|
|
|
|
|
|||
Глава 1. ТАМОЖНЯ ДАЕТ ДОБРО Когда-то я безумно мечтала поехать в Австралию. Это была по-настоящему навязчивая мечта. Неотступная настолько, что первая моя командировка в эту страну была совершенно бессовестно выцыганена у зампреда Спорткомитета СССР Анатолия Колесова. Он много лет дружил с моим отцом, тепло относился ко мне, и когда мы случайно столкнулись в Спорткомитете незадолго до чемпионата мира-1991 по водным видам спорта в австралийском Перте, по привычке поинтересовался, как у меня дела. В тот момент я считалась в «Советском спорте» начинающим корреспондентом, пару раз ездила в командировки переводчиком со спортивными делегациями и, набравшись наглости, спросила, не найдется ли для меня вакансии среди переводческой обслуги на чемпионате мира. Колесов призадумался, что-то черкнул в блокноте. И вдруг спросил: - Если я найду такую возможность, ты сумеешь писать репортажи в газету? Я согласно затрясла головой, понимая, что ради Австралии готова продать душу дьяволу. Через месяц в редакцию на имя главного редактора пришло письмо за подписью Колесова, в котором сообщалось, что Спорткомитет готов полностью оплатить поездку корреспондента в Перт, если этим корреспондентом будет Вайцеховская. Мне тогда долго было не по себе. Слово «Австралия» с одной стороны кружило голову, с другой – никак не давало улечься чувству откровенного стыда перед коллегой, который отвечал в газете за освещение водных видов спорта и имел на ту поездку совершенно конкретные планы. То знакомство с Зеленым континентом стало самым большим разочарованием в моей жизни. Перт оказался довольно жарким, пыльным, зачуханным провинциальным городом, где от депрессии спасала разве что ежедневная работа на соревнованиях. И слово «Австралия» надолго потеряло для меня всякую привлекательность. Первый визит в Сидней случился девятью годами позже. За год до Олимпийских игр-2000 там проводился Кубок мира по прыжкам в воду, на котором я была обязана присутствовать в качестве пресс-делегата от Международной федерации плавания. Рейс из Москвы, на который удалось взять билет, прилетал в Сидней на два дня раньше необходимого срока, и прямо в аэропорту мне пришла в голову шальная мысль провести это время в Канберре. В семье Александра Попова, который в 1993-м перебрался в Австралию вслед за своим тренером Геннадием Турецким, пару лет спустя обзавелся собственным домом, а после Игр в Атланте увез в Канберру невесту Дашу. Билет обошелся в сотню австралийских долларов с какой-то мелочью, и спустя пару часов Попов уже встречал меня в Канберре. Все семейство - Александр, Даша и маленький Вовка, который родился в 1997-м, - обитало недалеко от института спорта, где работал Турецкий. Но уже на следующий день после приезда меня повезли смотреть новое место жительства. В багажнике универсала «вольво» что-то гремело и перекатывалось. - Куски будущего дома, - деловито объяснил Саша, не отрывая взгляда от дороги. - Мы купили землю в довольно престижном районе Канберры - возле гольф-клуба. В Финляндии заказали проект, оттуда же морем доставят все необходимые стройматериалы. Это будет простой дом. Из бруса, с двойными рамами. Первый этаж - из камня. Баня - отдельно, тоже финская. - Почему все из Финляндии? - В Австралии таких домов не строят. Здесь в ходу исключительно легкие конструкции, с одинарными стеклами. Но зимой такое жилье прилично выстуживается, приходится платить чудовищные суммы за отопление. А русская изба - мудрейшая конструкция. Естественно, внутри все будет гораздо цивилизованнее, чем в аналогичных домах в России. Кстати, мой дом будет единственным в Австралии, сделанным из бруса. В этом и проблема. По местным законам, прежде чем начать постройку, я должен собрать подписи всех соседей, подтверждающие, что они не возражают ни против дизайна, ни против цвета. Поэтому финны мне и прислали два брусовых блока - для наглядной демонстрации «австралам». Единственного из неопрошенных будущих соседей мы нашли возле строящегося коттеджа. Выслушав Попова и с изумлением рассмотрев блоки, пожилой австралиец деревенской внешности поднял глаза: «Парень, а на кой черт тебе затевать все это? Здесь так не строят. Я, конечно, не против, но затея обойдется чертовски дорого. Из Финляндии! Подумать только! Пойдемте, - ранчмен повернулся к нам с Дашей, - я покажу вам собственную халупу. 300 квадратных метров! А ваш? Четыреста? Ну и ну...» Прощаясь после экскурсии, австралиец вдруг спросил: «А ты сам откуда будешь? Из России? Для русского ты классно говоришь по-английски. А деньги транжиришь все же зря. Молодой еще... » Бросив напоследок взгляд на заросшую деревьями территорию, я спросила: «А как насчет бассейна?» Четырехкратный олимпийский чемпион аж остановился на полшаге: «Бассейн в собственном доме? Никогда в жизни!» Пожалуй, именно тогда мне впервые пришла в голову мысль: до какой же степени Попов устал от плавания… И как же сильно он тоскует по спокойной и незатейливой семейной жизни. * * * Впрочем, несколько месяцев спустя об этом уже не думалось. От «Спорт-Экспресса» в Сидней летела довольно большая группа журналистов, упакованная помимо всего прочего десятком литровых стеклянных банок с черной икрой, предназначенной для представительских целей. Дальняя и длительная поездка заставила затовариться провизией не только нас. Кто-то вез сало, кто-то – копченую колбасу, кто-то – черный хлеб и консервы. Однако едва самолет приземлился, в