не понравится - уеду. Но ведь и в таком случае после меня что-то останется... Предложение показалось мне стоящим. После того как я получил одобрение руководителей Спорткомитета СССР, приехал я в Харьков и в тот же день встретился с первым секретарем обкома партии Иваном Ивановичем Сахнюком. Иван Иванович проявил необыкновенную эрудицию в вопросах спорта, я же сразу почувствовал в нем «своего» человека, который близко к сердцу принимает проблемы развития советского плавания. Мы беседовали с ним о наших насущных делах и в то же время думали о будущем, об Играх XXII Олимпиады, которые должны были состояться в Москве. Конечно, мы не могли тогда знать, что наши пловцы завоюют на Олимпиаде 8 золотых наград, что Владимир Сальников установит феноменальный мировой рекорд на 1500 метров, что Лина Качюшите, преодолев усталость и недомогание, совершит невозможное на двухсотметровой дистанции и станет чемпионкой, опередив соперницу на семь сотых секунды... Мы не в состоянии были представить, как расцветятся трибуны Лужников в тот день когда, прощаясь с Олимпиадой, в небо взлетит мишка-олимпиец, «возвращаясь в свой сказочный лес...». И тем не менее мы предощущали все это. Миллионы людей ждали от наших спортсменов побед, и мы ясно сознавали: наши тренерские ошибки, организационные просчеты и самоуспокоенность могут превратить эти будущие победы в поражения... Кончился наш разговор с Иваном Ивановичем Сахнюком тем, что мы поехали в бассейн, осмотрели его и договорились о том, что его надо модернизировать. Потом нашли неподалеку здание, в котором можно было бы разместить общежитие. Словом, в один день мы решили все вопросы. И через шесть месяцев - в начале 1977 года - бассейн был сдан в идеальном состоянии. Будущее показало, что идея создания центров оправдала себя. Однако и здесь не обошлось без промахов, причем, как это обычно бывает, мы сворачивали на дорогу, ведущую к неудаче, руководствуясь самыми благими намерениями. Одну из самых больших ошибок я допустил именно в связи с созданием Харьковского центра. Поскольку этот центр был, так сказать, любимым ребенком Спорткомитета, мы стремились превратить его в нечто идеальное. Отдавали туда лучший инвентарь, словом, создали там исключительные - а но сути дела, тепличные - условия. А потом я совершил непростительный просчет. Я предложил создать вместо одной две сборные команды, противопоставив «старой» сборной новую, которую следовало сформировать в Харькове. Пусть, дескать, эти команды конкурируют во всем - в спорте, в учебе, в самодеятельности. И в этой конкуренции, считал я, вырастут мастера, которые смогут на равных сражаться с американцами. Это был грубейший просчет. В результате на Спартакиаде народов СССР 1979 года мы выступили очень плохо, прежде всего из-за того, что полностью провалилась группа пловцов, представлявшая Харьков. Поскольку условия, созданные в Харькове, были лучше, чем где-либо, то спортсмены, которые занимались там, чувствовали себя на особом положении. Когда они приезжали на другие базы, то выказывали недовольство: как же так, мол? Здесь даже тренажеров-то хороших нет, не говоря уж ни о чем другом... Они не задумывались над тем, что этих тренажеров у нас нет потому, что мы отдали их Харьковскому центру. Все это привело к расслоению сборной СССР. К тому же Игорь Михайлович Кошкин как руководитель крупного тренерского коллектива допустил ряд ошибок. Игорь Михайлович прекрасно работал в своей бригаде, теперь же, когда он стал управлять своими коллегами, у него появилось желание, чтобы все работали точно так же, как Кошкин. А хуже этого, на мой взгляд, ничего быть не может... Разумеется, он не отдавал приказов: дескать, делайте все так же, как я. Но он создавал такую обстановку, в которой было бы нелепо готовить пловцов не так, как это делает Кошкин. Кроме того, так как он человек энергичный, то все занятия стремился проводить сам. В результате тренеры постепенно самоустранились от активной деятельности, и коллектив начал разваливаться... Я, разумеется, должен был заранее предусмотреть, что всякое противопоставление одной группы другой разрушает единство коллектива в целом. Но у меня