|
|
|
|
|
|||
Об уходе Сотниковой к олимпийскому чемпиону Турина Евгению Плющенко, открывшему в столице свою школу с громким названием «Ангелы Плющенко», Буянова узнала 4 апреля 2017 года, получив от ученицы смс. Это выглядело не столько неправдоподобно, сколько нелепо, причем для всех: слишком близки и доверительны были отношения Аделины с тренером все те годы, что они работали вместе. Когда я сама узнала об этом, в памяти почему-то непроизвольно всплыла прочитанная когда-то в женском журнале довольно анекдотичная история о том, как девушка из российской глубинки познакомилась по переписке с преуспевающим американцем, дала согласие выйти за него замуж, а, приехав к жениху в Америку для церемонии бракосочетания, узнала, что он уже несколько лет делит постель с молодым темнокожим коллегой. На шоковую реакцию новобрачной, незадачливый жених произнес, похоже, первое, что пришло ему в голову «Дорогая, мы так недавно с тобой знакомы, что я просто не успел обо всем сообщить. Подумал, что наш брак - не повод менять устоявшиеся привычки » Еще я почему-то совершенно не могла представить, как способна отреагировать на смс Буянова. Ну да, в истории фигурного катания был случай Кулика, посчитавшего, что тренер выполним свою миссию и больше ему не нужен, но Илья всегда отличался резкостью в поступках и крайне неоднозначным характером. А вот пережить подобный фортель от ученицы, правильной, доброй и позитивной настолько, что ее, по меткому выражению Тарасовой, можно прикладывать к ранам, и те будут затягиваться сами... Возможно дело было просто в том, что после тех триумфальных Игр все стало немножко иначе - и для Аделины, и для ее наставницы. Пять или шесть лет спустя, разговаривая с Тарасовой о превратностях спортивной жизни, я спросила тренера, не считает ли она, что после того, как Сотникова стала олимпийской чемпионкой, Буянова оказалась к этой новой ответственности не готова, предоставив спортсменке возможность самостоятельно принимать решения относительно собственного будущего? И что точно так же к этому оказалась не готова Этери Тутберидзе, чья спортсменка Юлия Липницкая стала обладательницей золотой олимпийской медали в командном турнире. - На мой взгляд, Аделину не надо было отпускать, безапелляционно ответила Тарасова. - Когда спортсмен становится олимпийским чемпионом, это накладывает на тренера особенную ответственность. В том числе - и за дальнейшую судьбу подопечного. Аделина никогда не была в самостоятельном плавании, ее просто-напросто не учили этому. Могу ошибаться, но мне кажется, что изначально Лена готовила эту спортсменку не на одно четырехлетие и не на одну победу. Просто все, что творилось после тех Игр вокруг Сотниковой, было немножко похоже на всеобщее сумасшествие. То же самое, как мне кажется, происходило и вокруг Липницкой. Когда спортсмен добивается большого успеха, вокруг него мгновенно образовывается большое количество советчиков. Этот процесс обязательно нужно контролировать, но у тренера, как правило, уже не остается на это никаких сил. Вот и тогда, считаю, ни у Буяновой, ни у Тутберидзе не было четкого плана, по которому можно было строить дальнейшую работу, чтобы не выпускать ситуацию из рук. К сожалению, такие вещи тренер начинает понимать всегда с опозданием... Все последующие интервью с Буяновой и Сотниковой с одной стороны, лишь сильнее убеждали меня в нелепости разрыва, с другой, убеждали в обратном - что подобное развитие событий было предрешено какими-то высшими силами. Зачем? Возможно, как раз затем, чтобы показать, сколь хрупкими и уязвимыми бывают даже самые великие из великих и самые прочные отношения. И как эфемерен может быть успех, если из него выпадает хоть одна составляющая. * * * Перечитывая тексты когда-то сделанных интервью, мне было неимоверно сложно избавиться от ощущения, что между безгранично любящими друг друга тренером и фигуристкой в какой-то момент вдруг выросла стеклянная стена, а они бьются в нее с двух сторон в попытке достучаться друг до друга - и не могут этого сделать. Смешно, но даже на те интервью я ездила в ЦСКА попеременно. К Буяновой, к Сотниковой, снова к тренеру, и снова к Аделине. – Я ведь сразу после Олимпийских игр собиралась ехать в Японию на чемпионат мира, планировала это, - рассказывала мне спортсменка. - После Игр съездила на шоу, где полностью