|
|
|
|
|
|||
Я получаю множество писем, в которых поклонники плавания спрашивают меня, что главное в профессии тренера, с чего следует начинать обучение и как готовить мастеров высокого класса. Мне задают вопросы о том, имеет ли право человек, который сам никогда не был ни рекордсменом, ни чемпионом, учить звезд современного спорта, какова связь между событиями личной жизни тренера и его профессиональным умением... Вопросов этих неисчислимое множество. К каждому из них я отношусь с полной серьезностью, поскольку сам постоянно задаю их себе. Разумеется, я не могу дать на все исчерпывающие ответы, поскольку это, видимо, невозможно. К тому же, если бы это мне удалось, вероятно, потерял бы всякий интерес к работе, поскольку в ней не осталось бы для меня ничего интересного. По счастью, опасаться этого нечего, так как стоит что-либо решить, как перед тобой сразу же возникает новая, зачастую еще более сложная задача... В книге, предлагаемой вниманию читателей, я хочу поделиться своими размышлениями о проблемах, встававших на моем пути, и рассказать о тех людях, с которыми мне посчастливилось работать, еще раз вспомнив наши общие радости и неудачи. Это и есть мой ответ и моим корреспондентам, и самому себе, ответ, предполагающий рождение все новых и новых проблем, решение которых каждый человек, так или иначе связанный со спортом, должен искать всю свою жизнь... * * * Я вырос в семье офицера. Мой отец, Михаил Емельянович, был полковником, и все мое детство - оно пришлось на предвоенные годы - связано с армией. Стоит мне задуматься о прошлом, как в памяти возникают картины солдатских учений, всевозможных соревнований, которые проводились на открытом воздухе... По своему характеру я не могу быть просто наблюдателем. Мне хотелось быть таким же ловким, сильным, разнообразно умелым, как те веселые, уверенные в себе, удивительно сноровистые люди, от которых я не мог отвести глаз, когда они тренировались на гарнизонном плацу... Поэтому уже с шести лет я стрелял из винтовки, с семи - ходил на лыжах и скакал верхом. Все это настолько заполняло мою детскую жизнь, что и сейчас, вспоминая себя ребенком, я вижу, как еду верхом на лошади, а вот представить себя просто идущим, гуляющим без дела мне не удается... В нашей семье все, занимались спортом. Мой брат Миша - он старше меня на семь лет - был перед войной чемпионом военного округа по конькам и по стрельбе, выступал в команде армейских боксеров, а мама, Антонина Савельевна, не раз отличалась в стрелковых состязаниях и была даже награждена именным оружием за победу в крупных армейских соревнованиях. В те времена жены офицеров принимали активнейшее участие во всей жизни военных городков. Работая в женсоветах, они, в частности, организовывали различные турниры и для солдат, и для командного состава. Неудивительно поэтому, что и дома у нас все время шли разговоры о скачках, о лошадях, о соревнованиях и о командах. Я рос в замечательной, как я это сейчас понимаю, атмосфере причастности к спорту. Когда началась война - мы жили тогда в Вороне же, - мне было 10 лет. Отец сразу подал заявление, чтобы его отправили на фронт. Ему долго отказывали - отец был инвалидом. Но, в конце концов, учтя его прежние заслуги - он был участником гражданской войны, награжден тремя орденами Красного Знамени, - удовлетворили просьбу и назначили командиром Воронежского коммунистического добровольческого полка. Брат тоже ушел на фронт, а мы с мамой были в это время в эвакуации. Вот тогда-то и началась моя, так сказать, спортивная деятельность... Мы жили на Урале, в селе Горбунове, в сорока километрах от ближайшей железнодорожной станции. Я учился там, в четвертом классе. До этого я уже окончил начальную школу, но так как в Воронеже сгорели все наши документы, то мне пришлось вновь пойти в четвертый класс, чтобы получить свидетельство об окончании начальной школы. В одной тесной комнатке сидели и третьеклассники, и мы, ученики четвертого. Если у нас была письменная работа, то ребят из третьего класса спрашивали устно, если они писали диктант, мы отвечали по литературе... И вот тогда, наверное, потому, что я был городской житель и преуспевал в военной подготовке, меня назначили помощником военрука. На практике же я совершенно самостоятельно вел обязательные военные занятия. номинально военруком был одни раненый солдат, который приехал в деревню на побывку. Но он с трудом передвигался на костылях и, естественно, мог только что-то объяснить, показать же что-нибудь был не в состоянии. И поэтому я занимался со школьниками строевой подготовкой, стрельбой, лыжами, учил их метать деревянные гранаты, которые мы делали сами. Свободного времени у меня не было. Я еще пас в колхозе коров, сажал огород, рубил дрова, помогал маме по хозяйству. Иногда ходил на охоту - ставил петли на зайцев. Кроме того, плел на