не было видимых основании задумываться над этим, потому что внешне все обстояло вполне благополучно. Перед Спартакиадой народов СССР результаты всех контрольных стартов были весьма обнадеживающими. К сожалению, в этих соревнованиях не принимали участия пловцы из Харькова: Кошкин в тот период считал, что никакие контрольные соревнования не нужны. Более того когда мы собирались все вместе, он всячески уклонялся от того, чтобы пловцы, которые тренировались под его руководством, участвовали бы в каких-либо состязаниях. Подошли мы к Спартакиаде. Ожидания самые радужные. Тренеры дают самые приятные интервью... Но начинаются финалы, и мы попадаем под холодный душ слабых результатов. В первые дни я совершенно не мог спать... Не хотелось... Не было ничего, кроме потока неудач. Если команда А, подготовка которой велась централизованно, выступала в общем-то прилично, то в команде Б - Харьковского центра из каждых десяти стартов девять были завальные. Обстановка сложилась тяжелая. Мы учинили жесточайший разгром тренерам, и прежде всего Кошкину. Все были слишком взвинчены и раздражены, чтобы спокойно и обстоятельно обсудить положение. В разговорах, которые мы вели друг с другом, то и дело прорывались грубость и нетерпимость, иными словами, все то, против чего мы долго боролись. Многим казалось тогда, что лучший выход - уйти. Я тоже стоял перед этой проблемой. И не ушел только потому, что был уверен: все расценили бы мой шаг как проявление откровенной трусости перед Московской олимпиадой, где пловцы должны были, как мы предполагали, выиграть пять золотых наград. Напомню, что до этого на семи олимпиадах представители советского плавания добыли всего два «золота». У меня было отвратительное настроение не только потому, что секунды, показанные на Спартакиаде, никак не соответствовали нашим надеждам. Я не находил себе места еще и оттого, что мне казалось: я ошибся в своих лучших людях, в своих ближайших помощниках. С середины Спартакиады мы чуть ли не каждый день проводили разбор: что происходит? Почему все идет насмарку? Естественно, что в тот момент тренеры не могли на это ответить они еще не провели анализ и были точно так же ошарашены неудачами, как и я сам. Поэтому делового обсуждения, конечно же, не получилось. Вместо этого с одной стороны - с моей - предъявлялись претензии, с другой - с тренерской - катилась целая лавина отговорок. Как ни странно, ни общественность, ни пресса нас не ругали. Результаты вроде бы были показаны довольно высокие, в условиях конкуренции со многими сильными иностранными мастерами (на Спартакиаде выступали и зарубежные участники) мы выиграли, казалось бы, достаточно много первых мест. Но никто не увидел главного: мы оказались очень далеки от того уровня, который сами планировали... Таким образом, перед Олимпиадой нам вновь пришлось пересматривать свои организационные, методические, научные принципы. По счастью, хотя времени до Игр было крайне мало, мы все же сумели произвести необходимую коррекцию своего движения. Сборная команда была слита воедино. Снова мы потребовали от тренеров строго придерживаться тех принципов, которые оправдали себя в предыдущие успешные годы. Был подтвержден старый порядок: если идут контрольные соревнования, стартовать должны все. В такой момент не может быть разделения на участников и зрителей, не может быть такого положения, что кто-то до предела выкладывается на дорожке, а кто-то, сидя на бортике, благодушно наблюдает за этим... Мы еще больше стали заниматься физической подготовкой. Были самым внимательнейшим образом проанализированы недостатки в подготовке группы, которая занималась в Харькове, намечены конкретные меры по ликвидации всех наших недоработок, и к Олимпийским играм мы пошли уже несколько иным путем... Вспоминая эту и другие свои неудачи, я думаю о том, как повезло, что мои руководители в Спорткомитете давали мне возможность экспериментировать, ошибаться и - самое главное - время, чтобы исправить ошибки. Я пробовал, набивал себе шишки, что-то менял, чему-то учился. У меня была и есть свобода действий, без которой невозможно чего-либо добиться в спорте.
|
Сергей Вайцеховский - 
