|
|
|
|
|
|||||||
«…Старик молниеносным, каким-то залихватски-ловким движением перевернул через руку ружье, и оно мгновенно влипло прикладом в его плечо. Тут же последовал выстрел. Взлетевшие было утки плюхнулись на воду. Все произошло так быстро, что Тихонов даже не успел снять с плеча свой «зауэр». Да он и не пытался это сделать – настолько поразили молниеносные, доведенные до автоматизма, движения старика. «С винтовкой бы так на стрельбище!». Он попытался тут же повторить увиденное движение, но из этого ничего не получилось. - Отец, покажи еще раз, как это ты ружье из-за плеча выхватил. - Чо? – не понял старик. - Покажи, говорю, как ты берданку свою из-за плеча переворачиваешь! - Ружье-то? А чего здесь мудреного? Этому меня еще старшина Самигуллин в первые дни войны обучил. В бою ведь так: кто вперед на изготовку возьмет, тот и жив остался. - Покажи медленнее, как ты это делаешь. - Вот так и делаю, смотри. Чего же здесь мудреного? – И старик несколько раз продемонстрировал свой трюк с ружьем. – Неужто не знал, что так можно? - Нет, не знал. - Дак чо же вас так плохо учат в армии? – рассерчал старик. – А вдруг завтра придется идти в бой?.. ...Вечером они прощались. Тихонову надо было уезжать в город. Стояли на краю села, дожидаясь какой-нибудь оказии до железнодорожной станции. Старик явно загрустил – понравился ему Тихонов, не хотелось расставаться. - Ты приезжай еще, - просил он. - Обязательно приеду, Петрович. С друзьями приеду, можно? - Чо говоришь-то? – обиделся дед. – Приезжай, когда будет время, и друзей вези. Завсегда буду рад. - Петрович, дай-ка взгляну на твою берданку. - На, смотри, чо там увидишь-то? Ружье как ружье. Тихонов взял протянутое стариком ружье, внимательно осмотрел его и удивился, как с таким можно охотиться: приклад расхлябан, ствол изрыт коррозией, вместо спускового крючка самодельная зацепка. - Сколько лет этому ружью, Петрович? - А кто его знает! Мне от отца оно досталось. Надо бы новое завести, да хорошие-то ружья большие деньги стоят сейчас. Не по карману мне… - Вот что, - вдруг сказал Александр, - У меня два одинаковых ружья, одно дарю тебе. Не дав старику опомниться, Тихонов снял с плеча «зауэр» и повесил деду на шею. Сквозь смуглые щеки старика мгновенно проступил румянец. Глаза заблестели влагой. Недоверчивый, испуганный взгляд уперся в Тихонова. - Бери, Петрович, бери! Говорю же – два у меня. Что же одно без толку висеть будет? Тебе, я смотрю, оно нужнее. Старик попытался снять тихоновское ружье с шеи, но Александр остановил его. И по впалым щекам старика потекли слезы. Он молча вытирал их рукавом давно потерявшего свой изначальный цвет пиджака...». (Из книги Александра Тихонова «Первым буду я…»)
- В 1967-м я купил первый самозарядный браунинг 16-го калибра. Дробовое пятизарядное ружье, на птиц охотиться. За 500 рублей. По тем временам - большие деньги. Старичок у меня был знакомый в Новосибирске – Игорь Михайлович Усанов. Вот был Левша. От Бога мастер! В деревенской избе такое воронение на ствол наносил – называлось «Воронье крыло» - загляденье! Помню, первый раз к нему приехал летом, мол, времени в обрез, а хотелось бы побыстрее и ствол поворонить, и «сеточку» - это нарезка такая на прикладе – обновить. А он и отвечает: - «Побыстрее», парень, это не ко мне. Ты приедь ко мне с уважением, посидим спокойненько, я тебе картошечки нашей деревенской отварю, мяска пожарю, сальца нарежу, помидорчиков, поговорим, а там и до дела дойдет. Посидели мы с ним, рассказал, что мне надо. Он на ружье посмотрел и говорит: - Сделаю я тебе ружье. Так сделаю, что меня уже на этом свете не будет, а работа моя останется. И помнить меня всю жизнь будешь! Так оно и вышло. С этим мастером еще такой случай был. Приятель мой – человек по натуре прижимистый - заказал Усанову приклад и цевье подремонтировать. Договорились, что за работу вместо денег две машины дров привезет – изба-то деревенская. А привез