продажу лапти. Прав да, получались они у меня неважно: чтобы плести лапоть как следует, нужна сильная, мужская кисть, а меня руки были слабые... Была у меня еще одна постоянная обязанность: каждый вечер я вязал один шерстяной носок для фронта. Шерсть мы с мамой (она была портнихой) покупали на деньги, которые вместе зарабатывали. И вот вечером; мама начинает носок (я это делать так и не научился) а дальше вяжу я. Если бы я вязал этот носок для себя, то, наверное, через час-другой бросил бы все и ушел гулять, тем более что на всю деревню я был единственным человеком, который умел играть на балалайке. К маме то и дело приходили девушки (парней в деревне почти не было) и просили, чтобы меня отпустили поиграть им. Но я оставался дома и вязал свой носок при свете маленькой коптилки, которую сам смастерил... Сколько всего я связал носков, трудно сказать, но, наверное, больше ста пар. И раз в неделю мы с мамой - она, конечно, тоже вязала - отправляли эти носки на фронт. Так продолжалось всю зиму и все лето. Летом я еще собирал и сушил шиповник. Его можно было сменять на такие жизненно необходимые вещи, как мыло, например. Какую-то часть этого шиповника я действительно менял, а большую сдавал для раненых бойцов. Я был твердо убежден, что таким образом тоже, пусть в очень незначительной степени, но все же участвую в великой борьбе нашей Родины. Я испытывал чувство сопричастности великому делу, которое требовало от каждого советского человека предельной самоотдачи. Если же учесть, что мне тогда было 12 лет, то в этом, наверное, можно увидеть пусть смешное, детское, но все же самопожертвование. Именно тогда я начал сознательно приучать себя к самодисциплине, начал проникаться чувством ответственности, обретая те качества, без которых, на мой взгляд, невозможно ничего достичь ни в одном деле, в том числе и в спорте. Как бы там ни было, все это оставило глубокий след в моем характере. Никогда не забуду, как колхоз заботился о нас, детях. Приходя в школу, каждый из нас получал четверть буханки хлеба и кусок меда граммов на сто. Это было очень много в те голодные годы... В 1942 году погиб мой отец. Его похоронили в нашем родном Воронеже. И сегодня улица, на которой мы жили, носит его имя, а в детском парке стоит памятник Михаилу Вайцеховскому... Когда Воронеж освободили, мы с мамой решили вернуться домой. В это время были созданы суворовские училища. И я решил стать суворовцем. Пришел в училище, а меня не принимают из-за плохого зрения. Я даже и не подозревал о том, насколько, оказывается, плохо вижу. У меня была довольно сильная близорукость - минус пять. Я много раз пытался пройти комиссию, но безуспешно. Тогда я выучил наизусть таблицу, которая висит в любом глазном кабинете, и все же проник в училище. Правда, на первом же занятии выяснилось, что, даже сидя в первом ряду, я не могу разглядеть написанного на доске, но к этому, к моему удивлению, отнеслись снисходительно. И стал я суворовцем в очках. Никакого особого пристрастия к спорту у меня не было. Я занимался, как все и был твердо уверен, что существует только один по-настоящему интересный вид - шахматы. Пробовал и сам выступать в турнирах, но лавров не снискал. Однако это не стало для меня большим разочарованием. Более того, я стал испытывать все больший интерес к физической культуре, поскольку обстановка в училище была такова, что хочешь или не хочешь, но в итоге обязательно будешь заниматься спортом. Здесь все было проникнуто духом соперничества. Так, например, в каждом классе у нас составлялись списки десяти сильнейших по прыжкам в длину с места, по бегу, по подтягиванию и т. д. Любой из нас был убежден, что именно он обязательно должен войти в эту десятку. А раз так, надо все время заниматься спортом, чтобы реализовать те способности, которые каждый из нас ощущал в себе... Этот интерес поддерживали и развивали в нас прекрасные, преподаватели физкультуры, которые сумели заставить нас почувствовать и романтику, и красоту спорта. Эти педагоги отличались от других учителей. Необыкновенно живые и энергичные, они умели внести живой элемент состязания во все, что бы мы ни делали. Всякую свободную минуту они стремились провести вместе с нами, и не требовалось особой проницательности, чтобы понять: их одушевляла бескорыстная любовь к спорту, которая не требовала для своего поддержания ни очков, ни медалей, ни каких-то материальных благ... Разумеется, тогда я не думал о том, что когда-нибудь сам стану спортивным педагогом, и не стремился специально научиться у них каким-то конкретным методическим приемам. Впрочем, вряд ли этому можно научиться, если в тебе нет того интереса к детям, который и заставляет тебя видеть в них ученых и артистов, философов и поэтов, изобретателей и спортсменов... И сегодня я часто обращаюсь мыслью к своим первым учителям, это помогает мне