группе прилетевших поднялась паника, потому как на таможенном кордоне шел натуральный шмон: два десятка одетых в форменные кители мужиков останавливали чуть ли не каждого пассажира и перетряхивали весь багаж. Причину повышенного внимания австралийских таможенников к туристам мне объясняли еще во время первого визита в страну. Зеленый континент – маленький. Поэтому его обитатели и государство в целом до одури боится пасть жертвой какой-либо эпидемии. Запрещено проводить не только «потусторонние» пищевые продукты, но и предметы из дерева, например. Потому как по мнению австралийцев даже в безобидной матрешке вполне может притаиться зловредный жучок, который впоследствии вырвется на волю, размножится на вольных хлебах и сожрет все на своем пути. По залу выдачи багажа сновали таможенные спаниели, вынюхивая контрабанду. Мой чемодан появился на ленте одним из первых и был оставлен собаками без внимания. Повинуясь какому-то внутреннему наитию, я подошла к наиболее добродушному и очень деревенскому на вид пожилому таможенному контролеру, поставив чемодан прямо у его ног. - На стойку, леди, на стойку – махнул он рукой в сторону обшарпанного стола. - Да-да, я знаю, - улыбнулась я. Вы разрешите мне немножко постоять здесь? Я жду, пока багаж получат мои друзья. Боюсь потеряться. - Первый раз в Австралии? - Нет. Но очень рада, что приехала снова. У вас – замечательная страна. Кстати, меня зовут Елена. - Очень приятно. Эдриан. Минут пятнадцать я безостановочно трепалась с таможенником, мешая ему работать: осыпала комплиментами все австралийское, травила байки о спортсменах, об Играх, о самой лучшей в России газете «Спорт-Экспресс», рассказывала о детях, родителях, московской погоде и собственном спортивном прошлом. Как только к стойке настороженно подтянулись остальные журналисты нашей бригады, наступил решающий момент. - Окей, Эдриан. Было очень, ну, просто очень приятно с вами познакомиться. Куда нам поставить чемоданы для досмотра? Австралиец даже смутился. - Ну что вы, это совсем ни к чему. Проходите. И друзья ваши пусть проходят. Удачи вам! Обернувшись от дверей, чтобы еще раз помахать рукой таможеннику, я увидела душераздирающую картину: на соседней стойке лежал растерзанный чемодан туриста из Казахстана, а сам он, стоя рядом, ожесточенно и чуть не плача, ел руками икру из вскрытой жестяной банки... * * * Так сложилось, что на всех Олимпийских играх, куда выезжала бригада «СЭ», я всегда была единственной женщиной. Правда, еще в Атланте мои иллюзии на то, что мне позволительно проявлять слабость, развеял Гескин, сказав серьезно и невозмутимо: «Ты не женщина. Ты - дружественный боевой конь». В обязанности «боевому коню» (помимо написания репортажей) традиционно вменялись комплектование аптечки перед командировкой, нарезка бутербродов и накрывание стола во время ежевечерних планерок-посиделок на выезде, а также устранение всяческих форс-мажорных обстоятельств типа оторванных пуговиц, промокшей одежды, ушибов, вывихов и похмелья. Пребывание на Олимпийских играх в Сиднее, где для жилья бригады была снята большая четырехкомнатная квартира, стало апофеозом моей хозяйственно-кулинарной деятельности. С первого же дня, кроме обдумывания множества еще не написанных интервью и отчетов, приходилось варить борщи, солянки, жарить котлеты и постоянно держать в голове, что Россошик не ест курицу, а Гескин - маслины. Что Вильф и Просветов любят сыр, а Родиченко терпеть его не может. Что Рабинер ест все, но не любит выносить мусор и постоянно пытается подсунуть цветные линяющие майки в общую стирку... Ощущение всеобщего праздника не покидало нас в Австралии ни на минуту. «Зеленая» нация слишком долго ждала этой Олимпиады. Волонтеры съехались в столицу Игр со всей страны, но не только они, а все жители города были искренне счастливы помочь гостям хоть чем-то. В один из первых дней нас угораздило заблудиться в метро. Шел второй час ночи, станция, на которой мы в итоге оказались, была совершенно пуста и, когда из всего запаса русских слов у нас остались лишь матерные, на платформе вдруг появилась пожилая женщина. Выслушав пересказ наших мытарств, она понимающе кивнула, начала было объяснять, куда и как нам следует ехать, и вдруг, увидев приближающийся поезд, оборвала себя на полуслове. «Поехали вместе. Я с удовольствием вас провожу» Спустя полтора часа мы распрощались с австралийкой на крыльце своего временного дома и долго недоумевали: в каком еще месте земного шара человек способен среди ночи поменять собственные планы и отправиться улаживать чужие? Об отношении сиднейцев к спорту говорить и вовсе не приходилось. Билеты на все без исключения соревнования были раскуплены стремительно и полностью. Олимпийский парк, в котором располагалось большинство спортивных объектов, бурлил жизнью, начиная с шести утра и до поздней ночи: на стадионы непрерывным потоком шли взрослые, дети, семьи с грудными младенцами, старики, инвалиды … И все же плавание стояло в этом ажиотаже особняком. Учить ребенка плавать, а уже потом – ходить, было принято в Австралии всегда. Эту необходимость диктовали прежде всего географические особенности континента: в стране, где почти все наиболее густонаселенные города расположены на побережье, умение хорошо плавать – своего рода гарантия жизненной безопасности. Плюс – великие спортивные традиции, уходящие корнями еще в самое начало прошлого века. К тому же, плавание открывало