|
Фото © Александр Вильф |
Глава 1.ПРОИГРАННАЯ ВОЙНА
В июне 2016-го я прилетела в Вену на Совет Международной федерации легкой атлетики, который должен был решить вопрос о допуске российских легкоатлетов на Олимпийские игры в Рио-де-Жанейро. Уже на подступах к Гранд-отелю, в котором должно было пройти заседания, теснились многочисленные телекамеры. Между ними от микрофона к микрофону неторопливо передвигался герой целого ряда скандальных антироссийских фильмов – Хайо Зеппельт. Процесс явно нравился немцу. Периодически он подзывал ассистентов, поправлял телевизионный грим и интервью возобновлялись. Когда прессе было предложено переместиться в специально отведенное для работы помещение, Зеппельт скользнул взглядом по моему лицу и ничем не проявляя, что мы знакомы, прошел мимо.
Знакомы мы были, как выяснилось, с достаточно давних времен. Летом 2014 года мне позвонил один из немецких тренеров и попросил оказать содействие его знакомому журналисту. Мол, тот собирается сделать какой-то материал по допингу, знает, что я когда-то серьезно занималась этой темой и хочет задать несколько вопросов.
Имя журналиста тренер тоже назвал – это был Хайо Зеппельт. Мне это имя ни о чем не говорило, и я порядком удивилась, увидев в холле отеля «Славянка» человека, с которым на протяжении многих лет неоднократно пересекалась на плавательных соревнованиях в Германии. Просто для какого бы то ни было общения никогда не было повода: Хайо принадлежал к категории фрилансеров, а эта публика обычно не столько работает на соревнованиях, сколько тусуется везде, где только можно, в надежде зацепить что-нибудь «жареное». Поэтому и отношение к таким персонажам редко бывало серьезным.
Разговор у нас тогда не получился. Я начала было объяснять собеседнику, что фармакология в спорте присутствовала всегда, и что я, как бывшая спортсменка, не вижу большой разницы между теми, кто принимает вещество из запрещенного списка и теми, кто принимает его же, но под прикрытием «терапевтического исключения, заметила, что не считаю проблему российской, и очень сомневаюсь в том, что в современном спорте она способна быть системной – как была во времена ГДР.
- Запрещенная фармакология - это всегда очень личная история, - втолковывала я Зеппельту. - Исключением могут быть разве что страны с тоталитарным режимом, где на другом конце вопроса если не расстрел, то профессиональная смерть, что сильно затрудняет взвешенный выбор. Во всех остальных вариантах - это именно вопрос выбора самого спортсмена. Именно поэтому не может и не должно быть в этом вопросе никаких общих тенденций и тем более - коллективной ответственности…
Но Зеппельт быстро заскучал.
- Скажите, вы знаете человека по фамилии Португалов? – внезапно спросил он. – Может быть, он согласится мне рассказать, как давал допинг вашим спортсменам? И может быть посоветуете, к кому из действующих спортсменов, принимающих допинг я мог бы обратиться за интервью?
Я, честно говоря, опешила.
- Послушайте, вы всерьез полагаете, что, если спортсмен принимает запрещенные препараты, он это афиширует? Даже если бы мне были известны такие люди, как считаете, они согласились бы разговаривать с незнакомым человеком на подобные темы? Могу вам только порекомендовать поискать тех, кто когда-либо был дисквалифицирован, ничего в спорте не добился и обижен на весь мир. За хорошие деньги они, полагаю, расскажут вам все, что хотите».
Когда я вернулась домой и поделилась впечатлениями с мужем-фотографом он иронично хмыкнул: «О-о.. До тебя он тоже добрался?»
Выяснилось, что в фотографических кругах, где принято достаточно широко сотрудничать с иностранными коллегами и всячески оказывать им содействие, Зеппельт уже успел стать одиозной фигурой. На протяжении довольно долгого времени он подыскивал себе российского «фиксера»: так называется человек, который за определенную плату сопровождает иностранца в стране, решая его проблемы с транспортом, а если нужно, то и правоохранительными органами, организовывает различные встречи и обеспечивает перевод. Немцу раз за разом отказывали, поскольку слишком бредовыми казались запросы. Одна из просьб Зеппельта сводилась к тому, чтобы провести его в аптеку Олимпийского комитета России, и сфотографировать полки с запрещенной фармакологией. В идеале – чтобы на аптечных склянках были видны этикетки с наклейками «Допинг». Видимо, в представлении немца, допинг российским спортсменам отвешивался прямо в ОКР. Килограммами.
Тогда мы с мужем долго смеялись, но, как выяснилось, зря: уже в декабре вышел документальный фильм Зеппельта под названием «Тайный допинг. Как Россия одерживает свои победы». Главным действующим лицом фильма стала дисквалифицированная за допинг российская бегунья Юлия Степанова. Прием, который был использован в фильме, оказался старым, как мир: спортсменка с несостоявшейся из-за дисквалификации карьерой, к тому же отчаянно нуждающаяся в деньгах, наговорила на камеру подробности, от которых волосы вставали дыбом.
Потом, когда стало ясно, сколь роковую ошибку совершила российская сторона, недооценив фальшивку, российская федерация легкой атлетики подала на автора фильма в суд и выиграла его, но было уже поздно: маховик закрутился.
Ну а в июне оставалось только надеяться на то, что ИАФФ проявит милосердие, восстановит в правах российскую федерацию легкой атлетики и на Игры в Рио смогут поехать две звезды поистине планетарного масштаба – Елена Исинбаева и Сергей Шубенков.
Понятно, что речь шла не только о них, но эти двое как бы постоянно подчеркивали абсурдность сложившейся ситуации, ни Сергей, ни Елена никогда не были замешаны в допинговых манипуляциях, оба имели кристально-чистую репутацию в легкоатлетических кругах, , а главное – оба имели не просто реальный, но прямо-таки сумасшедший шанс эти Игры выиграть. Другими словами, без них легкоатлетический турнир рисковал потерять львиную долю своей привлекательности. Для спонсоров – в том числе. А с большими деньгами не шутят.
Существовала, конечно, еще одна вероятность. Что вся та история, точку в которой предстояло поставить совету ИААФ, являлась лишь крошечной частью большой политической игры, где отрицательный для России вердикт уже заведомо мог быть прописан в регламенте. В этом случае рассуждать о здравом смысле не стоило в принципе. Как и о том, что самая скандальная сага олимпийского четырехлетия наконец завершится. Это могло оказаться лишь началом куда более грандиозного сценария, причем с совершенно непредсказуемыми для российского спорта последствиями.
Спустя шесть чесов после начала заседания стало ясно, что сюжет развивается по самому худшему варианту из возможных: Совет единогласно проголосовал за то, чтобы не восстанавливать в правах российскую федерацию легкой атлетики. Главной претензией стало отсутствие в России так называемой «антидопинговой ментальности».
Всю абсурдность происходящего лучше всего иллюстрировала рекомендация ИААФ допустить к Олимпийским играм в Рио-де-Жанейро Юлию Степанову. То, что спортсменка была в свое время дисквалифицирована за сознательное употребление допинга, не вызвало у главы ИААФ, двукратного олимпийского чемпиона Себастьяна Коэ ни малейшей неловкости.