освобождаться от самоуспокоенности, напоминая о том, что первейший долг педагога - учить детей, не подавляя в них бесконечными «правильными» наставлениями самой, наверное, ценной способности - быть самими собой... На всю жизнь запомнил я своего офицера-воспитателя Иннокентия Викторовича Измайлова. Ему было тогда года 23-24. Он только-только успел закончить факультет биологии Московского университета, как началась война. Когда были организованы суворовские училища, то многих офицеров с высшим педагогическим и университетским образованием отозвали с фронта и направили в эти училища. Так Иннокентий Викторович и оказался в Воронежском суворовском. Не могу сказать, что нас, воспитанников, связывали с ним идиллические отношения. Нет, конечно. Главное, на чем строится дисциплина, - умение подчиняться. А какой подросток примет это без сопротивления? Однако, несмотря на различные столкновения и неизбежные наказания - меня, например, наказывали предостаточно, поскольку я был, что называется, весьма живой мальчик, - я, как и мои товарищи, с огромным уважением относился к Иннокентию Викторовичу. В свободное время он шел вместе с нами на луг или в лес и обязательно придумывал какую-нибудь игру. Он первый показал нам, как играют в ручной мяч, и так увлек нас этим, что мы были готовы круглые сутки не уходить с гандбольной площадки. Пришли мы с ним на реку - оказалось, наш офицер-воспитатель прекрасно плавает. Мало того, он ни на мгновение не забывает о тебе. И в тот момент, когда ты из-за детской стеснительности никак не можешь решиться спросить его о чем-либо, он, словно угадав твои мысли, подходит к тебе и начинает терпеливо объяснять, какие движения нужно делать руками и какие ногами...Этот человек от природы был наделен педагогическим талантом. А этот дар заключается не только в том, что человек умеет научить. Одаренный педагог живет с постоянным желанием передать ученику свои знания. То, что кто-то умеет учить, мы понимаем разумом. А вот когда педагог хочет тебя научить — это понимаешь не разумом, а душой. Так вот Иннокентий Викторович все время хотел чему-то нас научить. Когда, например, мы играли в ручной мяч, он вдруг прерывал матч и говорил: - Стоп, ребята, посмотрите. Пас лучше всего давать вот так. Ну-ка, быстренько попробовали все по два раза... А теперь продолжайте играть и постарайтесь хотя бы разочек применить в игре то, что я показал. Находясь вместе с нами на площадке, он всегда находил возможность дать тебе понять: он не теряет тебя из виду: - Молодец, вот сейчас у тебя получилось... И в какой бы команде мы ни играли - за него или против, - он всегда успевал заметить тебя и похвалить. А ведь подросток жаждет, чтобы его заметили, это особенность возраста, когда человеку крайне важно, чтобы все его действия были справедливо и по достоинству оценены. Если педагог не способен увидеть хорошее в ученике, не способен ободрить его и вдохновить своим участием, - значит, он чужой в этой профессии. Ведь не зря же сказано: «Поощрение так же необходимо таланту, как канифоль смычку виртуоза». Вскоре после того, как война закончилась, мы расстались с Иннокентием Викторовичем. Он занялся научной работой, написал одну диссертацию, другую, и сейчас - доктор наук. Именно Иннокентий Викторович и преподал мне первые уроки педагогики, именно в общении с ним я понял, что любой результат - как бы высок он ни был - не самоцель. Главное - личность атлета. Когда говорят: человек пришел в спорт, это вовсе не означает, что в качестве пропуска он предъявил какие-то необычайные достижения. Нет. Это лишь признание того, что у человека выработалась психология спортсмена, появилось желание тренироваться, соревноваться и выигрывать. Все это может произойти на любом уровне - и на олимпийском и па дворовом. Поэтому иной раз мы можем назвать настоящим спортсменом никому не известного второразрядника и отказать в этом звании мастеру спорта, который, стремясь лишь к личной выгоде, становится приживальщиком при спорте. Так ведь тоже бывает... Сегодня, вглядываясь в прошлое, я могу с уверенностью сказать: в те далекие годы мы, ученики суворовского училища, были настоящими спортсменами. Я, как и все воспитанники, много играл в ручной мяч, в баскетбол, в футбол, занимался лыжами и конным спортом. Занимался с большим увлечением, как говорится, от души. Сил не жалел. Однако особых талантов не обнаружил, да и физически был довольно хилым. Тем не менее, и сам образ жизни в суворовском, и уроки талантливых педагогов - все это пробудило во мне спортивную жилку. И это сразу же начало сказываться на учебе. Я учился на одни пятерки, потому что в учебном классе испытывал такой же азарт соревнования, что и на спортивной арене. И, разумеется, я упорно тренировался. Это были военные годы, и хотя кормили нас хорошо - мы получали высокую по тем временам