|
|
|
|
|
|||
Спортивная память - штука короткая. Даже журналисты, привыкшие фиксировать все тщательнее, чем кто-либо другой, редко вспоминают детали уже прошедших событий - все это постепенно обретает совсем размытые очертания. Вот и сейчас не вспомню, в каком именно году мне довелось пережить в Париже одно из самых больших разочарований, обернувшимся в итоге одним из самых оберегаемых мною знакомств. Разочарование называлось «Отель Кларет». Его я когда-то разыскала близ Берси и сразу безоглядно влюбилась. Отель был крошечным, очень уютным, с изысканным, оттенка слоновой кости, английским фарфором за завтраком и свежайшей выпечкой. И с возможностью жить в мансарде, где через узкие проемы окон в комнату заглядывало парижское небо. Мансардные номера выгодно отличались от стандартных гостиничных клетушек размером: в городе, где за вечерними ужинами посетители ресторанов поглощают собственную еду, то и дело задевая локтями соседей, дополнительное личное пространство – большая роскошь. «Кларет» предоставлял ее за вполне умеренную плату. То есть безусловно стоил как денег своих постояльцев, так и их любви. Но именно там меня совершенно бессовестно обворовали. Случилось это во время моего очередного приезда на парижский этап Гран-при. Вернувшись с катка, я долго писала репортаж, который должна была передать в редакцию утром. Набросала «скелет» материала, щедро обвесила его фактурой, и, уже лежа в кровати решила, что текст фактически закончен и требует лишь поверхностной редактуры на свежую голову. После чего захлопнула крышку ноутбука и засунула его под кровать, чтобы случайно не наступить, вставая на завтрак утром. Но утром компьютера под кроватью не оказалось. Портье, к которому я кинулась за помощью, с откровенно скучающим видом выслушал историю и отказался вызывать полицию, сказав, что это абсолютно бессмысленное занятие. - Вы же находились в номере? - Ну да… - Тогда чего вы от нас хотите? Мы не несем ответственность за вещи клиента после того, как вручили ему ключ. Вернувшись в несчастливую мансарду и как следует рассмотрев дверь, я обнаружила интересную деталь: защелка, которая должна была срабатывать автоматически, по какой-то причине стопорилась чуть раньше, оставляя комнату открытой. Кровать на достаточно высоких ножках стояла прямо у двери, соответственно, чтобы заметить лежащий на полу компьютер и вытащить его, не нужно было даже входить внутрь - достаточно было протянуть руку сквозь приоткрытую створку. Но вот была ли дверная неисправность случайной? В этом меня быстро разубедил французский коллега на катке, объяснив, что с тех пор, как набирать низший обслуживающий персонал во многих парижских отелях стали из числа натурализованных эмигрантов с Востока, кражи в номерах превратились в абсолютную норму. Механизм прост: как только горничная или сантехник замечают в номерах что-то ценное, они просто сообщают об этом на сторону по цепочке многочисленных родственников. Настолько многочисленных, что не найти концов. Дальнейшее, как говорится, дело техники. И обращаться в полицию действительно пустая потеря времени. Забирая свои вещи из «Кларета», я точно знала: больше в этом отеле не остановлюсь никогда. Было слишком обидно… * * * В свой следующий приезд на парижский этап я оказалась в «Новотеле». С ним мне на самом деле просто повезло: обычно официальные отели, предназначенные для участников соревнований, не выкладывают в интернет информацию о доступном бронировании даже в тех случаях, когда свободные номера есть в наличии. «Новотель» представлял собой достаточно безликую сетевую гостиницу средней руки, все преимущество которой заключалось в том, что она вплотную соседствовала с Берси, и в ней жили спортсмены и тренеры. Просто с точки зрения работы сам по себе этот факт вряд ли давал большое преимущество: весь мой прежний опыт работы с российскими фигуристами, да и не только с ними, говорил, скорее, о том, что до начала соревнований, и в их процессе тоже, журналисту лучше вообще лишний раз не попадаться спортивной публике