программу сиднейских Игр и уже в первый день принесло австралийцам первые дивиденды. В течение часа 17-летний Иан Торп получил сразу два золота и дважды стал рекордсменом мира: сначала - в заплыве на 400 метров вольным стилем, затем - удержав на последнем этапе кролевой эстафеты 4х100 метров преимущество команды-хозяйки над сборной США. Глава 2. ОТ ТРИУМФА ДО ТРАГЕДИИ Считается, что великие чемпионы должны уходить из спорта непобежденными. Как, например, легендарная фигуристка Ирина Роднина. Уйти, чтобы и преданным болельщикам, и самым яростным недоброжелателям еще долго вспоминался королевский шлейф непрерывных побед. Прагматически рассуждая, Александр Попов должен был бы уйти из плавания сразу после Игр в Атланте. Чтобы гарантированно остаться в истории плавания непобежденным. Но уходить он не хотел категорически. Чемпиону вообще сложно принять такое решение. В момент победы, сколь бы сложной и драматичной она ни была, доминирующим остается ощущение, что ты можешь все. И обязательно сможешь отстоять звание через четыре года. К тому же, сразу после возвращения из Атланты четырехкратный олимпийский чемпион был тяжело ранен ножом в случайной стычке в Москве, перенес сложнейшую операцию и понял, что вернуться к нормальной жизни он сможет только через плавание. Возвращение получилось триумфальным. В 1997-м российский пловец стал четырехкратным чемпионом Европы в Севилье. Год спустя выиграл чемпионат мира, который проводился в Австралии. Именно тогда в сознании многих он превратился в живую легенду плавания. После той победы пловец имел полное моральное право уйти. Как это сделал в 1991-м его ближайший друг боксер Константин Цзю. Тот выиграл в 91-м чемпионат мира и перешел в профессионалы. Хотя вполне мог бы занять место лидера в олимпийской сборной-92. Попов не пошел по этому пути. Хотя, наверное, переезжая в 93-м в Австралию вслед за своим тренером Геннадием Турецким, мог без труда получить новое подданство и продолжать плавать совсем за другие, гораздо более солидные деньги. Но он слишком хорошо понимал: за ним в России нет никого. И что он - единственная надежда нации на предстоящих Олимпийских играх. В 93-м жители Зеленого континента восприняли появление Попова на своей территории без эмоций. Можно даже сказать, в штыки. Одно дело, заполучить к себе лучшего тренера мира, изъявившего желание работать на славу другой страны. И совсем другое - способствовать результатам совершенно чужого для Австралии, хоть и выдающегося спортсмена. Не случайно контракт Турецкого с австралийской федерацией плавания в олимпийской Атланте категорически запрещал тренеру заниматься подготовкой его российского ученика и даже подходить к нему в бассейне. Попову нужно было пройти через нечеловеческие испытания Атланты, трагедию в Москве и триумфальное возвращение в Перте-98, чтобы стать для Австралии по-настоящему своим. Как стал Турецкий. После первого дня выступлений пловцов в Сиднее я подошла к тренеру, чтобы поздравить его с рекордом Майкла Клима. - А с эстафетой поздравить не хотите? - прищурился тренер. - Ведь там моих было четверо. Не дав моему удивлению развиться, как писал Булгаков, до степени болезненного, Турецкий продолжил: - В финале эстафеты плыли два моих ученика - Клим и Эшли Каллас, и еще двое стартовали в утреннем предварительном заплыве - Тодд Пирсон и Эдам Пайн. Помимо них я отвечаю за подготовку мужских эстафет в австралийской сборной в целом. Сценарий первой из них меня устроил. Когда на начальном этапе человек плывет с мировым рекордом, это неизбежно убивает остальных соперников. Майкл просто сломал американца. А ведь Эрвин, которого он опередил, считается в США одним из самых перспективных спринтеров. Собственно, его и поставили на первый этап, чтобы сделать отрыв. - Что преобладало в ваших чувствах после финиша? Радость от результата Клима, или сожаление, что пал рекорд другого вашего ученика - Попова? - С моей точки зрения, мировой рекорд на «сотне» давно уже должен равняться 47,5. Вопрос только в том, кто это сделает. Последние цифры моего телефона, как вам известно, 47-71. На этот результат мы с Поповым должны были выйти еще четыре года назад, если бы не травмы и операции. Не сделаем это сейчас, значит, сделают другие… * * * Незадолго до вылета в Сидней я разговорилась в Москве с человеком, который в свое время много лет работал в плавании с моим отцом, прекрасно знал Турецкого и Попова, неоднократно встречался с ними на всевозможных спортивных мероприятиях. Мы уже не в первый раз говорили о шансах Попова в Сиднее, но тогда собеседник вдруг сказал: - Понимаешь, у Сашки есть все. Четыре золотые олимпийские медали, солидные спонсорские контракты, дом, семья, ребенок, перспектива дальнейшей работы в солидной компании. Насколько мне известно, в Сиднее его намерены выдвинуть в Международный олимпийский комитет. Другими словами, он не может не чувствовать, что у него за спиной, что бы ни произошло на Играх – парашют. С одной стороны, это хорошо. Но лично я предпочел бы, чтобы этого парашюта у него не было... Главная беда российского спринтера, действительно, заключалась в том, что он был слишком спокоен. Настолько, что в какой-то момент перестал верить Турецкому. Тренер продолжал ненавязчиво вдалбливать в голову ученика мысли о том, что нужно еще до Игр выбираться на стометровке из сорока восьми секунд, но сам Попов как-то сказал мне: «Турецкий просто перестраховывается. Думаю, что для победы совершенно не понадобится плыть на таких скоростях». Олимпийские статьи и комментарии обычно забываются сразу после отправки в редакцию. Слишком быстро сменяют друг друга события Игр. Однако, когда несколько месяцев спустя я перечитала свой собственный прогноз на стометровку, опубликованный в «Спорт-Экспрессе» накануне полуфиналов, по коже поползли мурашки. В газете черным по белому стояло: «...