курсантскую норму, - все равно мы постоянно хотели есть, так как вели спартанский образ жизни, очень много занимались физическими упражнениями и, разумеется, росли... Чтобы заглушить голод, я перед лыжной тренировкой обычно выпивал стакан рыбьего жира, хотя я даже запаха его не переношу, и после этого выходил на лыжню... Если бы меня спросили тогда: «Кем ты хочешь стать?», я, не задумываясь, ответил бы: «Командиром!» Мне нравилась армия, да и сейчас я считаю, что служба в армии только па пользу мужчине. О спортивных же высотах я до поры до времени не мечтал. Но вот в 1948 году мы узнали, что через год в Москве состоится Спартакиада суворовских училищ. И мне страшно захотелось на нее попасть, так как я жаждал побывать в Москве. И я начал раздумывать о том, чем же мне заняться, чтобы достичь пели. Может быть, стоит попытать счастья в метании диска - ведь я вроде бы такой длиннорукий? Достал я учебник и начал учиться. Первым делом постиг теорию, делал все в точном соответствии с методическими рекомендациями, однако метнуть диск дальше тридцати метров так и не смог. Попробовал бегать - снова неудача. И тут я вспомнил, когда летом мы сдавали нормы ГТО, то я проплыл 50 метров брассом так быстро, что все удивились и да же подумали, будто секундомер испорчен. И я решил заняться плаванием. Ну а так как с самого раннего возраста испытывал большое уважение к теоретическому знанию, то для начала написал письма двум замечательным спортивным педагогам - Николаю Андреевичу Бутовичу, автору всех тогдашних учебников по плаванию, и Андрею Александровичу Ванькову, известному армейскому тренеру. Оба они ответили мне, дав ряд советов относительно того, чем мне заниматься зимой (закрытых бассейнов тогда не было), чтобы летом хорошо плыть. Эти рекомендации сводились к тому, что нужно много бегать на лыжах для выработки выносливости, а также тренироваться с резиновыми шнурами, имитируя движения пловца. Кстати сказать, шнуры эти надо было сделать самому... Купил я в галантерейном магазине тонкую резину, свил из Нее довольно толстый канат и начал с ним упражняться. К счастью, обстановка у нас была такая, что, когда я вечером, перед сном, минут 30 тянул резину, никто не смеялся надо мной. Наоборот. Ребята подбадривали меня: «Молодец, Серега, занимайся. А завтра мы тебе еще штангу принесем». И вот первые весенние соревнования. Никто, конечно, и слышать не хотел о том, чтобы включить меняв основной состав. Меня поставили вне конкурса на самой дальней дорожке. И я опять удивил всех, проплыв стометровку брассом под первый разряд. Плыву, повороты делаю закрытые - под водой. Соперников не вижу. Что такое? Никак понять не могу. Оказывается, я обогнал их чуть ли не на полбассейна... В конце концов, я добился права участвовать в этой спартакиаде. Приехал я в Москву, пришел в бассейн, и здесь мне показали главного моего соперника, который проплывал стометровку брассом за 1.25. Мой лучший результат был 1.27. Я понял, что первого места мне не видать. А поскольку второе меня не интересовало, то я, забыв о режиме, наелся с горя мороженого и... очень тяжело заболел. Из этого случая я извлек одну истину, которой верен до сих пор: пока спортсмены не поднялись на пьедестал почета, никто не проиграл и никто не выиграл. Сколь значительным ни было бы чье-то преимущество, победитель определится только тогда, когда кто-то первым коснется финишной стенки. А до той поры нет выигравших и нет проигравших... После Игр XXII Олимпиады я послал в подарок Лине Качюшите кассету, где записан репортаж из олимпийского бассейна во время заплыва женщин на дистанции 200 метров брассом. «Да! - срывающимся голосом кричит комментатор. - Первая Светлана Варганова, вторая Лина Качюшите, третья Юля Богданова... Нет... Извините. Первая - Качюшите». Правильно говорят люди, многое повидавшие в спорте: «Сдавшихся в жизни гораздо больше, нежели проигравших». Тогда, в Москве, я сдался до соревнований. Для меня это стало хорошим уроком. С тех пор в моей жизни никогда не было ничего подобного и, надеюсь, не будет. ...Когда подошло время распределения, я попросил, чтобы меня направили в Москву в Военный Краснознаменный институт. Одной из причин, заставившей меня выбрать этот институт, было то, что там были созданы отличные условия для занятий спортом. В этом вузе учились многие известные мастера, такие, как боксер Николай Королев, как братья Либели, один из которых был знаменитым пловцом, а другой - вратарем сборной СССР по водному поло... Став студентом, я начал заниматься в секции плавания, руководил которой Иван Петрович Дмитриев. Так как я был довольно способным, то, несмотря на от отсутствие настоящей базы - технической и физической, - довольно быстро прогрессировал. И однажды Дмитриев сказал мне: «Знаешь, я не тот тренер, который тебе нужен. Ты должен заниматься у настоящего