откатала обе своих программы – именно с тем, чтобы продолжать держать себя в форме. Потом вернулась домой, возобновила тренировки, а несколько дней спустя вдруг почувствовала, что наступила резкая усталость. Видимо, позитивных эмоций, полученных после победы на Олимпийских играх, какое-то время хватало, чтобы продолжать кататься, ощущая при этом подъем. А потом они как-то враз закончились. Не хочу сказать, что у меня испортилось настроение или пропало желание тренироваться. Просто внутри образовалась абсолютная пустота. Это очень меня напугало. Никак не могла понять, что со мной происходит. Делилась своими ощущениями с мамой, с тренером. Они объясняли, что это нормально, когда после невероятного эмоционального взлета наступает столь же сильный спад. Но все равно было не по себе. Может быть потому, что при всей послеолимпийской эйфории я так и не успела осознать, что произошло. Слишком быстро и неожиданно все случилось. Олимпийская победа во всех отношениях изменила всю мою жизнь. Начиная от того, что меня везде стали узнавать. Иногда внимания бывало действительно слишком много, но... Нет. Я всегда хотела этого. С детства. Глупо, да? Но мое детское представление о счастье было именно таким: я куда-то прихожу, и все знают, кто я такая. – Выиграв Олимпиаду, вы хоть немного колебались, прежде чем принять решение продолжать кататься? – Сначала я хотела просто от всего отдохнуть. Ничего не делать хотя бы месяц. Не ходить на каток, не видеть лед. При этом у меня и мысли не было пропускать сезон. К тому же я быстро поняла, что целый месяц ничего не делать – это плохая идея. Особенно если отдыхать на каком-нибудь курорте в режиме «все включено». Слишком долго и мучительно придется потом возвращать себя в рабочее состояние. Дело даже не в том, что фигурное катание составляло и продолжает составлять всю мою жизнь, от которой трудно отказаться. Мне всегда очень хотелось понять: что такого есть в олимпийской победе, что заставляет совсем молодых спортсменов уходить из спорта? Я ведь точно знала, когда выиграла в Сочи, что не хочу никуда уходить. И уж тем более не хочу уйти из спорта так, как сделала это Тара Липински. Хотя понять ее могу. Это очень большой груз ответственности – продолжать кататься и выступать, когда на тебя не просто смотрят миллионы людей, но обсуждают каждый твой поступок, твою спортивную форму, твой внешний вид, твои результаты. Я все-таки постарше. А Таре, когда она выиграла Олимпиаду, было 15 лет. Да возьмите ту же Юлю Липницкую – ей сейчас всего 16. Чуть что-то пошло не так, со всех сторон посыпались упреки. Мол, Юля уже не та, что была год назад, не такая уж «железная»... А люди никогда не бывают железными. Они – просто люди. И всем нужна поддержка. – Вы боитесь начать проигрывать? – Нет. Более того, я прекрасно понимаю, что невозможно выигрывать все соревнования подряд. И никакая другая спортсменка этого не сможет. У всех будут и взлеты, и падения – это нормально. Главное, чтобы рядом были те, кто верит и поддерживает. Вот это действительно важно. Все остальное – ерунда... * * * Об ответственности говорила после Игр и Буянова. - Мы с Аделиной долго не могли привыкнуть к тому, что приезжаем на тренировку, а на катке нас встречает оркестр. Представляете? Выходишь из машины, а на тебя со всех сторон обрушивается музыка из «Серенады Солнечной долины». Для нас в ЦСКА устраивали всевозможные флэш-мобы, танцы, праздники, приводили даже ряженных медведей. Аделинка сначала жутко стеснялась, но я ей сразу сказала, что нужно, напротив, постараться получить от происходящего максимум удовольствия и позитивной энергии. Когда еще такое будет, чтобы на работе с оркестром встречали? Другой вопрос, что нам действительно надо было решить, что делать дальше. Нужно ведь было не просто соответствовать своему статусу, но становиться лучше, а это не так просто, когда ты уже сделал огромную работу и выиграл главный титул. Вот мы и решили попробовать. Хотя далеко не все шло гладко. С точки зрения тренировочной работы у меня не было никакого беспокойства. Я видела, что Аделина находится в прекрасной физической форме, в полностью рабочем состоянии, но был целый ряд психологических факторов. Во-первых, ответственность за результат. Перед зрителями, перед судьями, перед федерацией фигурного катания. У женщин огромная конкуренция – это тоже ни для кого не было откровением. Абстрагироваться от этой конкуренции было невозможно, поэтому я считала, что нам нужно стремиться как можно больше выступать в соревнованиях. Но тут у Аделины случилась травма - частичный разрыв связок голеностопа... Как именно все происходило в тот роковой для ученицы день, тренер не видела - она была на соревнованиях в другой стране с другим своим подопечным, Максимом Ковтуном. О случившемся мне рассказала тогда сама Аделина. – Когда осенью я начала тренироваться уже в полную силу, то почувствовала, как быстро все начинает получаться. Это придало сил – сразу захотелось, чтобы побыстрее начались уже серьезные соревнования. Сезон мы открывали в Сочи, на этапе Кубка России. На том турнире я ужасно нервничала. Возможно, сказалось то, что после Олимпиады это был мой первый старт, или просто появилась дополнительная ответственность, но ощущения перед выходом на короткую программу были просто ужасными. Внутри все сжалось в комок, и я совершенно ничего не могла с этим поделать. При этом головой я прекрасно понимала всю нелепость ситуации: прошла в своей жизни уже столько самых разных турниров, включая Олимпийские игры, а здесь собираюсь соревноваться с детьми и при этом трясусь от волнения. Из-за того, что у меня немного болела подвернутая нога, мы катали в Сочи облегченный вариант программы. Прыгать сложные каскады начали только в Москве, и снова я поймала себя на том, что с каждой тренировкой я чувствую себя все лучше и лучше. Наверное, в какой-то момент просто перепрыгала. И нога снова стала болеть. Как раз тогда Елена Германовна и уехала с Максимом Ковтуном в Шанхай. У меня же по плану стоял прокат произвольной программы со всеми прыжками. То, что с ногой не все в порядке, я поняла еще на разминке и сильно растерялась. Стала думать, что, если откажусь от проката, тренеры могут решить, что я не готова его сделать. А если пойду кататься, то непонятно, что может произойти с ногой. В общем, решила, что должна во что бы то ни стало выйти и прокатать программу. Чтобы ни у кого даже мысли не появилось, что со мной что-то не так. Вот и прокатала... Устроила себе каникулы... В тот момент мне еще и голова сильно мешала. Сколько бы мы ни говорили, что нужно выбросить мысли о том, что ты олимпийская чемпионка, все равно это постоянно крутится в голове. У тебя золотая медаль, весь мир бурлит вокруг тебя, тебя везде зовут, приглашают. Если при этом что-то не получается, начинается самое поганое. Потому что ты не можешь даже выговориться. Ты же - олимпийская чемпионка, у тебя нет права на ошибку. Возникает ощущение, что все вокруг тебя думают только об этом. Но олимпийские чемпионы - не роботы. У них тоже есть душа, есть тело, которое постоянно меняется. Каждый раз это новые ощущения на льду. То у тебя все болит, то ты худеешь, то поправляешься, причем это может быть вообще не связано с тем, сколько ты ешь. Мне приходилось жестко держать диету в тот период, и я утешала себя тем, что диета, что была разработана для меня, состояла по крайней мере из еды. Я никогда не пила никаких таблеток или порошков, хотя знаю, что такие методы существуют, чтобы приостановить процесс созревания. Оно у нас и так приостанавливается – от работы. От каждодневных тренировок по семь часов в день. Если еще и не есть при этом - какой организм выдержит? А главное, ты никогда не знаешь, как долго это будет продолжаться и с чем придется столкнуться завтра. И никто от этого не застрахован... Насколько сильно Аделина тогда жаждала продолжить карьеру, очень точно, хотя и в достаточно случайном разговоре сформулировал тренер Евгения Плющенко Алексей Мишин, с которым мы как-то начали обсуждать итоги женского олимпийского финала. «На мой взгляд, победа Сотниковой была абсолютно справедлива, хотя родные стены, конечно же, помогают, - сказал тренер. - Катание Аделины в том финале было прежде всего зрелищем. А катание той же Юны Ким таким зрелищем не стало. Я ведь видел Юну в тот год – она выступала на турнире в Загребе, куда я приезжал с Лизой Туктамышевой. Помню, меня попросили дать свой комментарий местные журналисты, и я долго подбирал слова – до такой степени катание кореянки мне показалось подернутым нафталином. В Сочи Юна Ким каталась хорошо, но не настолько, чтобы я мог этим восторгаться. Видно было, что это – не то. Но на прокатах в начале следующего сезона я был реально впечатлен Сотниковой – увидел в ней раскрытие совершенно новых и очень ярких граней таланта. И понял, что она по-прежнему хочет кататься, ей это нравится. Там был такой узел чувств, такие эмоции... Когда в спортсмене это есть, его трудно убедить оставить спорт». * * * Реакция фигурнокатательной публики на отсутствие олимпийской чемпионки в числе участников Гран-при послеолимпийского сезона оказалось неоднозначной. Перед началом московского этапа чемпионской серии Сотникова приехала в Лужники на специально организованную для нее пресс-конференцию, после чего чуть ли не весь пресс-центр на полном серьезе стал обсуждать, не является ли гипс спортсменки бутафорским. Что никакой травмы на самом деле у Аделины нет, а есть самое что ни на есть банальное опасение проиграть. Ну а после того, как стало известно, что спортсменка, едва восстановившись после травмы, дала согласие на участие в телевизионном проекте «Танцы со звездами», народное негодование обрушилось на нее со всех сторон. Спокойствие сохраняла только Буянова. Или по крайней мере делала такой вид. – Если бы речь шла о том, чтобы отдать в такой проект Ковтуна, я бы, наверное, подумала тысячу раз, прежде чем принять решение, но Аделина – совершенно другой человек, - говорила мне тренер. - Во-первых, я слишком хорошо ее знаю. Во-вторых, посчитала, что такой проект пойдет на пользу во всех отношениях. И в плане восстановления после травмы, и в плане хореографического развития. Плюс – постоянное нахождение на зрителях, что тоже важно для фигуриста, когда он лишен возможности выступать в соревнованиях. Главное же заключалось в том, что организаторы проекта с самого начала выразили готовность максимально идти нам навстречу. Мало кто возможно помнит, но первое выступление на том проекте Аделина провела вообще босиком – чтобы не травмировать больную ногу, потом танцевала в кроссовках и лишь на третий или четвертый выход надела небольшие каблучки. Все это заранее обговаривалось, как и то, что Сотникова в любой момент может покинуть проект, если вдруг начнет чувствовать дискомфорт в голеностопе. Как тренера, меня полностью устраивало то, что Аделина работает в танцевальном зале по пять часов в день, - продолжала Буянова. - В этом плане мой интерес к проекту был достаточно «шкурным». Я просто таким образом заполнила свободное время, чтобы моя спортсменка не мучилась бездельем, сидя дома на диване. Ну а насчет того, что Аделину может испортить шоу-бизнес, я не переживала изначально. Она для этого слишком цельный человек. Все вопросы досужих болельщиков насчет своего участия в танцевальном проекте Сотникова тогда пресекла одной фразой. Сказала: - Когда моей сестре Маше была жизненно необходима очередная операция, найти на нее деньги нашей семье помог фонд Чулпан Хаматовой. Я была очень благодарна тогда за ту помощь и не могла даже представить себе, что когда-нибудь сумею вернуть долг. Когда меня пригласили на проект, то первое, о чем я подумала, что свой гонорар за участие в проекте я смогу перевести в фонд Чулпан. Поэтому не колебалась с решением ни на секунду. Следующий сезон получился для Сотниковой неудачным. А спустя год и уже вроде бы начав очередной этап подготовки она вдруг подписала контракт с очередным телевизионным шоу, не поставив в известность ни своего тренера, ни менеджера. Позже она скажет мне: «Я тогда попала в очень сложную финансовую историю, потому что взяла в ипотеку квартиру в хорошем доме. Посчитала, что это правильный вариант, чтобы вложить деньги, которые я заработала. Размениваться этими деньгами, покупать машины, что-то еще, или ездить отдыхать на дорогущие курорты – я не такой человек. Помимо необходимости выплачивать ипотеку было много всего еще. Просто это не для общих ушей». Впрочем, в тот момент Буянова уже не питала никаких иллюзий на тему возвращения ученицы в большой спорт. Косвенным подтверждением этого было приглашение в свою группу Марии Сотсковой, хотя все три года, прошедшие после Игр в Сочи, тренер, к которой просились многие, отвечала всем одиночницам отказом. Много позже, когда мы в очередной раз затронули все еще больную для Буяновой тему, я сказала ей: - Признайся, ты ведь до сих пор обижена тем, что о своем уходе к Плющенко Аделина сообщила тебе, прислав смс. - Я