- Это мощный посыл всем атлетам мира, - вещал Коэ с трибуны. И как-то совсем уже не вспоминалось, что всего за полгода до этого президент ИААФ благодарил российскую сторону за то, что она так быстро отреагировала на случившееся и стала принимать конкретные меры по оздоровлению ситуации. Просто потом сам Коэ попал под удар – великого атлета публично обвинили в том, что он причастен к процветающей в ИААФ коррупции. И он просто кинулся спасать собственную шкуру: идти против уже сложившегося в определенных кругах мнения было бы для него самоубийством.
Ну а для России ситуация до боли стала напоминать излюбленный криминальными сценаристами сюжет: героя ставят на «счетчик», он продает квартиру, машину, влезает в долги, приносит кредитору требуемую сумму, но не успевает с облегчением перевести дух, как слышит в ответ: «Ты заставил меня нервничать. Поэтому завтра принесешь столько же... »
* * *
Незадолго до венского заседания у меня случилась беседа с хорошим знакомым, много лет проработавшим в спорте высших достижений. Вопрос собеседнику я задала скорее риторический: могло бы случиться так, чтобы скандал вокруг российской команды не приобрел столь грандиозного масштаба? В ответ был озвучен добрый десяток пунктов, каждый из которых начинался словами «если бы». Если бы мы спохватились раньше…
Объяснять, что именно стояло за этой фразой, не приходилось. Это была история с самым успешным в мировой легкой атлетике тренером – Виктором Чегиным.
Мысль о том, чтобы сделать учеников чемпионами мира во всех дисциплинах, где соревнуются ходоки, появилась у Чегина еще тогда, когда он только пришел в сборную, возглавляемую легендарным главным тренером – Валерием Куличенко. Потом эта мечта сменилась иной: Чегин захотел добиться того, чтобы в спортивной ходьбе его подопечные разыграли между собой все призовые места в трех олимпийских видах программы. Девять из девяти.
Одна из серьезных стычек между тренерами произошла как раз по этой причине: Куличенко резонно предполагал, что массовые победы в таком виде, как спортивная ходьба, наверняка вызовут у «остального мира» крайне пристальное – во всех отношениях – внимание к победителю. Но главное заключалось даже не в этом. А в понимании простой, в общем-то, вещи: когда смысл жизни человека сводится к единственной и запредельной цели, мораль, зачастую, уходит на второй план. И в ход рано или поздно будут пущены любые средства.
По дошедшей до меня информации, именно тогда главный тренер сказал Чегину: «Ты – сумасшедший. Остановись. Иначе погибнешь».
Но в 2007-м Куличенко сняли, посчитав причастным к допинговому скандалу. К тому времени на счету подопечных мордовского тренера было 12 медалей чемпионатов мира и Олимпийских игр. Еще через два года Чегин частично реализовал свою мечту: на юношеском первенстве Европы его спортсмены заняли три призовых места на 10-километровой мужской дистанции, а на чемпионате Европы-2010 в Барселоне «российским» стал пьедестал в женской ходьбе.
Упрекать тренера в том, что он до такой степени был одержим жаждой побеждать, были готовы немногие, понимая, что именно такие люди во все времена двигали спорт вперед. Другой вопрос, что ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы в руках подобной личности сосредоточилась абсолютная полнота власти. Но произошло именно это: все более частые конфликты Чегина с президентом Российской федерации легкой атлетики Валентином Балахничевым переросли со временем в открытую войну, выиграть которую последний не имел шансов – ведь абсолютно вся российская ходьба, регулярно приносящая золотые, в том числе и олимпийские медали, была уже полностью сосредоточена в Саранске в одних руках – чегинских. Тренер получил абсолютный карт-бланш. Как монополист золотодобывающей промышленности.
А в 2012-м грянул скандал: мордовских ходоков начали в массовом порядке , дисквалифицировать за абнормальные показатели в биопаспортах. После дисквалификации олимпийской чемпионки Лондона Елены Лашмановой в июне 2014-го года стало окончательно ясно: это лишь начало настоящих неприятностей.
Так и получилось. В начале 2015-го были дисквалифицированы сразу три «золотых птенца» Чегина: олимпийские чемпионы Пекина Ольга Каниськина и Валерий Борчин, а также побелитель Игр в Лондоне Сергей Кирдяпкин. При этом сам Чегин был пожизненно отстранен от работы в спорте лишь через год. Слишком поздно, чтобы убедить весь спортивный мир в том, что Россия всерьез считает нужным бороться с допингом.
Вот и вышло, что основной козырь своим оппонентам мы предоставили сами.
Глава 2. ИДИ СЮДА, НАРЯДНЫЙ!
За два года до Рио и совершенно внезапно для самой себя я надумала учить португальский язык. На удивленные вопросы знакомых, честно отвечала: не люблю находиться в стране, не понимая, о чем говорят вокруг. На самом деле отправной точкой послужили слова коллеги, который как раз тем летом находился в Бразилии на чемпионате мира по футболу, мотаясь по бразильским городам и весям. Найти в стране диких обезьян человека, способного мало-мальски сносно объясняться по-английски, было по его словам неразрешимой задачей. Вот я и отправилась зубрить португальские глаголы и наиболее расхожие в рамках спортивного мероприятия фразы.
Подвох нарисовался совсем с другой стороны. В Рио оказалось жутко холодно и лил дождь.
Теплые пуховики были раскуплены во всех торговых точках города в течении первых двух дней Олимпиады. От холода не удавалось спрятаться даже в помещениях: кондиционеры транспортных средств, рассчитанные, видимо, на несколько иной прогноз погоды, были запрограммированы на «+10». Одну из иностранных барышень-журналисток, отправившуюся на церемонию открытия в маечке и юбке, пришлось откачивать прямо в автобусе: за два часа обратного пути со стадиона в медиа-деревню девчонка от переохлаждения впала в анабиоз – сползла на пол с остановившимся взглядом. А ровно в полночь во всем комплексе журналистской деревни вырубилось электричество.
Это означало, что вместе с ним в бозе почил интернет, а заодно и горячая вода, появляющаяся в кранах от громадного и крайне шумного кухонного электронагревателя. По закону подлости именно в этот момент узкий журналистский коллектив нашей комнатушки, вернувшийся с церемонии, занимался крайне творческим делом - разливал взятую из холодильника кока-колу в стаканы, где уже плескалось по доброму глотку виски. Наощупь стаканы были найдены. Но и это оказалось не финальным аккордом: сильный порыв ветра ворвался в лишенное стекла кухонное окно и опрокинул большую пластиковую вазу с цветами. В абсолютной темноте на плиточный пол комнаты хлынула вода. Для полноты картины не хватало только черного грифа-стервятника, который должен был влететь в окно, язвительно каркая. Но во-первых, в такой тьме все равно было бы невозможно его рассмотреть, а во вторых, окно было плотно затянуто сеткой - от зловредных комаров Зика. Олимпиада началась…
* * *
В 1983-м, где-то за год до начала Олимпийских игр в Лос-Анджелесе, когда еще теплилась надежда, что СССР не станет бойкотировать мероприятие и все-таки отправит своих спортсменов в Америку, президент Ассоциации олимпийских комитетов и один из богатейших людей западного полушария Марио Васкес Ранья сказал в приватной беседе, что готов лично дать советской стороне гарантии безопасности. Магнат объяснил тогда открытым текстом, что как минимум половина населения Лос-Анджелеса - латиноамериканцы. А во всем, что касается порядка в Латинской Америке, ситуацию полностью контролируют «его мальчики».
