Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Российское женское фигурное катание — отдельный мир, с которым никто не соревнуется, потому что все остальные находятся в слишком неравных условиях как на детском, так и на чемпионском уровнях. Об этом в интервью RT заявила известная в прошлом фигуристка Анна Леванди. Специалист также заявила, что не считает травмы нормой, объяснила, почему для многих медали — не главное, а также рассказала, чем отличаются от других спортсменов Камила Валиева, Александра Трусова и Джейсон Браун.

— У всех на слуху фурор, который произвела на этапе Гран-при в Турине бельгийка Луна Хендрикс, став лучшей после российских одиночниц. Почему эту нишу не спешит занять Эва Лотта Кийбус, которую вы тренируете больше десяти лет?

— На самом деле Эва-Лотта способна кататься ничуть не хуже Хендрикс. Да и не только она одна. Ещё одна эстонская спортсменка Нина Петрокина на недавнем турнире в Варшаве стала второй, едва не обыграв Майю Хромых. Просто с Кийбус у нас с мая месяца идет колоссальная борьба за её голеностоп, да и в целом за её ноги. Это ужасно обидно, потому что и программы в этом сезоне мы поставили очень удачные, и костюмы получились потрясающими, и настрой на результат у Эвы-Лотты очень мощный, никаких психологических проблем тоже нет. Но если нога не может находиться в ботинке больше одного часа, и мы можем позволить себе и в лучшем случае одну тренировку в день, то рассчитывать на высокий уровень подготовленности не приходится. Эва-Лотта привыкла нарабатывать качество прокатов безумным «километражом», то есть, количеством повторений, которое даёт уверенность в себе, надёжность, внутреннюю свободу, но сейчас наши возможности в этом плане сильно лимитированы.

— А нужно ли сейчас фигуристу безумное количество прыжков в тренировках?

— Другого пути наработать стабильность я просто не вижу. Сама шла таким путём, когда каталась, сейчас точно так же веду всех своих учеников. Думаю, что поступаю правильно: никто другой пока ещё не пришёл в Эстонии к тем результатам, которые показывают мои спортсмены.

— Я имею в виду не это. Чем сложнее становится вид спорта, тем больше загружается голова и нервная система — об этом твердят многие специалисты, причём не только в фигурном катании. Не говоря уже о том, что большое количество многооборотных прыжков резко повышает вероятность травм.

— У нас в этом плане несколько иная ситуация, нежели в России. Эстонские фигуристки не владеют четверными прыжками, а прыгать тройные можно в любом количестве, это не травмоопасно.

— И это говорит человек, получивший в 15-летнем возрасте тяжелейший перелом бедра?

— Та травма была, скорее, несчастным случаем. Тогда правила предписывали девочкам обязательно выполнять каскад с риттбергером, а в этом прыжке на бедро ложится слишком большая нагрузка. Вот тазобедренный сустав и не выдержал — оторвалась подвздошная кость, и я два месяца провела в постели. Но это не помешало быстро восстановиться. Могу точно сказать, что, благодаря фигурному катанию, я сейчас значительно более здоровый человек, чем большинство женщин моего возраста. У меня до сих пор сильный мышечный корсет, хорошая координация.

— Двойной прыжок на льду сделать можете?

— Да. Хотя тройной не прыгну, для этого всё-таки нужно быть более подготовленным. Но, если говорить о том, чтобы тренировать четверные прыжки в чём-то вы, безусловно, правы. Я сама начинаю задумываться об этом, глядя на мужское катание. Все-таки у меня подрастает младший сын, которому рано или поздно придётся прыгать четверные, и хотелось бы чётко понимать, как выстраивать тренировки с тем, чтобы Арлет был готов соревноваться на высоком уровне.

— Нагрузки большого спорта вас, получается, не пугают?

— Это я воспринимаю как раз нормально. Большой спорт — он для гладиаторов, одним из которых много лет была я сама. И я именно за такой спорт: если решился туда идти — значит, иди, добивайся цели, старайся проявить себя, оставить яркий след, даже если карьера получится не слишком продолжительной. Но для этого нужно быть очень сильным, стабильным, уверенным в себе.

— Если у симпатичных вам спортсменов этого не получается, сочувствуете?

— Скорее, очень хорошо понимаю, что происходит у человека в душе. Никто ведь не приезжает на соревнования для того, чтобы падать перед зрителями. Все очень много тренируются, стараются показать максимум. Падение — это всегда жутко неприятно, и дело тут совершенно не в физической боли. Её, как правило, на льду не ощущаешь. Но вот это чувство публичной униженности, собственной никчёмности и вины всегда очень сильно убивает спортсмена. Поэтому я всегда была сторонницей того, чтобы мои фигуристы катались на соревнованиях чисто и безошибочно. Чтобы абсолютно всё, что они делают, было исполнено на высоком уровне. Не хватает сложности — сделай тройной прыжок, а не четверной. Но чисто и уверенно.