Мировой рекорд скорее всего будет улучшен уже в полуфинале. Он действительно может оказаться фантастическим: ведущие спринтеры для этого созрели. К тому же, имея два старта в день, выступать легче. А вот к финалу должны сказаться усталость и невероятное психологическое напряжение. Борьба пойдет не на результат, а на победу...» Прогноз сбылся вплоть до деталей. В полуфинале голландец Питер ван ден Хугенбанд полностью оправдал предсказания Турецкого – проплыл стометровку за 47,84. И это был нокаут. Для Попова в том числе. Говорят, на Олимпийских играх стоит лишь на мгновение мысленно усомниться в своих силах - и поражение неизбежно. Это действительно так. Для того, чтобы после четырех лет каторжной работы выдать максимум возможного в единственно нужный период, исчисляемый секундами, должно сойтись воедино множество факторов. Сомнения и посторонние мысли способны изменить ход событий в корне. Пугал и прогноз двукратного чемпиона Атланты Дениса Панкратова, с которым в день финала на стометровке мы случайно столкнулись на трибуне бассейна. «Давно не видел, чтобы Саша так вел себя, - сказал он. - Заметно, что он в чем-то сомневается. От него все ждут лишь победы, но, поверьте, будет необычайно тяжело даже попасть в призеры…» Через 48,69 после старта Попов коснулся финиша. Вторым. Результат победителя – все того же Питера ван ден Хугенбанда - выглядел на табло издевательски. 48,30. Ничего особенного... «Больше всего меня удивило собственное состояние на старте, - сказал пловец после финиша. - Я не волновался. Совсем. Скорее была даже апатия, было оцепенение». Поздней ночью у меня вдруг зазвонил телефон. На дисплее высветилось имя пловца. - Никак не могу заснуть, - объяснил он поздний звонок. - Только сейчас начал осознавать, какой ценой далась мне эта медаль. Знаешь, на самом деле она радует меня ничуть не меньше золотой. Слишком реально было вообще оказаться за чертой призеров. Как это случилось с Климом. Не ожидал, правда, что окажется настолько тяжело… Спустя два дня Попов проиграл снова. На этот раз – сокрушительно. Самую короткую и самую быструю дистанцию - 50 метров вольным стилем. Надо было видеть, как за Попова в тот день болели австралийцы! Скандировали имя, визжали, топали и размахивали австралийскими флагами ничуть не меньше, чем днями раньше - когда поддерживали истинно австралийских кумиров Иана Торпа и Майкла Клима. Предвкушали триумф, не подозревая, что всего через 22 с небольшим секунды после старта кумир будет повержен. На лице российского пловца не было паники. Не знаю, о чем он думал ночью накануне последнего старта, но на бортик он вышел проигрывать. Осознанно. И от этого ожидание старта выглядело еще более страшным. Что произошло с Поповым на самом деле, думаю, еще долго не узнает никто. В какой-то момент заплыва телекамеры переключились на общий вид сверху. Александр выглядел неузнаваемо. Он не плыл, а словно бился, смертельно раненный, за свою собственную жизнь: остервенело рвал воду, и в этом не было ни малейшего намека на фирменный, знакомый тысячам болельщиков, стиль. Коснувшись стенки, он даже не стал смотреть на табло. И без этого было ясно, что шанс безвозвратно потерян… Глава 3. ВЕЛИКИЕ ПРОИГРАВШИЕ После того финала я проплакала всю ночь. Ни одно из поражений, тех, что случались на моих глазах на предыдущих Олимпиадах, не вызывало такой реакции. Но этот случай был совершенно особым. В 1996-м, когда Попов, наконец, выкарабкался в нормальную жизнь после ножевого ранения и сложнейшей операции, он позвонил мне прямо из больницы и совершенно неожиданно сказал: - Знаешь, ко мне сегодня Сан Саныч Карелин приезжал. Спросил, крещеный ли я. И когда узнал, что нет, сказал, что повезет меня креститься. Как только из больницы выпишут. А выписывают завтра. Ты могла бы поехать с нами? А то крестный отец у меня вроде как есть уже, он – мой хороший знакомый, но ведь и крестная мать полагается? Я, признаться, тогда здорово растерялась: никогда не воспринимала себя, как сильно верующего человека. Но отказать не смогла. Обряд получился очень домашним. От святого источника мы всей компанией отправились обедать, и я долго, помнится, пытала священника – настоятеля одного из подмосковных монастырей, как сочетается христианское «смири гордыню» с большим спортом - апофеозом человеческого стремления стать лучшим. Священник долго молчал, обдумывая ответ, затем сказал: «Ежели человек занимается спортом во славу Отечества, это – благое дело...» Тот день изменил в моем сознании многое. И даже отправляясь в Сидней, я прекрасно понимала, что среди всех российских спортсменов Попов стоит для меня особняком. Как собственный ребенок. * * * Игры в Сиднее всегда будут помниться российским болельщикам двумя поражениями. Попова и Карелина. Неудачных выступлений, способных ввергнуть болельщиков в шок, на тех Играх хватало. Светлана Хоркина и Алина Кабаева, Светлана Мастеркова и Андрей Чемеркин, Роман Слуднов и Бувайсар Сайтиев… От поражений на Олимпиадах не застрахованы даже самые великие, но, тем