специалиста». Далеко не каждый педагог способен сказать такое своему ученику. Для этого необходимы и честность, и любовь к своему воспитаннику, и бескорыстие... Иван Петрович передал меня Фелицате Борисовне Житковой как потом я узнал, дочери популярного детского писателя Бориса Житкова. Позанимался я с годик у Фелицаты Борисовны, поначалу быстро рос, но потом начал болеть. Я, как говорится, загнал себя чрезмерными нагрузками. Уже тогда я тренировался дважды в день, причем делал это нередко в ущерб здоровью. Кроме того, поскольку программа в институте (была весьма: обширной, а я считал своим долгом учиться только на «отлично», то мне приходилось много заниматься, порой лишая себя сна. Кончилось все это тем, что мне сказали: «Придется тебе прервать занятия плаванием. Необходимо, чтобы ты немного отдохнул и окреп». Бросить спорт совсем я не мог. Это значило бы подчиниться обстоятельствам, а во мне сильна была жажда сопротивления. И я нашел выход, уйдя в секцию бокса, где занятия проходили «всего» три раза в неделю. Моим наставником стал многократный чемпион .СССР Лев Маркович Сегалович. Хотя начал я заниматься довольно поздно - мне было 19 лет, - тем не менее сумел добиться кое-каких успехов. Провел 16 боев, победил в 14, выполнив норматив первого разряда. Весил я тогда 57-58 килограммов при росте 173 сантиметра, выступал в легком весе и вроде бы обладал всем, чтобы стать боксером: и силой (свободно жал свой вес шесть раз), и чувством дистанции, и ударом. И зрение мне почему-то не мешало... Сейчас я думаю, что мои успехи объясняются тем, что к боксу я подходил точно так же, как и к плаванию. Уже после первого занятия я обложился всеми учебными пособиями по боксу, которые только существовали в то время, и каждый свой практический шаг на ринге поверял теорией. Вполне возможно, что мне удалось бы стать неплохим мастером, но меня направили на стажировку в ГДР. Попал я в маленький пограничный городок, работал там штабным офицером и ходил в местный спортклуб, где был крошечный зал бокса, чуть побольше гостиничного номера. Был в этом клубе один сильный боксер, и в течение нескольких месяцев мы работали с ним на тренировках. Но, разумеется, этого было слишком мало, чтобы совершенствоваться в сложном искусстве бокса... Прошло какое-то время, я выступаю в каких-то соревнованиях и вдруг совершенно случайно встречаю старых друзей еще по суворовскому училищу. Они мне говорят: «Сергей, у нас тут сбор, давай мы покажем тебя нашему начальнику физподготовки». Ну и представили меня как знаменитого пловца... И снова я вспомнил о своем давнем увлечении, выступил на Спартакиаде Группы Советских Войск в Германии, побил несколько рекордов и отправился в Одессу на чемпионат Вооруженных Сил по плаванию. Там я занял десятое и одиннадцатое места... На этом моя плавательная карьера могла бы, и закончиться, но мне повезло. В 1954 году в военных округах начали создавать спортивные клубы. Был организован такой клуб и в Группе Советских Войск в Германии. И в один прекрасный день меня пригласили туда работать тренером. К этому времени моя служба в штабе меня полностью разочаровала: я понял, что стать командиром, о чем я; мечтал с детства, мне не удастся. Для этого нужно было учиться в специальном военном училище, а не в институте иностранных языков. И я решил в ожидании лучших времен уйти пока в тренеры. Начальником клуба был Александр Александрович Бойко, с которым мы дружим до сих пор. У него было высшее физкультурное образование, он много помогал мне и в работе и в моей собственной спортивной деятельности (я тогда еще продолжал выступать в соревнованиях). В распоряжении нашего клуба был 25-метровый закрытый бассейн, потом, правда, с превеликим трудом нам удалось пристроить котельную к 50-метровому бассейну, расположенному прямо в лесу. В то время начал приобретать популярность новый вид спорта - современное пятиборье, и я стал готовить еще и пятиборцев, причем сам тоже стал специализироваться в новом для меня виде спорта. В 1956 году на Спартакиаде народов России мы выиграли первое командное место б турнире пятиборцев. Мой ученик, ныне спортивный журналист, Анатолий Коршунов стал чемпионом, еще один мой воспитанник занял второе место, а сам я был четвертым... Именно в те времена у меня уже совершенно четко сформировался интерес к той деятельности в спорте, которую я бы назвал организационно-аналитической. Сам процесс стояния у бортика бассейна с секундомером в руках меня не очень привлекал, хотя и этому приходи лось уделять немало внимания. Но гораздо больше меня интересовали вопросы планирования учебно-тренировочного процесса, проблемы создания команды, воспитания коллектива... К тому же я понимал, что, как спортсмен, я, судя по всему, вряд ли достигну вершин... Да, я был мастером спорта по пятиборью, кандидатом в сборную команду