одну. Игорь Михайлович подождал, но так второй машины и не увидел. И не стал доделывать цевье. Отказался наотрез. «Принципиально, - говорит, - делать не буду. Ни за три машины, ни за пять, ни за десять». Поехал приятель в Тулу на оружейный завод. Показал мастерам – все, кто был собрались. Долго приклад рассматривали. А потом и говорят: «Мы такой работы, мил человек, отродясь не видели. Если совет хочешь, езжай обратно, падай в ноги тому, кто это делал, и проси, чтобы работу до конца довел». Вот такой мастер был. А умер от аппендицита. В больнице не распознали вовремя. И секрет воронения с собой в могилу унес… Я почему еще охоту так люблю, – там очень хорошо характер человеческий проявляется. Может быть оттого, что лишений много – спать где придется доводится: либо жестко, либо вообще под открытым небом. То холодно, то сыро, то нечего покушать, потому что никто не умеет готовить. Хотя сам многих научил. Так, невзначай вроде: «Ставь воду, бросай мясо и час не подходи к кастрюле, только смотри чтобы вода не выкипела. Теперь чисть картошечку, бросай в бульон. Теперь сальца порежь, обжарь лучок, капусточку. Обжарил? Выливай, накрывай крышкой, ставь на краешек, чтобы чуть-чуть потомилось. Снимай, ешь, ты сам приготовил». - А тебя-то кто готовить учил? - Меня, видимо, таким родили. С Виталием Смирновым – бывшим президентом олимпийского комитета – мы, кстати, именно на охоте сдружились. Познакомились гораздо раньше - когда я закончил выступать и создавал экспериментальную команду по биатлону, он был зампредом России. Первым тогда протянул руку. Узнал обо всех моих проблемах и тут же дал команду на склад, на которым оставались огрызки со склада сборной. Лыжи палки – не бог весть что, но хоть это можно было взять. Почему помог тогда, я до сих пор не знаю. Увидел, наверное, что человек старается, что-то сделать хочет. Потом, случалось, и ругаться со Смирновым приходилось. Но редко. И всегда тот, кто из нас виноват был, первым приходил и извинялся. К Виталию по разному относиться можно, но он - единственный профессионал во всем международном Олимпийском комитете. Там все больше бизнесмены, принцы… А Смирнов, для начала, - мастер спорта, закончил институт физкультуры, спорт - это его профессия. Когда его президентом олимпийского комитета России избирали, я выступал. И сказал, в числе прочего, что для меня небезразлично даже то, как выглядит человек. Даже то, что Смирнова за глаза кто-то Барином называет - здорово. Выходит человек, с барской физиономией, знающий себе цену, красиво одет, от него приятно пахнет, говорит на прекрасном английском языке, на любую тему поддержать разговор может... Кто из наших сегодняшних руководителей способен рассказать об истории Олимпийских игр на английском и на русском языке и не ошибиться при этом ни в одной детали или факте, касающихся Олимпиад, чемпионатов мира? Кто знает историю спорта так, как он? Но по настоящему я Смирнова узнал, когда на охоте вместе побывать довелось. Он – настоящий охотник. Очень прилично стреляет. Среди тех, кто в крупных городах живут, такие – большая редкость. Помню, первый раз с ним в тайге оказались, он меня своей простотой поразил. Перед тем, как на ночлег остановиться собрались, спрашивает: - Где будем спать? - Как где? – отвечаю, - Под кедрой. Он удивился сначала: - Как под кедрой? - Но тут же плечами пожал: - Ну если под кедрой, так и под кедрой заснем. Если бы кто посмотрел вживую, как мы с ним себя на охоте ведем... Фильм «Особенности национальной охоты» рядом не стоял. Столько анекдотов, шуток, отвязанность,расслабленность полная. Все что за много месяцев накопилось, все выливается и выплескивается. Для меня охота – это вообще все! Утиная, медвежья… Наверное поэтому первый бизнес и был связан с охотой. Понятия не имел тогда, с чего начинать, как организовывать. Поехали с приятелем - Симановичем Виктором Григорьевичем – из Новосибирска в Москву. Стали пытаться