не менее, с точки зрения большинства россиян Попов и Карелин не могли проиграть. Ни при каких обстоятельствах. Почему? Наверное, потому, что слишком долго с их именами были связаны самые светлые и святые для любого русского человека понятия. Патриотизм, гордость за державу. Уверена, что накануне Сиднея, когда олимпийская лихорадка невольно охватила весь мир, множество даже далеких от спорта людей в России рассуждали в душе примерно одинаково: «Пусть мы нищие и полуголодные, зато у нас есть Карелин и Попов. И вы встанете, господа, когда в их честь зазвучит российский гимн». Реакция на поражение возведенных в ранг небожителей спортсменов была в стране ошеломляющей. Глобальное чувство - растерянность. И глубочайшее сострадание. Но находились и такие, чьей первой реакцией было желание растоптать, развенчать, обвинить во всех смертных грехах. Попову вспомнили отъезд из России в Австралию, приравняв его чуть ли не к предательству Родины. Карелину - увлечение политикой и выборы в Госдуму. Судя по выражению карелинского лица перед финальной схваткой, он не допускал ни малейшей мысли о вероятности собственного поражения. Тем более что впервые за последние четыре года боролся без напоминающих о себе травм. И все-таки это поражение когда-то должно было случиться. Просто все мы отказывались признавать, что фирменный «обратный пояс» - прием, известный в борцовских кругах под шутливым названием «полет шмеля» - удается Карелину все реже и реже. Не принимали всерьез и слова, которые любил повторять трехкратный олимпийский чемпион, говоря о соперниках: «На ковер люди не из больниц приходят». Его победы как-то незаметно стали для болельщиков такими же незыблемыми, каким когда-то казался СССР. Даже когда Союз распался, а Карелин продолжал одерживать олимпийские победы под новым флагом, это воспринималось своего рода гарантией: пока великий борец на глазах всего мира несет знамя российской сборной - та непобедима. Первым тревожным звоночком для болельщиков стала именно эта деталь: от роли знаменосца сборной в Сиднее Карелин был вынужден отказаться. В его планы не входило приезжать в Австралию к самому открытию Игр. Мы же отмахивались от суеверия, как от чумы. Уверяли друг друга, что не думаем об этом, и думали еще больше… Зал борьбы был заполнен в день финального поединка супертяжей под завязку. Присутствовали высшие руководители МОК во главе с президентом – маркизом Хуаном-Антонио Самаранчем, государственные деятели России. Все хотели почувствовать себя причастными к великой победе выдающегося борца. Вряд ли кто сомневался при этом, что победа состоится. Слишком легко Карелин разделывался с соперниками на подходах к финалу. Да и соперник, американец Рулон Гарднер отнюдь не казался серьезным оппонентом. Греко-римской борьбой он начал заниматься в 1993-м, в 97-м впервые приехал на чемпионат мира и, попав на Карелина в одной из предварительных схваток, трижды за то время, что продолжался поединок, летал с «обратного пояса». В Сиднее Рулон благополучно докатился до финала и особо не беспокоился о результате заключительной схватки, понимая, что даже серебро сделает его дома героем. Как предшественника - Мэтта Гаффари, проигравшего Карелину в Атланте. На ковре Гарднера, по его словам, сказанным на пресс-конференции, заботило одно: по возможности не рухнуть головой в пол с «обратного». Тем не менее, защиту от фирменного карелинского броска американец отрабатывал особенно тщательно. Но еще больше тренировал «крест» - крестообразный захват. По правилам борьбы, если первая трехминутная часть схватки завершается с нулевым счетом, спортсменов ставят именно в «крест». Кто первым вынудит соперника разорвать сцепленные руки, тот получает балл преимущества. Истинного соотношения сил на ковре этот прием никаким образом не отражает. Правило было придумано лишь для того, чтобы заставить спортсменов бороться более активно и внести в схватку элемент лотереи. К тому же, этот момент схватки оставлял чуть ли не единственный шанс откровенно слабым борцам не проиграть сопернику всухую. Тот же Карелин не раз терял баллы, проигрывая «крест». Набирал их более радикальными методами - бросками. * * * Первая трехминутка закончилась с нулевым счетом, и соперников поставили в тот самый злополучный захват. Что произошло потом, не понял никто, включая судью на ковре. Карелин, на мгновение расцепивший руки, вновь соединил их за спиной противника так быстро, что схватку остановили лишь через несколько секунд - по настоянию боковых контролеров. Долго просматривали видеозапись, прежде чем отдать злополучный балл американцу. Отдали. Спустя год после тех Игр я разговаривала с бывшим главным тренером еще советской сборной борцов Геннадием Сапуновым. И когда вспомнили последний карелинский поединок, тренер сказал: «В правилах есть такая трактовка: если соперников поставили в «крест», и в результате действий кто-то из них ушел в «петлю» - то есть, поднял сцепленные руки выше уровня плеч, он сразу должен быть наказан потерей балла. Так вот именно Рулон Гарднер ушел в «петлю». А секундой позже Карелин разорвал захват. Если бы финский судья оказался поопытнее и понастойчивее, он бы это доказал. Он же растерялся, не среагировал сразу. А потом было поздно... » Впрочем, в Сиднее никому не пришло в голову паниковать по поводу судейского решения в тот момент, когда оно было принято. Ведь успешно выполненный «обратный пояс» мог бы принести