Примерно такие же рычаги были задействованы в преддверии Игр в Рио-де Жанейро. Возможно, действительность была в некоторой степени приукрашена, как это часто бывает, когда речь заходит о южноамериканских реалиях, но наружу просочилась следующая информация: мол, руководители крупнейших картелей страны, получившей вместе с Играми фантастическую возможность для подъема собственной экономики, взамен дали Международному олимпийскому комитету обещание остановить на время Олимпийских игр какую бы то ни было противоправную деятельность в стране - чтобы гарантировать Играм и их участникам спокойствие и безопасность от местной и достаточно разветвленной преступности.
В тот момент никому не пришло в голову очевидное: как только крупные игроки противоправного поля ушли на тайм-аут, их место стремительно заняли всевозможные мелкие рыбешки, промышляющие мелким, так сказать, «бытовым» бандитизмом.
Внутренние круги МОК пребывали в шоке: им обещали совсем другой Рио. Начиная чуть ли не с первого дня Игр все чины МОК взяли за привычку передвигаться по объектам исключительно в кортеже автоматчиков и с личной охраной. Это началось сразу после того, как одна из машин, встретившая кого-то из высокопоставленных олимпийских чиновников в аэропорту, была принудительно остановлена группой мотоциклистов прямо на выезде с территории аэропорта. Нападавшие вывели пассажиров и водителя наружу, положили их лицом в капот, обчистили все сумки и карманы, пожелали удачи на предстоящей Олимпиаде и беспрепятственно покинули место наживы.
Жены членов МОК, пребывающие в полном шоке от ежедневных сводок с олимпийского «фронта» сидели в отелях, как в резервациях. И ностальгически вспоминали Игры в Сочи, где можно было гулять по городу, заглядывать в кофейни и рестораны и носить с собой не кредитки, засунутые в лифчик или трусы, а дамские сумочки с бумажниками, не опасаясь за их сохранность.
Сводки о постоянном мелком воровстве были настолько частыми, что на них никто не обращал внимания - за исключением тех, кого обворовали.
После двух вылазок в центр Рио на Копакабану я пришла к окончательно сложившемуся убеждению: остаток Игр проведу в Олимпийском парке, благо там были сосредоточены все «мои» виды спорта. Никакие другие варианты не рассматривались в принципе: заставить себя нормально работать в ситуации, когда голова то и дело переключается на мысли о самосохранении, было решительно невозможно.
Народ стремительно обрастал новыми привычками: снимать с себя браслеты, часы, кольца и прочую дребедень, как только выходишь за пределы охраняемой зоны. Не брать с собой бумажник, а рюкзак носить задом наперед. Если находишься за рулем машины, ни в коем случае не останавливаться на светофорах в темное время суток независимо от того, горит перед тобой зеленый свет, или красный – этот пункт был даже прописан в официальной памятке оргкомитета и невольно заставлял обращать внимание на то, что происходит за окнами официальных машин. У каждого перекрестка в изобилии на корточках сидели молодые парни. Как только та или иная машина снижала скорость, стая в едином порыве начинала приглашающе манить водителя руками: мол, или сюда, нарядный, заждались уже...
Еще Игры выработали правило садиться, едва зайдя в олимпийский автобус-шаттл. Нет мест – значит, садиться на пол или на ступени. И крепко держаться за поручни от первой до последней секунды всей поездки.
Пристегиваться на заднем сиденье в такси многие начали после случая с тренером сборной Германии по гребле Штефаном Хенце, который всего-навсего ехал в такси на тренировку. Машина, управляемая не слишком опытным водителем, приехавшим в Рио подзаработать, попала в аварию, и Хенце через день скончался в больнице от травм. Еще одна страшная авария случилась с участием автобуса для прессы: он на полной скорости проскочил через «лежачего полицейского». От жесткого приземления тяжеленной машины на асфальт, растерявшийся шофер запоздало ударил по тормозам, но это не помогло: в салоне осыпались стекла, люди, сидевшие на заднем ряду, пролетели до середины салона и рухнули друг на друга. Разгребали завал из тел и битых стекол уже медики. Один из фотографов был экстренно отправлен в больницу с подозрением на перелом позвоночника, у второй из сильно пострадавших - девушки – осколками разбившихся объективов иссекло лицо.
Даже когда температура воздуха поднялась до обещанных «плюс тридцати», привычка постоянно носить с собой всю имеющуюся теплую одежду не исчезла. Бразильские кондиционеры продолжали исправно делать свою работу. В зале, где соревновались борцы, спортсмены официально заявили, что не будут приходить в конференц-зал после награждения. Интервью - ради бога. Но в микст-зоне или еще лучше - на улице. Потому что в зале для пресс-конференций людей, сидящих близ кондиционера, сдувает ураганным ветром. Как сдуло в прямо с трамплина китайского спортсмена в ходе соревнований по прыжкам в воду. Впрочем, это уже было не слишком интересно: в соседнем бассейне началось шоу двух выдающихся тренеров мира. Татьяны Данченко и Татьяны Покровской. На четырех Олимпиадах, начиная с Игр в Сиднее, подопечные этих двух тренеров выиграли восемь золотых олимпийских медалей из восьми возможных. В Рио к этому количеству добавилось еще два золота.
Глава 3.ВИНО ИЗ ОДУВАНЧИКОВ
– Меня достаточно часто близкие люди спрашивают: «А если ты проиграешь, что тогда?»…
На Играх, особенно в ожидании старта люди редко бывают многословными. И почти никогда не бывают откровенными – отделываются общими фразами: «Привет – пока! Как дела? – Все нормально…» Не знаю, что послужило катализатором в тот год, когда все мы ждали столь непредсказуемую для России и оттого пугающую Олимпиаду. Чужая откровенность обжигала, заставляла совершенно иначе взглянуть на бог знает сколько времени знакомых людей. Казалось бы: о чем можно беспокоиться тем же синхронисткам? Золотой олимпийский запас страны – иначе и не скажешь. Можно быть миллион раз суеверным, встретить на входе в бассейн старуху с пустыми ведрами и даже споткнуться о черную кошку, но это не изменит факта, что проиграть наши синхронистки способны разве что в том случае, если в день старта их повально скосит какой-нибудь вирус. И тут вдруг подобный вопрос!
– А если действительно проиграешь, что тогда, Тань?
Татьяна Данченко. Маленькая, хрупкая, вполне могла бы заменить легендарную Янину Жеймо в ее самой известной роли Золушки. И совершенно стальное нутро. В 2002-м, когда в синхронное плавание вернулись олимпийские чемпионки Сиднея Ольга Брусникина и Мария Киселева, Данченко, у которой тогда только только выросли ее первые золотые птенцы Настя Ермакова и Ася Давыдова, билась за место под солнцем. За будущее олимпийское золото. И выиграла в этой борьбе. На момент начала Олимпийских игр в Рио-де-Жанейро у ее четверых спортсменок имелось 16 золотых олимпийских медалей и 60 высших наград, завоеванных на чемпионатах мира.