СССР, однако приблизиться к выдающимся мастерам мне не удавалось. В мечтах были золотые медали, в действительности же все время что-то не получалось. Лишь гораздо позже я понял, почему же все-таки я не стал большим спортсменом. Причина одна - я боялся соревнований. Я очень люблю состязания, меня манит атмосфера крупных турниров, я ощущаю и приятное волнение, и то, что называют полнотой жизни, и... страх, который не могу побороть. В мелких турнирах я выглядел хорошо, но чем ближе было первенство СССР, тем меньше я становился, и, когда, наконец, чемпионат стартовал, меня невозможно было разглядеть - такой я был маленький... Меня одолевала мнительность, мне казалось, что у меня болит живот, ноет рука, что я вывихнул ногу. Я пробовал все средства, чтобы избавиться от своих недостатков, - безуспешно. Сейчас, когда я об этом рассказываю, мне никто не верит: «Этого не может быть! В конце концов, есть же испытанные рекомендации психологов: внуши себе, что не боишься, и ты на самом деле забудешь о страхе». Может, оно и так, но мне ни разу не удавалось победить таким образом боязнь соревнований. Людей, которые не волнуются перед стартом, не существует. Самый опытный актер, который выходит на сцену в сотый, в тысячный раз, все равно волнуется. А если он абсолютно спокоен - значит, он не актер. То же самое происходит и со спортсменом. Волнение же вызывает усиленное выделение различных гормонов, в первую очередь адреналина. Вот почему в состязаниях или в каких-то экстремальных ситуациях человек иной раз может, как говорится, прыгнуть выше головы. Известны, например, случаи, когда во время пожара древняя старушка вытащила на улицу огромный сундук, который потом шесть мужчин не могли поставить на место, а человек, который никогда в жизни не занимался легкой атлетикой, перепрыгнул, спасаясь от волка, через широченный ров... Но есть во всем этом и другая сторона: активизация нервных процессов приводит, как правило, к расстройству координации движений. И тогда они становятся, сажем, на один процент менее экономными, чем раньше. Это неуправляемый процесс. Сколько ни уговаривай себя: «Я спокоен, я не волнуюсь» - все бесполезно. Я вспоминаю участника сборной команды Советского Союза Александра Федоровского, рекордсмена страны на стометровке брассом, спортсмена, отличавшегося и необыкновенной силой, и исключительными скоростными качествами. Приезжаем мы на чемпионат мира 1978 года. Утром наш психолог поговорил с Федоровским, потом приходит ко мне и говорит: «Сергей Михайлович, не рассчитывайте на Сашу. Он в финал не попадет». А у того - лучший результат сезона в мире, отрыв от ближайшего преследователя - секунда! Ставим его в предварительном заплыве, и что же? Перед нами другой человек, тень прежнего Федоровского и конечно же, он не попадает в финал. Именно эта боязнь соревнований преградила мне путь наверх, хотя тренировался я очень упорно - по 6-8 часов в день и достиг успехов в других видах спор та, связанных с пятиборьем, - выполнил норму мастера спорта в стрельбе и в фехтовании. Однако к пьедесталу почета так и не продвинулся. Ну что ж, в этом есть, по моему мнению, и свой плюс. Ведь в конце концов я стал профессиональным тренером. А тренеры - я убежден в этом - получаются в основном из спортсменов неудачников, к которым я отношу и себя. Почему? Во-первых, спортсмен, который «поймал удачу», уже удовлетворил свое честолюбие. Если он побеждал на чемпионатах мира или на Олимпийских играх, то ему трудно с тем же энтузиазмом, с которым он сражался за звание сильнейшего на планете, начать готовить ученика к тому, чтобы стать, например, призером Украины. Эта цель не манит бывшего чемпиона, поэтому он не в состоянии сконцентрировать все свои духовные силы, чтобы ее достичь. Во-вторых, удачливый спортсмен почти никогда не задумывается над тем, что он делает. Он не размышляет, как надо бежать, сколько надо плавать, какие веса поднимать. У него все получается само собой, он действует, подчиняясь интуиции, свойственной таланту, и не давая себе труда проанализировать достигнутое. А спортсмена-неудачника неотступно преследует вопрос: «Чего же мне не хватает? Что нужно было сделать, что бы победить?» Эти люди тоже хотели стать великими, хотели самоутвердиться в спорте, но им не было это да но, поэтому они мучительно размышляют: в чем же дело? Что помешало мне стать первым? А это заставляет обращаться к опыту других, к теории, литературе, заставляет тщательно анализировать свои ошибки и феноменальные взлеты сверхъярких звезд, чтобы хотя бы в далеком будущем реализовать свою мечту о победе в своих учениках... Так или иначе, но уже в начале моей тренерской карьеры, когда у меня еще не было специального образования, я был достаточно подготовлен теоретически и даже проводил занятия с другими спортивными наставниками. И уже тогда начал