фирму туристическую зарегистрировать. Но ничего не складывалось: то одна строчка не так в документах написана, то другая. Мучались полтора месяца. И постоянно нас заставляли что-то переделывать. - Может просто заплатить нужно было? - Ну вообще меня ввели в курс, что нужна большая взятка для того, чтобы зарегистрировать совместное предприятие. Так денег-то не было. А были бы - не дал. Скорее в рожу бы засветил. Никогда в жизни взяток не давал. И не брал. Принципиально. Хотя был случай - предлагали одиннадцать миллионов долларов. Я тебе потом расскажу, не забуду. А в тот раз совершенно неожиданно помог Андрей Зверев. Он был тогда министром финансов России. Когда-то еще в спортивные времена нас случайно познакомили, и каким-то чудом у меня сохранилась его визитка. Вот и позвонил. Он неожиданно сказал: «Саша, тебе с удовольствием помогу». Так мы зарегистрировали так называемый «Сибирский тур». И начали работать. Занимались рафтингом – это сплав по рекам, - мототуризмом, организовывали охоту для иностранцев. Все было организовано на высочайшем уровне. За рафтинг у меня отвечал Союз проводников Сибири, который мы же и создали. За четыре года у нас не было ни одного трупа на реке. А ведь рафтинг - штука жутко опасная. Эти мои дикари один раз меня прокатили. За миллион долларов больше никогда на это не пойду: сорок пять минут мы с водопада - с шести или семи метров - падали куда-то вниз. Оказывается есть какой-то закон природы: греби не греби, не выберешься, пока вода сама не отпустит. И все эти сорок пять минут, как мы не отгребали, чтобы не засосало под огромным валом воды, ничего не могли сделать. Потом вдруг в какой-то момент - бух - и лодка вылетела. Мы тогда неплохо поработали. Сами начали жить лучше, купили на вырученные деньги микроавтобус «Тойота», машину легковую BMW - гостей встречать-провожать. Одна машина у нас постоянно стояла в Москве, потом мы ее перегнали в Новосбирск. И чем особенно горжусь - ни копейки денег не оставили за кордоном, чем сегодня славится Россия. - Сам ты тоже охотился? - Всегда. У меня среди трофеев очень много медведей. Боюсь назвать цифру, чтобы не показалось смешным, но много. Не десять, не двадцать и даже не тридцать. Охотился и на Камчатке и на Сахалине и в Красноярском крае и в Горном Алтае. Правда, в Новосибирской области медведей не стрелял, там лоси, косули.
Охота на медведя для меня - самое интересное. Возможно просто добираю адреналин, которого мне не хватало в спорте.Знаю, меня многие ненормальным считают. Несколько лет назад поехал на медвежью охоту с карабином калибра 5,6. Среди охотников это считается несерьезным оружием - косулю разве что стрелять. На берлоге меня, правда, страховали. Охотники приезжие, местные ребята. В тот год нападало очень много снега, пришлось снять лыжи. Нашли берлогу, начали длинным шестом ее ковырять, потом пару раз выстрелили в воздух, собаки метрах в тридцати- сорока привязанные лают… Первыми вылетают два пестуна. Это не маленький медвежонок, - зверь натуральный - килограммов под восемьдесят - сто. Я делаю выстрел, второй, они ложатся рядом друг с другом, и тут слева от меня поднимается медведица. Килограммов триста - хорошая такая, матерая. И все это метрах в в четырех-пяти. Я в повороте делаю выстрел, попадаю точно в шею, она оседает - даже писка не было. Владимир Иванович Гаврилов, друг мой хороший, мастер спорта по стрельбе, старичок, стоял с ружьем пятизарядным, заряженным картечью, так даже он в шоке был: «Александр Иванович, это ж самоубийство - с таким оружием на медведя идти». А потом, когда охота закончилась и зверя вытащили, посмотрел, куда пуля вошла и говорит: - Ничего понять не могу… Или вы такой удачливый стрелок? - Но был случай, когда думал, что живым не уйду. Когда на Камчатке положил медведя на полтонны – шкура по сей день дома хранится. Выкатился тогда из ложбины, а медведь навстречу поднимается в гору. Пока я тормозил, лыжи