Карелину сразу от трех до шести очков. Правда, один шанс бросить Гарднера в самом начале схватки российский борец упустил. К концу основного времени ему вновь представилась такая возможность. Но Гарднер распластался на ковре таким образом, что Карелин был вынужден расцепить захват. От прочих борцов американца отличала неимоверных размеров грудная клетка, из-за чего спортсмен выглядел как коренастый карлик с непропорционально тонкими ногами. Это противоестественное телосложение и, как следствие, сильно смещенный центр тяжести не позволяли трехкратному олимпийскому чемпиону даже оторвать соперника от ковра. Третья попытка - за минуту до конца дополнительного времени - тоже не принесла успеха. Зал в полной прострации смотрел на табло, на котором шел обратный отсчет времени, и тупо слушал, как информатор дублирует электронные показания в микрофон: 45 секунд, 30, 15, 10, 5... За пять секунд до финальной сирены Карелин прекратил бороться вообще. В этом уже не было никакого смысла… Лишь после этого поражения я по-настоящему осознала, какой глубокой философией было пронизано старое, времен Барселоны, интервью великого борца. «Спорт - это высшее проявление человеческого эгоизма, - говорил он. - Когда человек борется за победу, ему глубоко плевать на то, что еще кто-то кроме него хочет быть первым». Глава 4. ВВЕРХ НОГАМИ Раз в четыре года мир вспоминает о видах спорта, которые в любое другое время пребывают в статусе Золушек. Эти виды непонятны неподготовленному зрителю и поэтому редко собирают полные трибуны. За победы в них не платят и никогда не заплатят по таким меркам, как в футболе, хоккее, баскетболе или легкой атлетике. Они беспощадны требованиями и противоестественны для человека. Поэтому и результат там достигается нечеловеческими усилиями. Дрессировкой. Но именно в этих видах спорта Россия, как правило, не проигрывает. А посему в канун каждой очередной Олимпиады спортивные руководители вспоминают о них, едва начинается подсчет гипотетических наград. Две золотые медали в Сиднее предписывалось получить синхронному плаванию. На протяжении трех Олимпиад подряд, с того самого момента, как этот вид спорта получил олимпийский статус, доступ к пьедесталу имели представители всего трех стран - США, Канады и Японии. Точно такая же картина наблюдалась на всех без исключения чемпионатах мира с 1973 по 1994 год. Причем рокировки на первой ступеньке происходили лишь между американками и канадками. До конца 80-х уделом еще советских спортсменок было ежедневно сидеть по шесть-восемь часов в бассейне, дико раздражать окружающих постоянным звяканьем ключа, которым тренеры отбивали такт по уходящей в воду металлической лестнице, и очень медленно двигаться из второго европейского десятка к началу медальной очереди. В 1987 на чемпионате Европы в Страсбурге советский дуэт впервые стал третьим, за французским и швейцарским, а группа получила серебро. В 1989-м в Бонне Христина Фаласиниди стала победительницей, а дуэт и группа - вице-чемпионами континента. А с 1991-го началась беспроигрышная серия: на пяти европейских чемпионатах подряд российские спортсменки забирали золото во всех видах программы. Но то было в Европе. Прорыв произошел в 1998-м: впервые за всю историю российские синхронистки выиграли на чемпионате мира три золота из трех возможных. Это означало, что фаворит Сиднея определен окончательно. Если, разумеется, не случится ничего форс-мажорного. Оно-таки случилось. Во время чемпионата Европы, проходившего в Хельсинки с 28 июня по 9 июля 2000 года, биопроба Марии Киселевой, спортсменки, которая должна была выступать на Играх в обоих видах олимпийской программы, показала наличие запрещенного препарата - эфедрина. Это подтвердил и повторный допинг-тест. Как выяснилось позже, Киселева стала жертвой абсурднейшего стечения обстоятельств. Она купила американское средство для похудения в официальной аптеке олимпийского комитета России. Поставка оказалась «левой» в том смысле, что состав препарата был указан на упаковке не полностью. Проверять же заранее никому не пришло в голову, тем более, что к его поставке имел самое непосредственное отношение родственник одного из высоких спортивных руководителей. Вполне возможно, что именно по этой причине на урегулирование инцидента были брошены серьезные силы. В итоге Киселеву дисквалифицировали на минимальный срок – до 21 августа. И у российской стороны осталось четыре дня, чтобы внести имя спортсменки в олимпийскую заявку. Самой Маше та история стоила больших нервов. Медалей чемпионок Европы были лишены и группа, и дуэт. Уже в Австралии, куда сборная приехала заранее, чтобы провести там заключительный тренировочный сбор, у Киселевой и ее партнерше по дуэту Ольги Брусникиной вдруг разладилось все. Возможно, от переутомления и нервного стресса. Возможно, из колеи выбила акклиматизация... Девчонки плакали постоянно – не могли избавиться от чувства безысходности. «Вроде программа накатана, делаешь все то же самое, а ошибки изо всех дыр лезут. Утром просыпаешься - чувство такое, будто всю ночь палками били», - вспоминали они тогда. Впрочем, все эти подробности оставались внутренними. Официально все знали, что в плане синхронисток значатся два золота. И что они не имеют права проиграть... * * * «Не имеют права» - абсурдная, в общем-то, формулировка – из прежних, советских, времен. Хорошо помню какой-то свой разговор с трехкратной олимпийской чемпионкой