на глаза – не отвлекать. Примерно с этими мыслями, порядком вымотанная после длинного, с пересадкой, перелета и затянувшегося оформления на стойке регистрации, голодная, всклокоченная и порядком взмокшая в теплой куртке, которую было невозможно снять по причине отсутствия свободных рук, я втиснулась с чемоданом в лифт и врезалась в Брайана Орсера – своего самого любимого фигуриста-одиночника времен Олимпиады в Калгари. Потрясение было столь велико, что я непроизвольно выпалила вместо приветствия: «Я вас знаю. Вы – Брайан Орсер». - Да, - улыбнулся мой попутчик. И после небольшой паузы несколько театрально поклонившись – насколько это позволяло тесное пространство лифта - добавил с ощутимой гордостью в голосе: «Канадский тренер». Орсеровское «тренер» имело все основания звучать гордо. В 2005-м, когда к нему в Торонто впервые приехала кореянка Ю-На Ким, которой спустя пять лет предстояло стать едва ли не самой яркой звездой мирового одиночного катания, Брайан вовсе не имел тренерского опыта. Более того, не стремился к нему. Катался в шоу, 16 лет отработал в Stars On Ice, и совершенно, по его словам, не задумывался о тренерской карьере: весь педагогический опыт Орсера сводился к тому, что его время от времени уговаривали участвовать во всевозможных обучающих семинарах. На один из таких семинаров к нему и приехала Ким. Общаясь с Орсером в ходе того турнира (мы как-то сразу нашли с канадцем общий язык), я много думала о том, что его согласие на работу с кореянкой можно было скорее расценить, как пиар-ход: возможность напомнить о себе, выводя на лед спортсменку, успевшую потрясти своим талантом фигурнокатательную публику. Юна тогда впервые стала победительницей юниорского первенства мира, завоевав для Кореи вторую в истории страны международную медаль. Первая принадлежала ей же, была тоже юниорской, но серебряной. Но всего через год стало ясно, что Ким попала в хорошие руки. На своем первом взрослом чемпионате мира в 2007-м она стала третьей, проиграв чемпионке порядка десяти баллов, еще через год снова завоевала бронзу, а предолимпийской весной-2009 стала чемпионкой мира в Лос-Анджелесе, оторвавшись от второго призера на 16,42. После чего все наперебой заговорили о том, что соперничать с Ю-На Ким в Ванкувере скорее всего не сумеет никакая другая спортсменка. * * * На том турнире в Париже корейские журналисты ходили за Орсером толпами. Канадец терпеливо отвечал на вопросы, позировал перед телекамерами, несмотря на то, что с утра и до вечера пребывал в довольно жестком графике: помимо Ким в турнире принимал участие еще один его ученик – двукратный чемпион мира среди юниоров американец Адам Риппон. После того, как оба спортсмена завершили выступления, у нас с Орсером, наконец, нашлось время для обстоятельного интервью. И началось оно, как и наш разговор в лифте, с паузы. Пауза повисла после моего первого вопроса: - Надеюсь, не будете возражать, если я вообще не стану спрашивать вас о Ю-На Ким и Риппоне? От неожиданности Орсер рассмеялся. - Как-то даже не задумывался, что журналистов может волновать другая тема. А что именно вас интересует? - Вы. Так получилось, что, начиная с 1996-го я несколько лет подряд имела возможность приезжать в Вашингтон на профессиональные чемпионаты мира, которые проводил двукратный олимпийский чемпион Дик Баттон. В надежде увидеть среди участников не только Брайана Бойтано, но и вас тоже. Не довелось. - Я выступал у Баттона в течение шести лет, начиная с 1988-го. Четыре раза становился третьим. Но с 1993-го перестал там появляться. - Но были, насколько мне известно, в великолепной спортивной форме. Почему же не захотели вернуться в любительский спорт для того, чтобы выступить на Олимпийских играх в Лиллехаммере, как это сделали Брайан Бойтано, Катарина Витт? - Даже не рассматривал такой вариант, если честно. - Почему? - Главной целью моей спортивной жизни было выиграть Олимпиаду в Калгари в 1988-м. Я знал, что будет тяжело и был готов к этому. Хорошо готов. Очень. Но проиграл. И с того самого момента