– Я стараюсь относиться к этому философски, - говорила Данченко за считанные дни до вылета в Бразилию, сидя на импровизированном тренерском помосте у бассейна знаменитого «Озера Круглого». – Проиграю - мир не рухнет однозначно. Но пережить поражение мне будет сложно. Все-таки я – перфекционист в тяжелой стадии. Когда Наташа Ищенко проиграла в 2008-м чемпионат Европы испанке Джемме Менгуаль, это было ужасно. Наша группа в том чемпионате не участвовала, дуэт тоже решили не выставлять. В Эйндховен поехали только Ищенко и я. Джемма тогда всем объявила, что уходит. Что это – ее последнее выступление. И ей негласно решили «подарить» ту золотую медаль, хотя Наташа была действующей чемпионкой Европы, да и выступила блестяще. Я тогда так рыдала в номере... Вообще не выходила – забилась, как в нору. Не знаю, как буду реагировать, если что-то подобное повторится. Наверное, сразу уйду из спорта…
Так же буднично на том же самом «Круглом» будущая пятикратная олимпийская чемпионка Наташа Ищенко рассказывала о том, что к обязательной в синхронном плавания и столь впечатляющей со стороны работе на задержке дыхания совершенно невозможно привыкнуть, хоть синхронистки и приучены обходиться без воздуха более трех минут.
- Когда после длительной задержки дыхания ты делаешь вдох, бывает, что весь кислород сразу уходит в мышцы, но не насыщает их, и мышцы начинают неметь. Это состояние ужасно. Но когда программа наработана, и организм в достаточной степени привыкает к нагрузке, страх притупляется. Главное тут – побороть себя психологически. Не бояться, что не хватит воздуха, но при этом четко понимать, где находится грань, за которой идет потеря сознания, - объясняла она. Вспоминала, как на Играх в Пекине одна из девочек японской команды потеряла сознание под водой и ушла на дно прямо во время выступления.
Говорила Наташа и о том, что их вид спорта плохо совместим даже с легкими недомоганиями. Пропустить тренировку конечно же можно, но сложно при этом рассчитывать, если выступаешь в группе, что твое место останется свободным. Любая замена требует привыкания, причем обоюдного. Если человек пропустил несколько тренировок, привыкать приходится заново – такова специфика групповой работы…
* * *
Начиная с 1998 года групповая работа в сборной команде была вотчиной Татьяны Покровской. Грубоватой в тренировках, как бывают многие тренеры, вынужденные справляться с большим количеством спортсменов. Перед чемпионатом мира-2003 я как-то пришла к Покровской на одну из заключительных тренировок и застала, выйдя на бортик бассейна, изумительный тренерский текст:
- Меня тошнит от ваших поддержек! – неслось над водой. - Что ты на нее садишься, как на унитаз? Нужно прямой угол строить, а вы уходите в колбасу! Четче! Маша! Выпрыгни из воды и в полете пройди вперед. Непонятно? Значит, будете повторять весь прогон целиком. Сами себе такую жизнь устроили!!!
Прочтя на следующий день репортаж, Покровская перестала со мной разговаривать. Спустя какое-то время оттаяла, я же стала гораздо внимательнее относиться к формулировкам. Понимала, что вся жизнь тренера – это ее команда. В ней могут меняться люди, программы, обстоятельства, неизменным же остается одно: несокрушимость. Высадиться на объект, разгромить всех и вернуться живыми – это о них, о девочках Покровской. О том, какой ценой дается этот успех, Татьяна никогда не любила говорить. А тут, накануне Рио сама пригласила в тренерскую, когда по каким-то делам я заглянула к ней в бассейн. И за чаем вдруг стала со смехом рассказывать, как в молодости работала тренером в художественной гимнастике, не имела своего зала и ходила со спортсменками по школам. Договаривалась, чтобы девочек пускали бесплатно тренироваться по вечерам.
- В школах ведь не бывает спортивных залов, где стояло бы пианино, - вспоминала она. – С собой пианино мы тоже не могли принести, а портативных магнитофонов еще не было. Поэтому я нашла девочку, умеющую играть на баяне, она нам и аккомпанировала. Хотя играть классику на баяне – это конечно сдохнуть можно...
Татьяна Тарасова однажды сказала, что за выдающийся тренерский успех всегда приходится платить очень высокую цену. Когда я озвучила это Покровской, тренер вздрогнула.
- У меня тоже были подобные мысли. Когда неизлечимо заболела внучка, я постоянно думала именно об этом. О том, не наказывает ли меня судьба за то, что я почти никогда толком не интересовалась ни семьей, ни домом. Но мне так и не удалось найти ответ. Допустим, я вообще не занималась бы тренерской работой, и что, Лиза не умерла бы? Мне было тогда безумно тяжело, я ходила в церковь, разговаривала со священниками, все они говорили мне: это судьба. Выбор бога. Думать, что это – расплата за мой тренерский успех для меня было бы очень тяжело. В конце концов, зачем-то мне была дана свыше способность так работать и так жить?
Слушая тренера я мысленно пыталась поставить себя на ее место и понять, каково это – работать со стаей хищниц, готовых в любой момент разорвать любого соперника? И как это – ежечасно быть сильнее группы, где собраны люди с крайне непростыми характерами о колоссальными амбициями. Покровская словно почувствовала это. Сказала:
- Думаю, в какие-то моменты многим моим спортсменкам кажется, что они меня ненавидят. В этом, впрочем, есть свои плюсы: в спорте многое можно сделать на любви. Но мотивация, замешанная на ненависти к тренеру, бывает еще сильнее.
- То есть вы хотите сказать, что в каких-то ситуациях сознательно добиваетесь того, чтобы вас ненавидели? – не поняла я. Татьяна кивнула.
- Такое тоже случается. Как и конфликты. Но я работаю с профессионалами, считаю профессионалом себя и давно уже не реагирую на мелочи типа чужого плохого настроения. Рассуждаю иначе: на каждой тренировке мне нужно добиться определенного результата. Я его и добиваюсь, хотя не всегда это происходит быстро. Понятно, что меня, как любого нормального человека, расстраивает, когда спортсменки на меня дуются. Более того, если я понимаю, что кого-то особенно сильно «обидела» на тренировке, всегда стараюсь найти возможность как-то эту обиду смикшировать. С другой стороны, девчонки ведь прекрасно понимают, что я их веду туда, куда, возможно, не приведет никто другой. Через боль, через слезы, через «не хочу», не всегда педагогическими методами, но приведу обязательно.
– Методы и вправду бывают непедагогичными?
– Еще какими! Женщины же. У всех эмоции, у всех капризы, да и я не исключение. Когда девчонки уже заканчивают выступать, они часто вспоминают какие-то ситуации, какие-то мои высказывания и ржут при этом, как умалишенные. А мне каждый раз становится стыдно. Хотя Я полностью отдаю себе отчет в том, что в любой из моих групп всегда находятся спортсменки, рост которых произошел исключительно за счет моих сил, моих нервов и моей жесткости. Была, например, девушка, которая вообще ни по каким параметрам не подходила для тех задач, которые нам предстояло решать. Естественно, на тренировках ей доставалось больше других, а сама она наверняка была уверена в том, что я ее просто не люблю и всячески стараюсь сжить со свету.
- Почему тогда вы просто не убрали человека из состава? - поинтересовалась я.