по фигурному катанию Ириной Родниной. Ира всю жизнь была как раз из тех, кто «не имеет». Ее считали патриоткой до мозга костей, были непоколебимо уверены, что все, что она делает на льду, делается исключительно из соображений чести страны, и слезы Родниной в 1980-м на Играх в Лейк Плэсиде, самом последнем в ее жизни олимпийском пьедестале, были растиражированы на весь мир как раз под этим лозунгом. На самом деле все было проще. Хотя, возможно, наоборот сложнее. Как раз об этом мы с Ириной тогда вспоминали. Не для интервью, а в банальном бабском разговоре. И на мой вопрос: «Почему?», она вдруг очень просто ответила. - Да потому, что тяжело было очень. Я стояла на пьедестале, слушала гимн и думала о том, что бог знает сколько времени не видела сына. Что у меня даже там, в Лейк-Плэсиде, порой проступает через майку грудное молоко. И было очень себя жалко... Вот так – безо всякого пафоса. В высоких фразах, если поковырять их с пристрастием, пафоса вообще не наскрести. У меня было немало возможностей убедиться, что стремление не проиграть идет прежде всего от чувства собственного достоинства. От уважения к своей работе и тем жертвам, которые пришлось принести. Что может быть обиднее, чем пахать столько лет и не найти в себе сил вложиться в последний шаг? Другое дело, что в том же синхронном плавании мало таких, кто в принципе считает свою работу подвигом. Тренеры в этом виде спорта никогда не уходят в декретный отпуск. Работают на бортике вплоть до дня родов и возвращаются в бассейн через неделю-две после того, как ребенок появляется на свет. Коляска или кормящая мать в «синхронном» антураже международных соревнований - столь частое явление, что на это никто не обращает внимания. Спортсменки же проводят в воде по многу часов в день. Как пианисты за инструментом. Потому что техника и «школа» в синхронном плавании - это все. База. Если ее нет, занятия можно не продолжать. Единственное неправильное движение в воде кистями рук мгновенно влечет за собой потерю равновесия. А ошибок не прощают. Поэтому и существует в синхронном плавании неписаный закон: «Не ошибайся!». После восьми - десяти лет ежедневной дрессировки девушки уже не задумываются о том, как тяжело управлять собственным телом, «стоя» в воде головой вниз. Для них это состояние столь же привычно, как для танцора - стоять на паркетном полу. Восемь-десять часов ежедневного сидения в воде - обязательное условие. А после не остается времени ни на себя, ни на близких. Короткий отдых - и вновь вода. Иногда - ненавистная настолько, что хочется бросить все. Уже вернувшись из Сиднея, Брусникина и Киселева как-то сели считать: сколько же времени в олимпийском году им удалось провести дома - с родными и близкими. Оказалось - один, максимум - два дня в каждый из месяцев… Ничуть не легче было тем, кто выступал в Сиднее в групповом турнире. После чемпионата мира, который синхронистки выиграли в 1998-м, половина команды сразу ушла из спорта. Слишком много лет девушки ждали, когда каторжный труд обернется триумфом. Ушла, не дождавшись Олимпиады, даже наиболее титулованная из них - Ольга Седакова. У нее и без олимпийской медали намечалась иная, более благополучная перспектива жизни в Швейцарии. Говорят, такой «дедовщины», какая обрушилась на новеньких после того чемпионата, история синхронного плавания еще не знала. При каждом неверном движении в воде виновные получали со всех сторон - коленками, локтями, пятками партнерш. Не потому, что их хотели обидеть намеренно. Просто особый шик российских командных выступлений всегда заключался в том, чтобы выполнять упражнения и сложнейшие связки, стоя в воде почти вплотную друг к другу. Чтобы этого добиться, каждый жест должен быть вымерен до миллиметра. Но, даже выигрывая на протяжении двух лет все, что только можно, российские синхронистки вовсе не ждали, что победу в Сиднее им принесут на блюдечке. Не было, пожалуй, в мире этого вида спорта человека, который бы не признавал: превосходство наших спортсменок над всеми без исключения соперницами - подавляющее. Однако чем ближе были Игры, тем чаще в кулуарах Международной федерации плавания проскальзывало мнение: хватит, мол, России и одного золота в Сиднее. В дуэте. А вот главную командную медаль стоит отдать кому-нибудь другому. Например, Японии. Ведь спортсменки этой страны (как до 98-го - и россиянки) все время оказывались в роли обиженных - лишь наблюдали, как золото раз за разом делят Америка и Канада… * * * Нам, журналистам, было легко и совершенно не нервно. В ожидании первого финала мы писали о том, что Брусникина и Киселева, как и вся российская команда в целом, – не только победительницы мирового первенства, но и обладатели предолимпийского Кубка мира. А раз так, должны без труда получить и главный титул на Играх. Что им совершенно не обязательно напрягаться сверх меры. Что они наверняка и сами знают заранее, что золото – в кармане. В какой-то степени так думала и я сама. До тех пор, пока на табло Акватик-центра не появились оценки Ольги и Маши, а сами девчонки, рыдая и смеясь одновременно, не бросились в объятия друг друга прямо у воды. Так не радуются обычной, пусть и безукоризненно выполненной работе. Ликуют до самозабвения лишь тогда, когда сделано невероятное. Глава 5. ПОСЛЕДНИЕ ИЗ МОГИКАН Первые два золота в прыжках в воду были завоеваны российскими прыгунами в Сиднее в синхронных видах. Вера Ильина и Юлия Пахалина стали лучшими на