и не скрываю, что обижена, - ответила Лена. - Но дело не в этом. Я просто слишком хорошо знаю Аделину – может быть даже лучше, чем она сама, чем ее мама. В каких-то вещах Сотникова, несмотря на возраст, осталась маленьким ребенком. Это вообще свойственно большим спортсменам: они свято уверены в том, что всего добиваются сами, исключительно собственным трудом. Не понимают и не хотят понимать, что результат зачастую всего лишь следствие того, что тренер много лет толкал, толкал, толкал тебя вперед, тащил на себе там, где ты не мог идти самостоятельно. Когда у нас с Аделиной началась вся эта неопределенность в отношениях, она как-то сказала: «Вам будет тяжело со мной». Я про себя усмехнулась: «Думаешь, с тобой когда-нибудь было легко?» Мне одно время казалось, что в фигурном катании для меня уже нет ничего нового. Что никогда не будет более сложных спортсменов чем те, с которыми уже доводилось работать, и со всеми последующими все вообще будет намного проще. А потом к тебе приходит кто-то еще, и понимаешь, что они все разные. Что нельзя брать человека и тупо под копирку с ним работать. Я, по крайней мере, так не умею. С каждым что-то приобретаешь, какой-то новый опыт. И сам за счет этого движешься вперед. А насчет «вернуться», все это мы уже пережили и проехали. У меня просто закончился лимит доверия. Я не стала меньше любить Аделину, она по-прежнему дорога мне, как спортсменка, с которой мы прошли большой и сложный путь, но лимита нет. Мы же почти не виделись в последний год из-за всех ее шоу, а тренировать спортсмена в свободное от шоу время я никогда не стану. Поэтому как я ни старалась, у меня уже не получалось поверить, что Аделина действительно хочет вернуться. И решила, что было бы неправильно продолжать обманывать в этом отношении себя и ее. - Может быть, все гораздо проще? - не оставляла я вопросов. - Может быть Сотникова, зная твою требовательность и то, как высоко ты всегда ставишь планку, просто испугалась того, что не сможет соответствовать? Согласись, не так просто в статусе олимпийской чемпионки вернуться в группу, где вовсю набирает форму уже совсем другая спортсменка, и где ты каждый день будешь чувствовать собственную ущербность? Есть же в конце концов и самолюбие. - Мне кажется, Аделина в глубине души действительно не смогла поделить меня с Машей, - ответила моя собеседница. - Ждала, что ради нее я брошу всех. - И? - И заставлю ее кататься. Моя тренерская позиция всегда состояла в том, что спортсмен сам должен принимать решения относительно своей судьбы. Я не считаю нужным заставлять человека работать. Мое дело – помочь и научить, если сам спортсмен этого хочет. Хотя если снова вспоминать всю ту историю, до сих пор не уверена, что все со своей стороны сделала правильно. Не бывает так, что в разрыве отношений виноват кто-то один. Я ведь много впоследствии размышляла о том, что мне надо, что называется, взять Аделину за загривок и продолжать катать, как это было все предыдущие годы. Но поскольку я совершенно осознанно не стала этого делать, то как бы своими руками отодвинула от себя спортсменку. Считала, что бессмысленно продолжать работать с человеком, который не может сам себя заставить. Или вроде даже тренируется, а сам в то же самое время думает, что ему выгоднее вместо соревнований поехать на какое-то шоу. Но это я понимаю сейчас. А тогда у меня просто не было такого опыта. * * * «Закрыть гештальт» - так на языке психологов называется ситуация, когда мозг раз за разом возвращается к какой-то незавершенной истории, не позволяя подсознанию поставить в ней точку. Именно поэтому я все-таки еще раз позвонила Аделине и договорилась о встрече. В назначенный час передо мной в кафе сидела абсолютно самодостаточная, знающая себе цену девушка, глядя на которую было совершенно невозможно представить, что совсем недавно в ее жизни что-то было не так, как она того хотела. Прежней осталась лишь абсолютно откровенная манера разговора. - Я вообще не обиделась на Елену Германовну за то, что она взяла Машу, честно, - сказала Аделина, когда мы безо всяких предисловий перешли к той давней и болезненной для обеих сторон истории. - Понимала ведь, что мне постоянно что-то мешает тренироваться - то шоу, то «Танцы со звездами», то травма, то еще что-нибудь. А любому тренеру прежде всего нужна спортсменка, которая