- Потому что у нее за плечами имелось четыре годы тяжелейшей работы. Считаю, что была обязана дать ей тот результат, к которому она столько времени шла. Это было бы честно. Она же не виновата в том, что ей не хватало здоровья или каких-то иных качеств, которые другим даются от природы. Хотя Татьяну Данченко я, например, в свое время в группу не взяла – из-за слишком маленького роста…
* * *
На следующий день после блистательной во всех смыслах победы Натальи Ищенко и Светланы Ромашиной мы вместе с Данченко смотрели с трибуны групповой финал, и она говорила:
- Ненавижу дни, которые сейчас начнутся. Будут приемы, чествования, премии, подарки, всевозможные приглашения, но все это будет для спортсменов, не для нас. Такие моменты как-то очень болезненны, хотя казалось бы давно пора привыкнуть. Просто по человечески обидно: идешь, идешь, карабкаешься, тащишь за собой спортсменов...
Суть тренерской профессии на Играх в Рио лучше всего сформулировал тренер женской гандбольной команды Евгений Трефилов, добравшийся, наконец, до заветной олимпийской победы после тридцати с лишним лет работы в спорте. Трефиловская фраза мгновенно стала «мемом», разлетевшись по сотням сайтов и изданий: «Ползешь, ползешь, ползешь в гору, а там, на вершине, даже одуванчиков нет...»
Спортсмены, идущие к своей первой золотой олимпийской награде, почему-то свято уверены в том, что на вершине их ждет нечто невероятное: сказочной красоты рассвет, вселенная, лежащая под ногами, волшебное вино из тех самых пресловутых одуванчиков, наконец. Все то, о чем говорил в Атланте двукратный олимпийский чемпион Денис Панкратов, еще не понимая толком, что дорога с олимпийской вершины всегда ведет вниз: «Думал, случится что-то невероятное, а ничего не произошло...».
Классным тренерам подобные иллюзии свойственны в гораздо меньшей степени. Они все прекрасно знают и про вершину, и про одуванчики, и про то, что победа – отнюдь не начало новой жизни, а всего лишь конечная точка прежнего пути. Просто спортсмен, получив вожделенную медаль, может вообще уйти из спорта, использовав награду, как трамплин, а тренер в лучшем случае пойдет на новый виток – с новыми подопечными.
В этом смысл их жизни, и не сторонним зрителям судить, стоит ли большой спорт тех жертв, что приносит ему на алтарь тренерская братия. Это они, а не мы, горстями глотают таблетки, спрятавшись от своих спортсменов в раздевалках, и на их, а не на наши сердца ложатся рубцами перенесенные на ногах инфаркты.
Главный тренер женской волейбольной сборной Николай Карполь получил инфаркт из-за того, что его команде на Олимпийских играх в Сиднее досталось серебро. Главного тренера российских лыжников Александра Грушина едва успели снять с рейса из олимпийского Солт-Лейк-Сити: у него прямо в самолете открылась язва желудка. Прямо на трибуне, наблюдая за игрой своей команды в мае 2002-го получил обширный инфаркт великий футбольный тренер Валерий Лобановский. На чемпионате мира по фигурному катанию скончался в 1997-м легендарный итальянец Карло Фасси, и перечень этих трагедий можно продолжать долго.
Забегая вперед, могу признаться: те Игры навсегда остались для меня тренерскими. Трефилова и Данченко, Татьяны Покровской и Ирины Винер. Это Игры, которые принесли первое тренерское золото пятикратной чемпионке мира Амине Зариповой и возможно окончательно определили ее судьбу. Это Игры Виктора Михайловича Кузнецова, когда-то представившего миру Александра Карелина, а в Рио – Романа Власова, завоевавшего на борцовском ковре уже второе золото – первое было завоевано борцом в Лондоне. И было совершенно неважно, что в Бразилии тренера не было со спортсменом рядом: из-за состояния здоровья Кузнецов был вынужден остаться дома.
А еще это были Игры, наотмашь хлестанувшие Владимира Алекно и оставившие без медалей его волейбольную дружину. Но ведь это совершенно не отменяло лондонского триумфа, правда? Такие воспоминания вообще намертво вгрызаются в память – как бразильского образца женский российский гандбол, ставший для всех нас не только символом Игр в Рио, но и символом тренерской преданности своему делу.
Сидя на трибуне великой «Мараканы» на церемонии закрытия и проживая вместе со стадионом заключительные аккорды олимпийского праздника я думала и о том, что тренеры почти никогда не ходят на церемонии закрытия - у них на это просто не хватает сил. Тренерам нужно просто пережить этот период. Спрятаться ото всех, прийти в себя, зализать раны. И начать все сначала…
Глава 4. КТО ТАКАЯ МАРГАРИТА МАМУН?
Первое сообщение, которое я обнаружила в своем ноутбуке едва добравшись до стола на пресс-трибуне «Мараканы» в день закрытия Олимпиады, было от Амины Зариповой, подопечная которой Маргарита Мамун днем ранее стала обладательницей личного золота в турнире гимнасток-художниц. Сразу после того финала я отправила тренеру поздравление, совершенно не рассчитывая на ответ: в таких случаях сообщений валится слишком много, чтобы суметь прочитать их за сутки.
«Спасибо, спасибо, спасибо!!!» - стояло на экране. И чуть ниже: «Я такая счастливая! Не верю! До сих пор – не верю!»
Мы познакомились с Аминой на Олимпиаде в Атланте. Там она была действующей спортсменкой, любимой ученицей Ирины Винер. По итогам выступления Амина оказалась в очень небольшой группе гимнасток, кто не допустил грубых ошибок, но заняла она лишь четвертое место. Место, которое спортсмену бывает труднее всего пережить.
- Я хотела тогда умереть, - говорила мне Амина. - Совершенно серьезно думала о самоубийстве. О том, чтобы броситься под поезд, например. Все это было в моей голове. Страшное состояние на самом деле. Когда не хочешь и не можешь никого видеть, слышать. Помню, нас прямо из зала привезли в Русский дом, и там я встретила тренера баскетбольной сборной Сергея Белова. Он сел со мной рядом и стал объяснять, что на поражениях, пусть даже на таких обидных, жизнь не заканчивается.
Сам Белов тогда тоже находился в состоянии шока из-за того, что его парни все проиграли. Наверное, поэтому он без труда понял, что со мной происходит. Я ему тогда вдруг сказала: «Впервые в жизни хочу напиться».
Удивительно, но он отреагировал сразу. «Давай! - говорит. - Я тебя сейчас научу». И мы с ним поехали за выпивкой на ближайшую к олимпийской деревне бензоколонку. Зашли внутрь павильона и увидели, что все полки, предназначенные для спиртного, пусты. Видимо, не только мы на тех Играх напиваться собирались. Пришлось вернуться в деревню. Помню еще, как мы ехали в шаттле, и я увидела группу ребят в спортивных костюмах, которые куда-то бежали, то ли тренируясь, то ли гоняя вес. Я высунулась из окна и начала кричать кому-то из них: «Куда ты бежишь? Остановись, все закончилось!»
В Атланте я в первый раз пробовала бросить гимнастику. Насовсем. Потому что во мне не осталось ничего, кроме огромной черной дыры. Потом я снова возвращалась, снова уходила... Потом как-то пришла в себя.