— На ум сразу приходит пример Джейсона Брауна, набирающего очень высокие суммы при том, что четверными прыжками этот фигурист владеет очень условно.

— Если мы говорим о Брауне, надо понимать, что дело вовсе не в прыжках. Кататься так, как это делает он, в мире умеют единицы. И за этим стоит колоссальная тренировочная работа. Я, например, вообще не готова поставить вровень с Джейсоном кого-то ещё в умении кататься.

— А если порассуждать об этом более предметно?

— Ну вот смотрите: большинство неподготовленных зрителей вообще не способно отличить четверной прыжок от тройного. Точно так же, как очень немногие обращают внимание на какие-то глубокие рёбра или оттянутые носки. Но ощущение «Вау! Вот это было круто!» знакомо всем. Начинаешь спрашивать, что именно было круто, человек затрудняется ответить. Но его пробрало до мурашек. Судьи в этом отношении — те же зрители. Если Нейтан Чен исполняет четверной прыжок так, как в своих лучших прокатах, это тоже «Вау!». Не в плане сложности. А в плане лёгкости исполнения. Когда эта лёгкость есть, фигурист начинает восприниматься, как какое-то неземное существо, способное совершить на льду невозможное.

— Как Камила Валиева?

— Как Камила Валиева, как Юдзуру Ханю. Фигурное катание в исполнении таких фигуристов воспринимается уже не как спорт, а как искусство. Именно это и завораживает зрителя. Да и судьи ставят за такое катание восьмёрки и девятки, независимо от того, «свой» спортсмен перед ними, или чужой. Вторая оценка в этом плане идёт не столько от мастерства, сколько от ощущений, которые фигурист вызывает своим катанием у тех, кто на него смотрит.

— Ваш коллега Александр Веденин заметил, говоря о Валиевой, что ему не всегда бывает понятно, каким образом Камила делает на льду те или иные вещи. Вам подобное чувство знакомо?

— Когда я смотрю на Валиеву, то прежде всего вижу, что эта девочка совершенно феноменально владеет своим телом. Она может скользить в арабеске или шпагате, и это совершенно не мешает ей свободно работать опорной ногой. Даже когда Камила не слишком ровно выполняет четверные прыжки, она ухитряется выравнивать себя в воздухе. Как кошка. Это — громадный природный двигательный талант плюс грандиозная работа. Мне, как профессионалу, это понятно. А вот когда я наблюдаю, как делает дорожку шагов мой сын, ловлю себя на мысли, что реально не понимаю, как он это делает. Ему поставил эту дорожку Бенуа Ришо, и первое время я не то, что не могла посчитать шаги, меня даже начинало подташнивать от ощущений, которые невольно переживала сама: тело постоянно меняет плоскость, изгибаясь то в одном, то в другом направлении, а ноги продолжают как ни в чём ни бывало делать крюки и выкрюки. При этом Арлет ни на йоту не отстаёт от музыки, не теряет ритм.

— В своё время фигуристы Станислава Жука, у которого тренировались и вы, в ходе летней подготовки довольно много работали на песке, укрепляя голеностопы. Что-то подобное в фигурном катании сейчас практикуется?

— У Жука мы работали на песке только одно лето, и больше никогда этого не делали на самом деле. Лично мне эта нагрузка ничего не дала. Скорее, наоборот: пришлось очухиваться от нее два месяца, в течение которых я почти не могла кататься. Мышцы стали тяжёлыми, неповоротливыми, началась какая-то тотальная раскоординация. Сейчас фигурное катание требует совершенно других качеств и прежде всего большой координационной и скоростно-силовой работы. Мышцы должны быть сухими и очень лёгкими. Взрывными, но при этом эластичными. Поэтому мы много танцуем. Ну а голеностопы закачиваются количеством прыжков, хотя я до сих пор не знаю лучшего занятия для их укрепления, чем катать «школу». В своё время мы отрабатывали все нюансы скольжения на протяжении четырёх-пяти часов в день. Для голеностопа это самая лучшая работа из всех возможных. Она спокойная, лишена какого бы то ни было стресса, захватывает абсолютно все мышцы, включая самые мелкие, потому что постоянно контролируешь, где и как надавить лезвием на лёд, с какой силой....

— Меня, признаться, пугают утверждения некоторых ваших коллег, что травмы в фигурном катании — это неизбежность.

— А кто так говорит? Я, например, совершенно так не считаю. Да и неправильно было бы так считать. В Эстонии всё население страны составляет миллион триста тысяч человек. А Эва-Лотта, с которой я работаю уже 12 лет, у меня одна — за дверью ни одной такой спортсменки не стоит. И сын тренируется у меня с первых шагов на льду. Никто для меня других спортсменов не подготовит, поэтому ситуация, в которой я бы допускала, что травмы — это нормально, для меня неприемлема. В этом отношении я не могу позволить себе ни малейшего риска.