писать. Я убежден, что спортивный наставник должен в течение года написать хотя бы одну статью. Потому что работа над ней заставляет привести в порядок мысли, систематизировать факты, выстроить с их помощью некую логическую цепочку... Я все время пытался ввести все упражнения в систему, старался найти оптимальное соотношение между техническим совершенствованием и физической подготовкой, стремился постичь психологию спортсмена, на учиться управлять его эмоциями. Постоянно ощущая недостаток знаний, стал охотником за книгами, которые поглощаю в огромном количестве. Давным-давно, мне было тогда лет девять-десять, я прочитал о том, что существует, оказывается, техника скорочтения. Меня это очень заинтересовало, и однажды я разговорился об этом с нашим городским библиотекарем. Тот объяснил мне, что основной принцип здесь таков: надо смотреть в центр страницы и стараться сразу схватывать все изложенное на листе. При этом взгляд все время перебегает с места на место, однако эти перебегания не случайны. Они подчинены определенной логике: мгновенно анализируя текст, ты извлекаешь из него то, что необходимо для подкрепления главной мысли, которую постиг, едва перевернув страницу... С годами я читаю все больше и больше: обязательно знакомлюсь со всем, что выходит в издательстве «Физкультура и спорт» по разным видам спорта, все журналы, тонкие и толстые, специальную литературу на немецком и польском (эти языки я изучал в Военном институте иностранных языков) и на английском, которым овладел самостоятельно. Кстати сказать, именно книга - «Легкая атлетика Озолина и Васильева - оказала решающее влияние на тот выбор, который я сделал, определяя свой жизненный путь. Я познакомился с ней, когда еще служил в армии, и долгие годы она была для меня своего рода военной энциклопедией. Меня поразила логика, эрудиция авторов, широта их взглядов. В книге я нашел подтверждение многим своим догадкам. Вчитываясь в этот учебник, я тоже испытывал стремление сделать нечто подобное, чтобы увидеть на бумаге отражение собственных стремлений, представлений, замыслов. Таким образом, учебник «Легкая атлетика» Озолина и Васильева стал для меня очень важным импульсом, который побудил меня принять окончательное решение я буду тренером. Вскоре обстоятельства сложились так, что я вынужден, был расстаться с армией. Выступал я как-то в соревнованиях, где мне пришлось плыть все дистанция подряд. Финишировав, я вылезал из бассейна, на меня набрасывали одеяло, я отдыхал несколько минут и вновь становился на тумбочку. Нагрузка была, видимо, чересчур высокой, и у меня прямо в воде произошло отслоение сетчатки. Вытащили меня из бассейна и отвезли в госпиталь. Пробыл я там два месяца, причем более тридцати дней пролежал привязанным на спине... Когда-то Александр Александрович Бойко, начальник армейского клуба, в котором я служил в ГДР, сказал мне: - Знаешь, Сергей, хочу я написать тебе служебную характеристику. Такой уж у нас порядок. И написал. В этой характеристике было указано, сколько лет я проработал, каких успехов достиг и так далее. Кроме того, были там очень важные для меня слова, которые, как я считаю, служили ярким доказательством того, что Александр Александрович очень хорошо понимал меня: «...имеет склонность к работе с командой». И далее: «Если Вайцеховский С. М. приобретет высшее специальное образование, то сможет работать старшим тренером сборных команд, включая даже команды областного масштаба...» Мы и сейчас часто встречаемся с Александром Александровичем и с улыбкой вспоминаем те дни, когда он написал эту, столь дорогую для меня характеристику... Выписавшись из госпиталя, я ушел из армии и всерьез задумался над тем, чтобы поступить в институт физкультуры. Но в какой? Я выбрал Львовскнй, во-первых, потому, что Львов очень спортивный город, а, во-вторых, потому, что там жили мои родственники. Мы переехали туда, я начал работать тренером по современному пятиборью в областном совете «Динамо» и вскоре поступил в Львовский институт физической культуры. Врачи категорически запретили мне заниматься спортом. Но я думал так: подожду полгодика, а там будет видно. И месяца через четыре начал потихонечку бегать, делать зарядку, а затем постепенно восстановил спортивную форму... Я менял спортивный костюм, и вроде бы что-то изменялось во мне самом: такова сила «предлагаемых обстоятельств», с которыми сталкивается спортсмен-пятиборец. Я был одним на фехтовальной дорожке, другим - на дистанции кросса, третьим - в бассейне. В каждом из пяти видов пятиборья своя техника, своя психология борьбы, своя тайна. И я терпеливо пытался постичь ее, не жалея ни времени, ни сил, и все время наблюдал за собой словно бы со стороны, стремясь заметить мельчайшие погрешности в технической и тактической подготовке... И почему-то мне вспоминалась уральская деревня, где