После того поражения Ирина Александровна подарила мне кулон в виде звезды и сказала, что я для нее – всегда была звездой и всегда ею буду. Этот кулон я храню до сих пор.
Про свою ученицу Риту Мамун за год до Игр в Рио Зарипова сказала: «У нее совершенно неподходящий для большого спорта характер».
Тренер сетовала на то, что ее подопечная слишком хороша для большого спорта. В ней нет стервозности, нет эгоизма, нет злости по отношению к соперницам, не бывает такого, чтобы Рита хоть в чем-то нарушила бытовой или тренировочный режим, мол, даже если захочешь поругать – не факт, что найдешь повод придраться. Барышня для семьи – не для помоста. Хорошо воспитанная, умненькая, послушная. Какая из нее к черту олимпийская чемпионка?
- У Мамун – очень интеллигентная и образованная семья, - рассказывала тренер. - Никто никогда не повышает голос. Первое время когда я звонила Рите домой, никак не могла понять: либо я ее разбудила, либо она сейчас, судя по голосу, умрет. Сама я никогда на нее не кричала, хотя наверное стоило – чтобы хоть как-то подготовить к тому, что ее ждет в сборной. Рита реально не спортсменка – в общепринятом понимании. Она будет идеальной женой, матерью. Ей не нужно ничего повторять дважды – она все понимает сразу. Но одному богу известно, сколько сил мне пришлось приложить, чтобы Рита начала самостоятельно принимать решения, а не ждать, пока я дам ей какие-то указания.
Ну а на помосте она очень эмоциональна, не «технарь». У нее все идет от сердца, от души, от любви к миру. Иногда ее так сильно захлестывает музыка, что она вообще перестает думать о соперничестве с кем бы то ни было.
С другой стороны, Рита многому меня научила, - продолжала Амина. - Заставила задуматься о таких глубинных вещах, в которые я в бытность спортсменкой вообще не залезала. Она скрытная, поэтому я постоянно прошу ее как можно больше разговаривать со мной в процессе тренировки, делиться своими ощущениями. Если чувствую, что она уходит в себя – значит, уровень стресса максимальный. Когда ей плохо – она никогда этого не покажет. Разве что возьмет салфеточку, промокнет глаза и быстро бросит эту салфеточку на пол. Я бы наверное всем горло перегрызла бы уже, а Рита молча продолжает работать. Был период, когда она работала над комбинацией несколько часов. Не проронила ни одной слезинки. Даже Винер тогда не могла в это поверить. Просто потом Ритка пошла на массаж – и отключилась. Заснула прямо на столе. Яна Кудрявцева другая. Она – стратег, математик…
* * *
Папа «стратега и математика» Алексей Кудрявцев выступал на Олимпийских играх в 1992-м в составе самой престижной из плавательных эстафет 4х200 метров вольным стилем. Ту эстафету российские пловцы выиграли, правда чемпионство самого Кудрявцева стало не слишком заметным – он стартовал в утреннем предварительном заплыве, а на финал его заменили. Потом Алексей женился, в 1997-м родилась дочь – Яна. И девочку, когда та подросла, отдали в художественную гимнастику. Почему-то среди тех, кто сам прошел большой спорт, и по понятным причинам никогда не пожелал собственному ребенку подобных испытаний, художественная гимнастика считалась компромиссом. Сколько боли, слез и насилия над собой может стоять там за успехом, далеким от этого вида спорта людям просто не приходило в голову.
В марте 2016-го Кудрявцева возвращалась на помост после шестимесячного перерыва, связанного со сложнейшей операцией на ноге. С уже имеющимся переломом она выступала в конце 2015-го на чемпионате мира в Штутгарте и вернулась оттуда с пятью золотыми медалями, выиграв многоборье и все его отдельные виды.
-У меня, как выяснилось при обследовании, полностью раскрошилась в ступне ладьевидная косточка, начался некроз тканей, и немецкие врачи собирались взять косточку из бедра и заменить ей ту, что раскрошилась, - буднично, как о чем-то совершенно обыденном рассказывала гимнастка. - Но потом медики решили, что можно попробовать столь сложных манипуляций избежать: мне хорошенько вычистили раскрошившиеся кусочки, заново перешили связки, поэтому восстановление получилось более быстрым, чем могло быть. Но даже когда я не знала, что все пойдет так хорошо, все равно ни разу не пожалела, что отработала в Штутгарте всю программу. Реши я иначе, меня, полагаю, давно не было бы в сборной, и к Олимпийским играм готовились бы совсем другие девочки…
Точно такая же история в свое время произошла с Ляйсан Утяшевой – гимнасткой, которую после Игр в Сиднее называли самым большим открытием в художественной гимнастике. Предполагалось, что именно ей предстоит заменить в сборной Алину Кабаеву, попавшую тогда вместе с Ириной Чащиной под нелепую дисквалификацию. В сентябре 2001-го Утяшева выиграла Кубок мира. И никто тогда не знал, что всего через год этой девочке суждено пережить трагедию, которых художественная гимнастика еще не знала. Сложнейший перелом стопы, неоднократные операции на обеих ногах и страшный прогноз врачей: вероятности, что Утяшева снова сможет нормально ходить, почти не было.
А она вернулась в спорт.
И точно так же буднично, как Кудрявцева, рассказывала о том, как сначала врачи долго не могли поставить диагноз, а в конце концов выяснилось, что стопа не подлежит восстановлению, поскольку восемь месяцев в ней было нарушено кровоснабжение, а сама поврежденная кость полностью раздроблена. Что правую ногу тоже нужно срочно оперировать, потому что на нее после травмы левой стала ложиться слишком большая нагрузка, косточки стопы стали расходиться и между ними образовалась щель в полтора сантиметра…
С точки зрения последствий Утяшевой повезло куда меньше, чем Кудрявцевой. Оперировали ее в Москве – «собирали» обе ноги одновременно, причем, левую - как мозаику: раздробленную косточку на протяжении четырех с лишним часов скрепляли специальными металлическими штифтами. Через три месяца пришлось делать еще одну операцию. Лишь при третьей операции из ступни наконец вынули штифты. От общего наркоза при том вмешательстве было решено отказаться: врачи боялись, что еще один глубокий наркоз может стать слишком большой нагрузкой для спортсменки. Тогда Ляйсан по ее словам и задала себе вопрос: «Господи, ради чего я все это терплю?»
Такие моменты всегда являются в спорте ключевыми. Кто-то решает, что все, хватит. А кто-то просто идет дальше.
На фоне таких прецедентов Мамун казалась абсолютно беспроблемной и благополучной. Сама она считала точно так же, признавшись однажды:
Мне просто нравится гимнастика. Я ведь сама выбрала этот вид спорта – попросила маму отвести меня в зал. И потом ни разу не колебалась, когда встал выбор между гимнастикой и учебой в школе и пришлось перейти на домашнее обучение. В тренировках мне нравилось абсолютно все: работать под музыку, работать с предметами. В спортивном комплексе олимпийской деревни, где я тренировалась когда была совсем маленькой, в одном из соседних залов располагался центр олимпийской подготовки. Это был какой-то совершенно другой мир. Помню я смотрела на девочек и вообще не понимала, как возможно все то, что они делают на ковре. При этом никогда не думала, что когда-либо окажусь в этом зале сама. Все вышло само собой: и Новогорск, и чемпионаты мира, и медали…
На предолимпийский турнир за несколько месяцев до Игр в Рио Мамун не взяли – Винер объяснила спортсменке, что лететь так далеко ради одного дня выступлений точно не стоит. На мой вопрос, думает ли она о том, что может победить, Рита тогда ответила: «Я считаю великим достижением даже просто попасть на Олимпийские игры – это в нашем виде спорта очень высокая планка. И мечтаю не о медали, а как раз о том, чтобы попасть в олимпийскую команду. И выступить достойно, чтобы не за что было потом упрекать себя».