трехметровом трамплине, а Дмитрий Саутин и Игорь Лукашин – на 10-метровой вышке. Те, кто составлял программу соревнований, явно допустили просчет: в прыжках в воду очень не любят, когда олимпийские медали забирают спортсмены одной страны. Если бы «синхрон» был разнесен во времени, российского дубля, возможно, и не получилось бы. А так – никто и дернуться не успел. За какой-то час с небольшим сразу две высшие награды ушли в один «карман». Синхронные виды появились в программе Игр как раз в 2000-м. До этого прыгуны вообще не относились к ним всерьез. Скорее – как к развлекухе: вроде тоже прыжки в воду, но все-таки какие-то другие: соревнования проходят быстро, без предварительных серий, ну, а если случится проиграть, вроде бы не столь обидно - ведь ответственность за поражение делится пополам. Совсем иначе отнеслось к новому виду телевидение. И, как следствие, популярность мало кому интересного, а главное – не очень понятного действа тут же взлетела до небес. Да и в олимпийской иерархии прыжки в воду автоматически приобрели другой вес: до Сиднея прыгуны разыгрывали всего четыре комплекта наград. В Сиднее их стало восемь. Первая мужская победа стала особенной. До Дмитрия Саутина ни одному из российских спортсменом не удавалось выиграть Олимпийские игры два раза. В Сиднее Дима был заявлен во всех четырех видах мужской программы, и одному богу было известно, чего ему это стоило. - Мне бы только здоровья на все четыре снаряда хватило, - грустно пошутил Саутин после победы. И если бы только это! Во время одного из весенних этапов «Гран-при» россиянин сильно, до надкостницы, ободрал голень о бортик. Рана пришлась на то самое место, за которое хватаются спортсмены во время вращении в группировке. Прыгая с трамплина, боль вполне можно было терпеть. А вот от вышки, где хват из-за центробежной силы становится поистине «мертвым», пришлось временно отказаться. Вплоть до отъезда в Сидней Саутин прыгал с трамплина, но в первом же виде Игр - синхронных прыжках с 10 метров - ему пришлось выложиться полностью - в командных состязаниях такие спортсмены никогда себя не жалеют. В результате кожа на поджившей голени была в очередной раз содрана до надкостницы. Начался сильнейший воспалительный процесс. За два года до Игр в Сиднее Саутин травмировал и спину. Новокаиновые блокады не помогали. Напротив, спровоцировали сильное воспаление. Пришлось оперировать. Но спина по-прежнему продолжала болеть. В Сиднее же болело все: нога, спина, руки… И постоянно держалась температура. В таком состоянии Дмитрий выиграл четыре медали: помимо золотой – еще две бронзы и серебро. А год спустя причина вскрылась самым неожиданным образом. Дима продолжал безрезультатно лечиться. Ему кололи антибиотики, чистили надкостницу, потом предложили операцию - пересадить на голень небольшой лоскут ткани c бедра. Одновременно лечащий врач Саутина – прекрасный, опытный специалист Нина Савкина подлечивала ему старые травмы рук. В какой-то момент Дима попросил ее посмотреть, что происходит с поясницей - шишка на месте давнишней операции никак не хотела рассасываться и постоянно болела. Савкина взглянула и остолбенела: шов был воспален, приоткрыт, и из него торчали нитки. Выяснилось, что во время операции в ЦИТО Саутину оставили в операционной ране марлевый тампон. С куском гниющей в теле ткани он жил два года. Этим и объяснялись многие проблемы со здоровьем: затяжное воспаление сильно подорвало общий иммунитет организма. Саутину не удалось получить с клиники даже страховки. И, несмотря на все свои злоключения, он решил остаться в спорте еще на четыре года. До следующих Олимпийских игр. * * * «Зачем они делают это?» Ответ на этот вроде бы простой вопрос долгое время пытался найти мой отец. Сказал как-то: - Я очень хотел бы написать хорошую книгу о большом спорте, о тех и для тех, кто им занимается. Найти объяснение, почему мы это делаем. Почему, например, ты, достаточно легкомысленная и жизнерадостная девочка, залезала на десятиметровую вышку и прыгала, переломанная, полуослепшая после травмы. Почему Сальников пятнадцать лет изо дня в день лез в воду, по восемь часов выполняя нечеловеческие нагрузки? Почему?! Я не знаю ответа. Знаю, что в спорте есть вещи, которые нельзя объяснить. В Сиднее одним из примеров для меня было возвращение в спорт батутиста Александра Москаленко. Он одиннадцать раз становился чемпионом мира, но получилось так, что батут вошел в олимпийскую программу уже после того, как Саша завершил карьеру. Ради Игр Москаленко и вернулся. Сбросил более двадцати килограммов веса, тренировался чуть ли не круглосуточно и выиграл золото. И после победы как-то совершенно буднично рассказывал, что при его весе в 72 килограмма и высоте прыжка в семь метров нагрузка при соприкосновении с сеткой достигает семисот килограмм. И что порой на приземлениях лопаются пятки. Что у него удалены мениски в обоих коленных суставах, были пять переломов правого голеностопа, компрессионный перелом 12-го грудного позвонка. И как в 86-м, после того как он воткнулся головой в сетку на неудачном приземлении, его парализовало. Потом, когда все-таки встал на ноги, пришлось ходить в корсете, как космонавт в скафандре. А мелочи - повреждения рук, пальцев, мышечной ткани, связок – вообще не в счет… ... Иногда мне кажется, что читателю совсем необязательно об этом знать. С другой стороны, это – наша жизнь. И моя тоже...
|
«Олимпийские
игры. Очень личное» 