отстегивал деревянные, карабин снимал с предохранителя, он метрах в тридцати оказался. Гора. До сих пор не знаю, стал бы стрелять или нет, если бы медведь от меня пошел, говорю честно. Не то, чтобы струсил, но на самом деле сильно не по себе было. Страшнее медведя вообще зверя нет. А там получилась такая ситуация: я уже встал на наст как следует, изготовился, а медведь сидит на попе, как ни в чем не бывало. Глазками своими маленькими на меня смотрит. И при этом выше меня. Сколько мы с ним так друг на друга смотрели – не знаю. Мне показалось – вечность. Он слегка так поворачивается корпусом – шеи-то почти нет – страшно, не передать… Стрелял я из винчестера 30,06 калибра, американцы подарили. Вручили мне его в Лейк-Плесиде, как подарок от американской сборной. Не знаю уж, понравился наверное им. И можешь себе представить: всю жизнь стрелять и здесь пулей не попасть в центр зверя! Зацепил вскользь, по мышцам. Он как поднимется, как взревет - мне показалось, горы задрожали. Под ним наст провалился, я делаю второй выстрел - и опять не смертельный. С третьего раза лишь пуля в нижнюю часть челюсти и в шею вошла. Он упал. У меня тоже ноги отказывать начали. Сел на снег, левой рукой лыжу нащупал, под себя подсунул -на снегу сидеть не очень приятно, тем более вечером моментально холодает в горах – и чувствую, что мокро кругом. Подумал, что обмочился от страха. На самом деле – вспотел. Настолько, что в ботинках аж хлюпало. Случаев много было разных… Медведь ко мне пришел раненый под лабаз однажды. Ранил я его метрах в двухстах, а он поднимается и не в лес, который был метрах в пятидесяти от того места, где он раненный валялся, катался по овсу, а прямо на меня. А я на жердочке – обняв тоненькую березку. С одним патроном. Даже фонаря с собой не взял. Если бы он тряханул, я бы с лабаза, конечно бы к нему в лапы свалился. А он раненый видно крепко был, возится подо мной, а ночь уже - непроглядная. Выстрелил просто по шевелению. Как потом выяснилось - в правую лопатку попал. Он еще минут пять-семь повозился и затих. Я же так до утра и просидел на дереве. Что-то кричал - ребята недалеко на соседних полях сидели – слышали. Но ночью кто пойдет на подмогу? Никто. - Про вашу охоту с иностранцами даже в Москве легенды ходили. - Не знаю, как в Москве, но здесь в Австрии, где я сегодня живу, приезды к нам в Сибирь вспоминают до сих пор. В Вене два моих компаньона по бизнесу живут - Вольфганг Форстнер, и граф Вурмбранд Ступах. Часто в Россию приезжали. Помню, мужики-егеря все время про Ступаха спрашивали: «А кем он работает?». - «Граф», – отвечаю. – «Понятно, что граф. А работает-то кем?». А он никогда в жизни не работал, хотя закончил какой-то колледж, в Вене учился. Сейчас живет под Нойштадтом. В Вене мы с ним недавно и встретились - он с женой пригласил нас с Алейником в ресторан. И сказал тогда: «Саша, те годы, которые мы совместно провели на охоте, были лучшими в моей жизни». - Иностранцы в плане охоты сильно от русских отличаются? - Промазать больше боятся – мол, что о них подумают. У меня ни один охотник не уезжал без трофеев. Принимали по тридцать-сорок человек за сезон, и ни один из них не остался недовольным. Хотя многие просили за них стрелять. Я уже и сам следил: как только вижу, что человек сомневается, под каким-нибудь предлогом его карабин беру, камушек какой-нибудь метров на сто пятьдесят положу - бабах – проверить, как пристрелян. Знаю, что наверняка попросит помочь, но с условием: чтобы пуля была из его карабина, если она в теле зверя останется. - Это для них было так важно? - Не то слово! Принимали однажды в ростовской области помощника президента Австрии. Он мечтал кабана убить, так мы такого добыли, что он ахнул. Отфотографировал всю пленку – и нас, и зверя, и себя на фоне зверя. А потом была дана команда сверху: что в лесу увидим, то можем ради такого гостя стрелять. Лось в Ростове один раз в тысячу лет проходит и надо же – в нужный момент появляется. Я с карабином на подстраховке был - все-таки гость старенький, лет семьдесят, - вторым выстрелом помог, чтобы далеко не бегать. Это было для него такое счастье, первый раз в жизни - лось. Благодаря охоте я столько мест потрясающих в России видел… В Майне однажды был – у Ивана Ярыгина покойного на родине. Это в одиннадцати километрах от Саяногорска, на берегу Енисея. Хлеб нам пек в печке из камней Боря, мужичок одноглазый. Сели за стол, наливаем по полстаканчика… Представь себе - хариус копченый, хариус малосольный, хариус свежий, рядом стоит десятилитровая бадья воды чистейшей прямо из речки, икра, помидоры, огурцы. Ты когда-нибудь видела 800-граммовый помидор? Сам, когда увидел, обалдел: лежат во-от такие круги на столе. Был уверен, что это – арбузы. Спросил даже. «Нет, - говорят, помидоры, пробуй. Вон, в огороде растут…». Я, естественно, в огород пошел – посмотреть. Под каждым помидором – громадная рогатулина. Арбузы, яблоки, сливы, груши, - все растет. Такой климат. А ночью, когда луна всходит, читать можно. Река шумит, а вдоль реки дует холодный ветер. Там валенки никогда не выкидывают, верх от них отрезают и получаются такие короткие сапожки. Удобно, тепло. Много раз бывал с охотниками в Горном Алтае. Первый раз когда приехал – все вроде хорошо, еды навалом, а бани нет. Ну как без бани? Сидел как-то на берегу и тут меня осенило: выложил подковой стенку из камней метра полтора высотой, внутри галечника насыпал, натащил дров и часов наверное пять жег внутри костер, пока камни не накалились так, что подойти невозможно. Перед этим приготовил брезент. Четыре березки срубил, между собой связал, брезент сверху накинул. Потом взял длинную палку с крючком, выгреб из этой подковы весь уголь, нарубил пихтового лапника, накидал внутрь толстый слой, чтобы можно было войти, но все равно выяснилось, что заходить лучше в обуви. И первый попробовал свое изобретение. - А воду где брали? - Прямо из речки. Ведро с водой стоит рядом. Вроде со всех сторон щели и дыры, а чуть-чуть на камешки плеснешь – жара невероятная. Иностранцы сначала смеялись, а потом так приоходились – не выгонишь. По двое туда заходят, аккуратненько садятся, выходят - красные, аж светятся. За одного я, правда, сильно перепугался. Он решил из бани сразу в речку прыгнуть. А течение сильное, река третье категории сложности. Зайти зашел, а чуть оступился - сразу поволокло. Хорошо палка была под рукой с веревкой привязанной. Вытащили. До сих пор, знаю, по берегам, где стоянки для туристов устроены, можно увидеть баньку Тихонова.
Бывали, правда, и неприятные случаи. С покойным Ваней Ярыгиным однажды в тайгу собрались. Он, правда, больше рыбаком, чем охотником был. И при любой возможности на реку шел. Вот и тогда Ваня на лодке уехал, а я с карабином и рюкзаком ушел в лес. Подстрелил оленя, набил мяса в рюкзак и вернулся обратно. В избушке охотничьей, где мы остановились, зять Ярыгина оставался - Генка. Я и решил: пока Ваня с реки не вернулся, баньку истоплю. Нарезал бересты, щепы надрал – и никак. Банька, видимо, слишком давно не топилась - отсырело все. Попросил Гену солярки принести. Дал ему две банки двухлитровые и к бочке во двор отправил. А он бочки перепутал - уже темновато было – налил авиационного бензина. Я банку еще поплескал в руках – проверить, сколько в ней налито: темно ведь... Проскочила, помню, мысль, что солярка погуще быть должна. Ладно, думаю, отскочу, если что – реакция-то, вроде, никогда не подводила. Одну банку между порогом и собой поставил. А из второй все в печь, где огонечек теплился, вылил. Тут такое началось!.. Одежда, которая висела где-то в метрах в двух с половиной от печки, вмиг вспыхнула. Правая рука, которой я бензин перед собой опрокидывал, тоже загорелась. Все в пламени, ничего не вижу, знаю только, что дверной проем где-то быть должен. Сколько продолжалось все – не знаю. Наверное секунд пятнадцать - двадцать. Но мне они вечностью показались. Запаниковал, честно скажу. На мне офицерская рубашка была, застегнутая на все пуговицы, я ее рванул кверху, пламя по пояс сбил, а штаны спортивные нейлоновые как порох занялись. В результате лицо и руки полностью обгорели. Выскочил черный, как головешка. Вечером все это начало покрываться пузырями, каждая фаланга пальцев отдельно вздувалась, давление дикое изнутри, хоть кричи. Ваня где-то слышал, что к ожогам надо картошку сырую прикладывать. На мясорубке вдвоем накрутили ее, стали накладывать – я в крик: еще больше давит. Взмолился: - Ваня, сил нет терпеть, разматывай с меня все это. Сняли. Ваня сидит плачет. Водки чуть выпьет и снова плачет. Как заживо хоронит. Я и взаправду совсем доходить стал. - Ребята, - говорю, - проткните волдыри ножом, чтобы хоть чуть чуть сошли. Они ни в какую. Я тогда попросил, чтобы нож хотя бы в щель столешницы ручкой вставили, чтобы лезвие вверх торчало, и сам уже аккуратненько каждую фалангу проткнул. Потом – лоб, щеки - чтобы жидкость вытекла. Часа на два – три этой процедуры хватало. Потом опять надувалось и я снова прокалывал. Помогало одно - водка. Выпью, мне хлеба мелко накрошат, - губы же не раскрываются - я его кое-как в рот затолкаю, потихоньку пережую, и снова водкой заливаю... И так - трое с половиной суток. А не сообщищь ведь никому, ни одного населенного пункта на сотни верст кругом. С вертолетчиками, которые нас туда забрасывали, мы договорились, что через пять дней нас заберут. Спасла Наташа Ярыгина, жена Ивана. Потом рассказывала, что такая тревога в душе ни с того ни с сего поднялась - как почувствовала неладное. Ни спать не могла, ни есть. Уговорила вертолетчиков на сутки раньше, чем договаривались, за нами вылететь. Ну и полетели. Я в полубессознательном состоянии уже был. Услышал треск где-то сверху, не поверил. Думал галлюцинации начинаются. Выскочил на улицу, пилоты от меня шарахаются. Ну а потом сразу в Майну, оттуда на машине в Абакан, в местную больницу. Главный врач, подонком редким оказался. Взял пинцет в руки, как с собаки с меня лоскутами по живому рвет, а сам матерится без остановки. Мол, какого черта привезли? Вы не наш, должны были в Новосибирск с такими ожогами ехать. Руки ампутируем, конечно, а с лицом... Ваня, молодец, сориентировался. Сгреб этого врача, от меня оттащил, позвонил Валере Пироговскому, покойничку, бывшему врачу сборной команды, а тот говорит: «Срочно ко мне! Я вылечу». Меня снова затолкали в самолет, пассажиры шарахаются... Повезло тогда крупно. У Валеры бывали периоды, когда он выпивал. Сильно. А тогда в нормальном состоянии был – встретил, домой привез, меня еще по дороге успокаивать пытался: - Да ладно расстраиваться, будешь как новый, никто ничего не заметит! Развел он мумие погуще, марлю пропитал, на ожоги осторожненько наложил, поверх – целлофанчиком прикрыл, по бокам весь компресс лейкопластырем прихватил, для лица вообще специальную маску сделал и минут через пять чувствую, от боли следа не осталось. Как сидел с вытянутыми перед собой руками, так и уснул мгновенно. Сидя. Двое с половиной суток в отключке пробыл. Что удивительно, руки так ни разу не опустил. Мне прямо во сне меняли повязки, как только они подсыхали, а когда снова пришел в себя, Валера при мне их снял. Жуткая картина была. Вся кожа - цвета испорченного сала, желтоватая такая, сморщенная, как стиральная доска. Стою перед зеркалом, плачу – Квазимодо натуральный. А Валера, как ни в чем не бывало: - Ты чего, Иваныч? Рано тебе в зеркало смотреть, давай лучше повязки новые наложим. И снова мумие разводить начал – уже пожиже. Дней пять он так со мной возился. А потом уложил на диван, пинцетом всю отмершую кожу осторожненько поснимал. С лица так вообще целый слой отошел. А под ним гладко все, как у новорожденного. И все. Когда домой в Новосибирск вернулся, никто не поверил, что я горел. Вот тебе и народное средство...
|
Биатлон - 