будет полноценно работать. Хотя... Насчет того, чтобы Елена Германовна сгребла меня в кучу и заставила бы кататься… Было такое желание, не стану врать. Я действительно в глубине души очень этого хотела. - Так почему же открыто не сказали об этом Буяновой? - Наверное, побоялась: а вдруг она откажет? С другой стороны, мне уже было 18 лет, потом 19, 20. Взрослая девочка. Елена Германовна и без того очень долго меня тянула, за что я безумно ей благодарна. Она ведь не самый здоровый человек, есть свои проблемы, есть семья, есть ребята, которые только начинают чего-то добиваться - и Маша, и Сашка Самарин, которому она тоже помогает. Дело еще и в том, что я очень люблю Елену Германовну. Мы столько лет с ней бок о бок по жизни шли. Возможно, я просто подсознательно боялась и того, что мне снова нужно будет уделять очень много внимания, если я вернусь в группу, и этим я создам тренеру новые проблемы. - А почему выбор нового наставника пал на Плющенко? - Ну а к кому еще было идти? Я ведь ни с кем не разговаривала по поводу перехода. Ни с мамой, ни с папой, ни с агентом. Пришла к Плющенко, поговорила с ним. Он не сразу дал согласие. Я и сама ни в чем не была уверена, поэтому мы договорились: сначала посмотрим, что у нас получается, а потом уже будем решать, как поступить. До этого я долгое время не каталась, физической формы не было никакой. А Женя на первой же тренировке говорит: «Давай-ка десять «пистолетиков». И сам начинает их делать. Я просто потеряла дар речи: человек, которому 33 года и 33 шурупа в спине, штампует эти «пистолетики» один за другим, а я пытаюсь сделать один – и не могу встать - падаю. В общем, за неделю работы я стала делать «пистолетики», стала прыгать через скамейку, как это делала в 13—14 лет. Была в таком восторге, что хотелось работать еще и еще. Одновременно с этим я постоянно думала, что надо что-то решать с переходом, что это наверняка будет удар для Елены Германовны, что она вот-вот вернется в Москву с чемпионата мира и наверняка сразу же улетит сразу же отдыхать, как всегда это делала… Больше всего я не хотела, чтобы Елена Германовна узнала о том, что я катаюсь на льду у Плющенко, не от меня - доброжелателей-то в нашем виде спорта всегда хватало. Поэтому я и написала ей ту смс-ку, в которой известила о переходе и попросила разрешения приехать на разговор. А через два дня получила серьезную травму. Причем, даже не на льду – делала на вечернем ОФП серию прыжков через скамейку, скамейка пошатнулась, и я с нее слетела, подвернув ногу. Принесли лед, у меня истерика, дети перепуганные вокруг стоят, Плющенко вообще не понимает, что случилось – он в этот момент находился в соседнем зале и прибежал на мой крик. Потом сделали МРТ – разрыв связки, месяц в гипсе... При этом я четко понимала: к Елене Германовне, с которой мы уже договорились встретиться в ЦСКА, я с гипсом не пойду. Короче, подъехала к катку, сняла гипс, собрала в кулак всю силу воли, перекрестилась и как бы обычным шагом пошла. Видимо, слухи о травме уже распространились: мир-то у нас узкий. Во всяком случае, как только зашла внутрь дворца, все родители, кто находился в холле, во все глаза уставились на мою ногу. А я иду, как ни в чем ни бывало. - Больно было очень? - Я сильно держалась, если честно. Не знаю даже, как дотерпела. Но с Еленой Германовной мы очень хорошо тогда поговорили. Хотя все равно до сих пор тяжело все это вспоминать. Я даже в прощеное воскресенье после той нашей встречи тренеру написала, что за все прошу прощения и всегда буду считать ее своим тренером и совершенно особенным человеком в своей жизни. * * * Напоминанием об истории, как маленькая российская девочка сумела положить к своим ногам мир, в 12 лет под телекамеры пообещав президенту страны, что обязательно выиграет Олимпиаду, на катке ЦСКА остается размашистая надпись поперек льда, которая была сделана после Олимпийских игр в Сочи в честь победительницы: «Аделина». И каждый раз, когда я ее вижу, почему-то вспоминаю не триумфальный прокат 17-летней фигуристки в Сочи, а слова ее тренера, сказанные четыре года спустя: - Сейчас уже все в прошлом. Первое время после того, как мы расстались, конечно, очень тяжело было. Садишься у борта, и над головой на стене портрет Аделины висит, и под ногами у спортсменов ее имя. Но время все лечит. Всегда...
|
«Стальные девочки» 