Примерно то же самое говорила Кудрявцева. Что ей не важно, кто именно выиграет в Рио-де-Жанейро, главное, чтобы это была российская спортсменка. Я не верила и продолжала на все лады повторять вопрос: «Неужели действительно так считаете?»
– Нас так приучили, - серьезно отвечала Яна. - Флаг России должен всегда быть выше остальных. Кто именно будет под этим флагом стоять на пьедестале – уже второстепенно…
Наверное, в такой позиции крылась прежде всего защита собственной психики. Когда конкуренция столь высока и безжалостна, думать о втором месте, как о трагедии, становится просто опасно. По этой же причине соперничество никогда не было в российской команде синонимом вражды. Это прекрасно сформулировала Мамун, сказав за два месяца до Игр:
«Когда я выхожу на ковер, моя главная задача сводится к тому, чтобы сделать все, что должна. Если вдруг я роняю предмет, это, как понимаете, не вина соперниц – каждая из них находится точно в таком же положении, как и я. Другими словами, у нас нет прямого соперничества, как в легкой атлетике, когда ты бежишь бок о бок с соперником и стараешься любой ценой его опередить. Да и потом у нас слишком тяжелый вид спорта: если при таких физических и психологических нагрузках тратить силы и эмоции еще и на личную вражду, ничего хорошего из этого не получится. Единственный шанс все это выдержать – держаться вместе и всячески поддерживать друг друга…»
В какой момент Винер поняла, что сделать главную ставку четырехлетия следует именно на эту девочку, я не знаю. В документальном фильме о Мамун, который снимался на протяжении двух предолимпийских лет и обошел после Игр в Рио весь мир, отчетливо видно, как тренер гонит спортсменку, словно хлыстом, не позволяя ей никакой слабости, никакой жалости к себе, выбирая именно те слова, которые способны ударить наотмашь: «Прекрати дрожать, Рита! Иди – и делай, наотмашь! И не береги силы, не сдохнешь…»
Перед самой Олимпиадой Рита узнала, что у ее отца рак. О том, что счет пошел на дни, ей не сказали. Но врачи высказались на этот счет однозначно: выступления дочери на Олимпийских играх их пациент не увидит.
Отца не стало через два дня после того, как Рита вернулась в Москву с золотой медалью. Она успела…
Глава 5. РАСКОЛОТЫЙ МИР
Я была уверена, что она не станет разговаривать. Более того, прекрасно понимала, что в борцовский зал на следующий день после своего поражения Наташа Воробьева скорее всего не придет: слишком непросто бывает снова оказаться в обстановке, где тебя настигло самое горькое и больное испытание в жизни, где на помосте (и ты точно знаешь это) под толстой шкурой борцовского ковра еще не просохла лужа твоего пота и твоих слез. Скорее для проформы попросила знакомого тренера: «Увидите Воробьеву в олимпийской деревне, передайте, что я прошу ее позвонить». Поздно вечером раздался звонок:
– Здравствуйте. Вы меня искали?
Наташка… Я влюбилась в нее вовсе не на борцовском ковре: финала, в котором Воробьева победила в Лондоне, став первой в истории российской олимпийской чемпионкой в вольной борьбе, я не видела – была в тот день на каких-то других соревнованиях. До какой степени Наталью способна завести жесткая конкуренция, я имела возможность наблюдать абсолютно не в спортивной обстановке пару лет назад, когда мы вместе оказались в игровой телевизионной передаче «Большие гонки» в Венгрии. Я – в качестве тренера, Воробьева – членом команды.
Ей выпало состязаться на сегвее – в трех заездах на выбывание. В первом же кто-то из азиатов подал протест: мол, российская участница подсекла остальных и финишировала с нарушением правил. В следующей гонке Наташа демонстративно стала во второй ряд – с краю. Как только был дан старт, она заложила широченную дугу и, набрав совершенно немыслимую, до свиста в ушах скорость, обошла всех по большому радиусу метров на тридцать. То же самое, только с еще большим куражом, она повторила в финальном заезде. Когда же потом я спросила, где спортсменка так лихо научилась управляться с сегвеем. Воробьева рассмеялась: «Я встала на него сегодня впервые в жизни. Ну так не проигрывать же было из-за этого?».
Тогда еще, помню, подумала: такая не может и не должна проигрывать. Нигде, никому и никогда.
Когда Воробьева впервые появилась на каких-то борцовских соревнованиях, известный российский судья Валерий Рязанцев, имеющий колоссальный стаж и много чего повидавший в борьбе, сказал, наблюдая за спортсменкой на ковре: «Интересная девочка». Запомниться с первого появления – само по себе значит в борьбе немало. На то, чтобы доказать, что она действительно стоит этого внимания, у Воробьевой ушли считаные месяцы. В 2012-м она выиграла свой первый чемпионат России, и в том же году стала чемпионкой в Лондоне, открыв этим титулом перечень своих борцовских побед
Такие прецеденты сильно провоцируют окружающих усмотреть в достижении не реальную силу, а всего лишь стечение обстоятельств. Другими словами, отнести победу к категории «повезло». Но была и статистика: три заключительных олимпийских поединка Воробьева закончила в Лондоне досрочно. На полуфинальный – с чемпионкой Пекина китаянкой Ван Цзяо – у нее ушло 17 секунд. В финале была повержена самая грозная из соперниц – пятикратная чемпионка мира болгарка Стефка Златева.
После той Олимпиады в борцовских кругах пошла гулять песенка: «У болгарского верблюда два горба, Потому что жизнь в Болгарии борьба. Но болгарам место первое не взять, золотой медали не видать! Потому что есть Наташка на ковре…».
После тех Игр Воробьева уверенно выиграла сначала один чемпионат Европы, затем другой, затем…
А затем все закончилось. Спортсменка начала обидно проигрывать, после чего большей частью приходилось оправдываться: за то, что она не так, как подобает, относится к тренировкам, не так себя ведет, разбазаривает как попало свой талант, да и вообще «поймала звезду». А дело, похоже, было лишь в том, что в серьезном борцовском мире – мире больших и сильных мужчин – никому даже в голову не пришло задуматься, что речь идет о совсем молоденькой, переполненной любовью к жизни девчонке, у которой за ее двадцать с небольшим лет никогда не было ни собственного дома, ни машины, ни красивых, стильных вещей, ни возможности с упоением тратить деньги на дурацкие безделушки – ничего, собственно, не было. Она просто дорвалась до этой жизни, упавшей к ее ногам, и упивалась ей взахлеб. До борьбы ли в такой ситуации?