вечерами я вязал свой обязательный носок. Может быть, это и не слишком точная аналоги) но мне иной раз представлялось, что на всех спортивных аренах я только тем и занимаюсь, что вяжу и вяжу этот носок. Впрочем, мне и сегодня кажется, что я занимаюсь именно этим... Учился я в институте не совсем обычно: через год окончил первый курс, через два - все остальные. Тог да же мне пришлось завершить свою спортивную карьеру: на тренировке во время преодоления препятствий подо мной упала лошадь, и я получил тяжелое сотрясение мозга... Одним из моих преподавателей в институте был известнейший спортивный теоретик Арам Аветисович Тер-Ованесян, отец знаменитого прыгуна в длину Игоря Тер-Ованесяна. Это был необыкновенный человек. На лекции Тер-Ованесяна ходили так, как ходят в театр на спектакли с участием любимого актера, хотя курс, который читал Арам Аветисович - «Теория тренировки», был вроде бы для нас, практиков, одним из самых скучных. Я тоже с удовольствием посещал эти лекции. Благодаря Араму Аветисовичу «Теория тренировки стала самым любимым моим предметом. И сейчас, когда я сам преподаю в Центральном институте физкультуры я ни по какой дисциплине не читаю лекции с таки удовольствием, как по этой... Именно Тер-Ованесян незадолго до государственных экзаменов уговорил меня пойти в аспирантуру. И он ни ограничился одними только добрыми советами. Арам Аветисович добился, чтобы мне разрешили сдать все три экзамена в один день - таким образом я экономил время, необходимое для подготовки к сдаче экзаменов в аспирантуру. Это был беспрецедентный случай: мне принесли три стопки билетов: я вытащил из одной - ответил, потом из другой - снова ответил, без передышки изъял третий билет и сдал последний. А в аспирантуре Центрального института физкультуры в Москве (я поступал туда) стараниями Арама Аветисовича мне перенесли экзамены на более поздний срок, чтобы я успел сдать их в тот же год.... Наконец все многотрудные испытания остались позади, и я стал аспирантом. Моя жена к тому времени тоже оставила большой спорт (любителям плавания она известна как Мария Дудченко), и мы переехали в Москву. В тот период в нашем плавании происходили знаменательные перемены. Ушло старое поколение тренеров, в 1961 году во главе сборной страны встал Кирилл Александрович Инясевский, который ввел массу новшеств во всех аспектах подготовки команды. В первый же год своего пребывания на посту главного тренера Инясевский, с которым мы до этого не были знакомы, однажды вечером позвонил мне и сказал: «Я узнал, что вы занимаетесь в аспирантуре проблемами физической подготовки пловцов. Мы сейчас как раз проводим сбор по физподготовке. Не хотите ли поработать вместе с нами?» Я спросил, в чем будут заключаться мои обязанности. Инясевский ответил, что я должен буду заниматься спортсменами на суше, причем главное внимание должен уделить лыжам. У меня когда-то был первый разряд по лыжным гонкам, поэтому я знал свои возможности, я дал согласие на предложение главного тренера. Приняв участие в этом сборе, я почувствовал некоторую уверенность в своих силах и, когда Инясевский сделал мне новое предложение - стать тренером, физической подготовке, - без колебаний принял его. Через два года Кирилл Александрович должен был на сорок дней уехать в Америку - стажироваться. Перед отъездом он попросил меня исполнять в течение этого времени его обязанности. Видимо, он тоже, как когда-то Александр Александрович Бойко, считал, что у меня «есть склонность к работе с командой. Не скрою, я с удовольствием руководил сборной, хотя, разумеется, заботился в основном лишь о том, чтобы выполнялись планы, составленные Инясевским. Пока я был лишь исполнителем. Мне, конечно же, очень хотелось быть совершенно самостоятельным, но тогда еще не чувствовал себя способным на это... После Олимпийских игр в Токио, когда впервые в истории плавания представительница нашей страны Галина Прозуменщикова завоевала золотую медаль, Инясевский захотел уйти. Он сказал мне: - Я чувствую, что исчерпал себя и не могу уже сделать шаг вперед. Но меня отпустят только в том случае, если я подготовлю преемника. Я бы хотел, чтобы команду принял ты. Я ответил, что еще не готов к этому по-настоящему. - Но у тебя же есть голова! - Возможно. Но нет авторитета. Мне еще рано... В 1967 году Инясевский все же оставил сборную команду. А моя жизнь к тому времени сложилась так что я полностью переключился на работу в институте. Был сначала старшим преподавателем, затем заведующим кафедрой... В 1972 году на Олимпиаде в Мюнхене сборная команда СССР по плаванию проиграла по всем статья, не сумев завоевать ни одной золотой медали. Возникла необходимость кардинальной перестройки всей системы подготовки наших пловцов, и в 1973 году мне предложили возглавить сборную. Я принял это предложение с радостью.
|
Сергей Вайцеховский - 