сознательно сфокусировался на профессиональных выступлениях. Решение оставить любительский спорт далось мне тяжело, но оно было окончательным. И не подлежало пересмотру. - Еще раз спрошу: почему? - Не было желания. Я не желал кататься на Играх. Слишком долго отходил от Игр в Калгари. И уж тем более не рассматривал возможность приехать в Лиллехаммер для того, чтобы взять реванш за поражение в 1988-м. Не хотелось еще раз проходить через все то, что было связано в моем мозгу с Олимпиадами. Быть в хорошей физической форме – это одно. А вернуться в очень жесткий спорт после шести лет перерыва выступлений в серьезных соревнованиях, зная при этом, что такое быть первым в мире, – совсем другое. Мне было 32 к тому же. Не самый преклонный возраст, но… Наверное на самом деле причина заключалась в том, что я не находил в себе главного: жажды борьбы. Она вся закончилась в Калгари. Словно из сердца ушло что-то очень большое и важное. Я опустел внутренне. Своей прямотой и откровенностью Брайан нравился мне все больше и больше. Все, о чем он рассказывал, сильно диссонировало с историями, которые на протяжении лет я слышала от канадских и американских коллег, которые утверждали, что Орсеру никогда не был нужен спорт, как таковой. Что катался он исключительно для собственного удовольствия, потому как любит это дело, и сам наверняка считает собственную карьеру стопроцентно удачной: все-таки выступал много лет, восемь раз становился чемпионом Канады, прошел столько же чемпионатов мира, две Олимпиады, на которых дважды завоевывал серебряные медали. Но чем дольше мы беседовали, тем отчетливее я понимала, что для Орсера его поражение в Калгари - это рана, которая не затянется никогда. Наверное, было порядком бестактно с моей стороны продолжать столь бесцеремонно лезть в душу едва знакомого собеседника, но Брайан вел себя так, словно мы знакомы с ним тысячу лет. - Не скажу, что считал себя неудачником, но и особой радости не испытывал, - продолжал он вспоминать свой уход из спорта. - В 1984-м на Олимпиаде в Сараево я выиграл и короткую программу, и произвольную. А в обязательных фигурах остался седьмым. Странно, да? Сделать лучше соперников 70 процентов из того, что было необходимо, и остаться без золотой медали. Но то были мои первые Игры. Я утешал себя тем, что второе место – это все-таки неплохой результат для 22-летнего новичка, что через четыре года в Калгари обязательно выступлю лучше. Чувствовал себя там намного увереннее, кстати. Был к тому моменту действующим чемпионом мира, нес флаг Канады на церемонии открытия… Ну а в Лиллехаммере я с большим интересом следил за тем, как выступают другие: комментировал соревнования фигуристов для канадского телевидения. Даже не поверите – болел за Брайана Бойтано. Хотя «болел» - громко сказано. Помню, постоянно думал, на него глядя, что категорически не понимаю, зачем он вернулся? - Бойтано тогда говорил мне, что получает истинное наслаждение от одной только атмосферы соревнований. - Да, он всегда их любил. Мне, напротив, гораздо больше нравилось тренироваться, нежели выступать. Выучивать что-то новое, отрабатывать то, что умею. Ставить перед собой цель не выиграть какой-то турнир или у какого-то конкретного фигуриста, а придумать и сделать что-то новое. Единственным исключением были те самые Игры в Калгари. Вот там я совершенно точно знал, что хочу победить… * * * Мы все-таки заговорили с Орсером о Юне Ким – было бы как минимум странно, если бы тема сильнейшей фигуристки мира не была затронута. И Брайан снова огорошил: - Первые два раза я отказал ей сразу, не задумываясь - реально не собирался становиться тренером. Но видимо в голове что-то засело. Во всяком случае размышлять о том, чтобы прекратить собственные выступления я стал значительно чаще. А потом решил, что момент все-таки настал. И, когда Юна приехала ко мне в четвертый раз, я сказал «да». Дело было даже не в том, что Ким сама по себе уже тогда была очень интересной и талантливой спортсменкой. Скорее совпало сразу несколько факторов. Другими