— Ну вы же сами сказали про проблемы с голеностопом у Эвы-Лотты?

— Это было не травмой. У Кийбус достаточно специфическое строение стопы, очень мягкий голеностопный сустав, поэтому нам приходится менять ботинки два раза в год, выбирая те, что очень жестко держат ногу. Вот и намяли голеностоп чересчур сильно. Сейчас на то, чтобы восстановить ногу, брошены лучшие силы эстонской медицины, врачи делают всё возможное, но полностью снять проблему и наработать нужный объём нам пока не удаётся. Поэтому результаты так сильно скачут.

— Насколько вы сумасшедшая мама, когда речь идёт о выступлениях сына?

— Скорее, я очень заинтересованная мама, причём это касается не только фигурного катания. Естественно, мне хочется, чтобы Арлет реализовал себя, как фигурист, раз уж ему так понравилось кататься. Он идёт свои путём, развивается, впитывает всё, как губка, и я всего лишь направляю сына, помогая там, где могу ему помочь. В этом плане Арлет — самый лёгкий из моих спортсменов. Но в целом хочу сказать, что с другими родителями я работаю очень много, тем более что беру детей в свою школу в очень раннем возрасте. Объясняю, что такое быть в спорте, как разговаривать с детьми, как оценивать тренировки.

— А должны ли родители оценивать тренировки?

— Конечно. Цели, которые ребёнок ставит перед собой, идут прежде всего из семьи. Как и амбиции. Большая иллюзия, что этому способен научить тренер. Всё закладывается гораздо раньше. Возможно, в России дело обстоит иначе, поскольку в вашей стране спорт возведён до государственного уровня с государственным и очень мощным финансированием. У нас же за всё платят родители, поэтому они не могут не принимать участия в тренировочном процессе. И получается пирамида, во главе которой стоит спортсмен, а внизу — родители и тренер. Если я не сумела научить папу или маму каким-то спортивным вещам, это прежде всего моя вина.

— В России многие считают совсем иначе.

— А не нужно сравнивать. Неужели вы не понимаете, что российское женское катание — это совершенно отдельный мир, с которым никто не соревнуется? Все остальные находятся в слишком неравных условиях что на детском уровне, что на чемпионском. Я даже не собираюсь это комментировать.

— А если в женском одиночном катании поднимут возраст допуска спортсменок на взрослый уровень, это что-то изменит?

— Откуда же я знаю? Нужно повысить и посмотреть, что будет. Для таких стран, как наша, это, конечно же, может стать определённым плюсом: у нас дети в четыре года на льду кубики собирают, а не прыгают двойные прыжки. Да и созревают спортсмены позже. Моего сына, я уверена, в России не приняли бы ни в одну школу фигурного катания. Но могу точно сказать, что такого «материала», как у вас в стране, нет нигде в мире. Поэтому я и сказала, что со страной, где спорт с самых первых шагов поставлен на профессиональный уровень, соревноваться просто бессмысленно. Да, это в какой-то степени убивает фигурное катание, как вид спорта, в остальных странах люди просто перестают приводить своих детей на катки. Но это данность, которую невозможно изменить.

— Каким образом сохранить в себе мотивацию, понимая, что соревнуешься с недостижимой вселенной?

— Нужно просто знать, чего хочешь от спорта сам. Помимо медалей есть ведь и другие вещи. Можно не быть чемпионом мира, но при этом быть звездой в своей стране. И это зачастую гораздо круче. Ту же Эву-Лотту эстонская публика просто обожает. Да и сама считаю: главное — не медали, а чтобы тебя запомнили.

— Вас, как фигуристку, многие болельщики помнят до сих пор. Программы, костюмы...

— Мне очень приятно, что это так. Просто бальзам на душу. Значит, мне удалось оставить в фигурном катании свой след. Как сейчас его оставляет та же Саша Трусова, которая реально пробила для всех окно в космос своими четверными прыжками. И совершенно неважно, как будет в дальнейшем развиваться её карьера.

— Если бы была возможность поехать вместе со спортсменами на годичную стажировку к любому специалисту мира, кого бы выбрали?

— Мы и так много ездим. Каждый год приезжаем к Бенуа Ришо — ради катания, ради того, чтобы выглядеть на льду не так, как все. Да и вообще я стараюсь обращаться за технической помощью ко всем подряд. В том числе к российским специалистам. Были у Мишина, у Сергея Давыдова, у Лены Водорезовой. Но поехать на один год... Зачем? Это сейчас не так сложно организовать, в том числе и финансово, но я не хочу. Во-первых, у нас все спортсмены очень серьёзно учатся — у того же Арлета есть музыкальное и художественное образование, четыре иностранных языка, серьёзная база по всем основным предметам. Во-вторых, тебе могут дать любые знания, но переварить их, усвоить и подняться благодаря этому на ступень выше ты должен сам. И лучше, если это происходит дома, в семье. Именно это впоследствии определяет результат и создаёт личность.