Взять себя в руки Наташе удалось только за год до Рио – на мировом первенстве в Лас-Вегасе, за год до Олимпийских игр. И только там я поняла, что еще ни разу до этого не видела Воробьеву по-настоящему счастливой. Она бросалась на шею тренерам, щупала и кусала медаль, говорила какие-то сумбурные слова благодарности болельщикам, и заявила журналистам в микст-зоне, что теперь обязательно наконец-таки пойдет в казино и поставит деньги на 69 – цифры ее новой весовой категории. То, что такой цифры на рулетке не существует, ей только предстояло узнать.
В одном из своих интервью Воробьева как-то сказала – то ли в шутку, то ли всерьез, что к сопернику, хоть однажды положившему тебя на лопатки, возникают совершенно особые счеты. Счеты к олимпийской чемпионке по этой логике должен был иметь весь борцовский бомонд красоток, ограниченный рамками категории 69 килограммов. Наверное, это и хорошо, когда заранее понимаешь, что тебя будут «убивать» – и не боишься этого.
А проиграла Наташа обидно. При равном количестве набранных баллов золото получила японка Сара Досё, поскольку именно она провела прием последней.
В том интервью – на следующий день после злополучного поражения – мы говорили о многом. Под конец разговора Наташка даже начала смеяться, и сквозь смех вдруг горько сказала:
- Наверное, куча людей вообще не понимает, почему мы плачем на пьедестале, получая серебряную медаль. Медаль же! И как объяснить, что ты годами пахал на тренировке и во всем себе отказывал вовсе не ради того, чтобы стоять на второй ступеньке. И что совершенно невозможно заставить себя улыбаться, когда весь твой мир трещит по швам. Но ничего…
Она совсем не героически шмыгнула носом и добавила: «Все равно мы сильные. Мы справимся…»
* * *
Олимпиада в Рио принесла российской команде еще два совершенно особенных серебра, каждое из которых отливало для болельщиков золотом, а их обладательницу заставило рыдать. В Бразилию Юля Ефимова приехала четырехкратной чемпионкой мира. Потом уже после соревнований все массово подхватят тему о том, что в той ситуации, что сложилась в Рио вокруг российской сборной и вокруг Ефимовой в частности, Юля сделала невозможное. Это было и так, и не так. Спортсменка действительно нервничала сверх обычного в ожидании допустят ее до участия в Играх, или нет, все-таки в послужном списке уже была пусть не слишком продолжительная, но совершенно официальная дисквалификация за положительную допинг-пробу в самом конце 2013 года, затем в начале января 2016-го она оказалась замешанной в еще одном допинговом разбирательстве, словом, нельзя было говорить о том, что связанный с этим стресс свалился на Ефимову внезапно. Те, кто работал на многих Олимпиадах, редко бывают склонны подвергаться сантиментам – слишком много всего доводится видеть: жесточайшие травмы, способные на всю жизнь оставить человека калекой, но не являющиеся препятствием для того, чтобы выйти и драться за победу, невероятные преодоления себя и обстоятельств, когда против тебя весь мир, и даже внезапные и оттого еще более трагичные смерти.
С этой позиции завоеванное Юлией Ефимовой серебро на стометровке брассом, конечно же, никакой не подвиг, пусть даже завоевала она эту медаль вопреки всему. Ничуть не проще было на Играх в Атланте тем же Александру Попову и Денису Панкратову, которые раз за разом выходили на свои старты под шквальный свист уходящих в небесную бесконечность трибун забитых исключительно американской публикой. Но я бы сказала, что на Играх это скорее норма, нежели откровение. Уж если намерен биться всерьез, нужно быть готовым и к этому тоже
Версия, скорее, стала просто защитной – чтобы уберечь собственную психику. Оградить себя от крайне болезненного понимания, что в третий раз подряд упущен очередной и совершенно реальный олимпийский шанс.
Тогда, едва выйдя из бассейна, я сразу позвонила бывшему тренеру Юли – Ирине Вятчаниной: вряд ли кто был способен лучше объяснить, что могло произойти со спортсменкой. Ирина чуть не плакала.
- Я уже успела несколько раз пересмотреть заплыв – пыталась понять, в какой момент и что именно пошло у Юльки не так. Чего ей не хватило, почему она проиграла американке? Камера снимала первую часть заплыва брассисток с очень хорошего ракурса, и было видно, что Юля проигрывает старт и не может после него правильно лечь на воду. Соответственно не набирает на первом «полтиннике» ту скорость, которую должна набирать. Ее преимущество всегда состояло в умении сразу после старта или поворота как бы подхватывать свой корпус, словно пружина, и очень высоко «садиться» на волну. А здесь в ее движениях появилась суета.
Конечно она жаждала победы и понимала, что может выиграть, - продолжала говорить Ирина. - Если пересмотреть полуфинальный заплыв – там Ефимова проплыла вторую половину дистанции значительно быстрее, чем в финале, а главное – плыла именно так, как было нужно. Очень высоко в своей фирменной технике – дельфинном брассе: хлесткие «плотные» ноги, высокий таз и за счет этого – стремительный летящий стиль. В финале она начала «мазать», причем в самый неподходящий момент – на второй половине: на видеосъемке четко было видно, как у Юльки начинает валиться локоть и уходит в сторону рука. И ведь после поворота Юлька хорошо легла на воду. Ей оставалось дотерпеть всего пятнадцать метров. Но в этот момент локоть и пошел вниз, а скорость упала. Даже не видя протокола я понимала, что вторую половину она плывет медленнее, чем в полуфинальном заплыве. При этом, что парадоксально, Юля показала свой лучший результат. Понимаете, какой у нее запас? После всей пережитой нервотрепки проплыть в финале Олимпийских игр по лучшему результату – вы меня извините. Могу сказать только одно: «Браво, Юлька!».
Когда мы заговорили с тренером о второй оставшейся дистанции, Вятчанина сказала:
«Ну вот смотрите: не так давно Юля проплыла 200 метров за 2.22. С таким результатом она однозначно может бороться за медаль. А учитывая, как сильно Ефимова способна разозлиться, и то, что 200 метров – более «шаговая» и соответственно технически более комфортная для нее дистанция, я оцениваю шансы на победу достаточно высоко. Двести метров, безусловно, плавать непросто, но эта дистанция всегда давалась Юле проще, чем стометровка. Она тактически ее лучше чувствует и прекрасно «держит» технику. Сотня более эмоциональна, и этим опасна: можно легко поддаться ажиотажу и потерять контроль над собственными действиями, что, собственно, и произошло с Ефимовой в финале. Больше на эти грабли Юля не наступит, я в этом уверена. Мощность гребка у нее есть, опыт тоже, на финише нужно будет перейти на «спринтерский» темп, а это Юля не просто умеет, но и любит делать. Если все это она сумеет сделать четко и вовремя, то все будет в порядке…»
…Существует множество слов, позволяющих не называть поражение поражением, но там, в Рио, когда Юля проиграла вторую из своих дистанций, искать их было ни к чему. Все было еще до начала соревнований сказано самой спортсменкой, заметившей, что ей не важно, каков результат, важно чтобы медаль была нужного цвета. Это мы могли продолжать рассуждать о том, что два серебра – это подвиг и победа, а она… Она просто приняла решение остаться в плавании еще на четыре года, продолжая эту безумную гонку за своей олимпийской мечтой.
|