словами, образовалась именно такая ситуация, что решение в пользу тренерской работы не могло не вызреть. Меня тогда сильно удивило, что тут же посыпались и другие предложения. То есть недостатка в учениках опасаться не стоило. К тому же как только я заикнулся о том, что намерен перестать кататься, мне сразу предложили стать спортивным директором клуба в Торонто. И я стал собирать команду. Сначала в клуб на постоянную работу пришел наш нынешний хореограф – Дэвид Уилсон. Собственно, когда Юна в первый раз приехала из Кореи в США она ехала именно к Дэвиду на стажировку – поставить программы. И уже не стала возвращаться домой - так и осталась в Торонто. Когда я дал согласие ее тренировать, то почти сразу поставил вопрос, что мне нужен специалист по технике конька. Таким образом в группе появилась Трейси Уилсон. Потом пришли и другие. Я вообще люблю, когда возле моих спортсменов появляются новые люди. Это расширяет и кругозор, и возможности. В том числе – мои собственные… Прощаясь с Брайаном в Париже, я тогда спросила: - У вас не возникает на соревнованиях ощущения некого deja-vu? Вы в свое время насмерть бились с Бойтано, сейчас точно такую же битву предрекают в Ванкувере между Ю-На Ким и Мао Асадой... - Смертельные битвы – это сюжеты для журналистов, - улыбнулся Орсер. - Мое дело, как тренера, подготовить свою спортсменку таким образом, чтобы в ее программах не было слабых мест. Поэтому мы и передаем Ким из рук в руки. И каждый старается сделать свою часть работы самым лучшим образом. Главное, что сама Юна очень трезво относится к себе. На каждой тренировке старается сделать хотя бы малюсенький шажок вверх. Глядя на нее я, кстати, понял, почему проиграл в 1988-м. Благодаря целому ряду успешных выступлений был уверен в том, что сильнее соперников. И старался всячески это превосходство просто удержать. А нужно было просто продолжать идти вперед… * * * У каждого даже самого выдающегося тренера в глубине его внутреннего «шкафа» всегда найдутся скелеты, о существовании которых не хочется вспоминать. Общаясь с Орсером на протяжении последующих лет на тему его первой звездной ученицы, я всегда чувствовала некую грань, за которой начиналась больная для тренера тема – расставание с Юной. За годы совместной с канадцем работы кореянка стала чемпионкой мира, трижды выиграла финал Гран-при, добилась золота Олимпийских игр в Пхенчхане, а вот потом… Что на самом деле случилось потом, думаю, не узнает никто и никогда. Но не потому, что в конкретном уходе от конкретного тренера было что-то особенное. Просто олимпийская победа – это испытание, выворачивающее человека наизнанку. Заставляющее терпеть боль, которую невозможно терпеть, и выдерживать нагрузки, которые невозможно выдержать. Илья Кулик, став олимпийским чемпионом в мужском одиночном катании в Нагано, прямо в раздевалке, не сняв коньков, бросил в лицо своему тренеру Татьяне Тарасовой: «Вы мне больше не нужны!» Две эти истории, случившиеся с разницей в 12 лет, на самом деле были очень похожи. Ради Кулика Тарасова вернулась в фигурное катание в 1995-м, навсегда оставив собственный ледовый театр, куда в свое время уходила «навсегда». Ради Кулика она принесла в жертву три года собственной жизни, и одному богу известно, что ей это стоило. Орсер, согласившись взять кореянку и начать профессионально с ней работать, получил не просто «кота в мешке», но «кота», изрядно переломанного. - У нее было огромное количество всевозможных повреждений, - вспоминал он о Юне. - В основном это касалось суставов и позвоночных дисков. Менее серьезными были проблемы с лодыжками и верхней частью стоп. Долгое время мы занимались исключительно решением всех этих проблем. Юна ходила на процедуры, ей подобрали индивидуальный комплекс специальных упражнений, благодаря чему она восстановилась настолько хорошо, что болевые ощущения при катании полностью ушли. Последние два года своей карьеры она вообще не имела серьезных травм, но если вспомнить первые два года – это была одна ходячая травма, до такой степени Юну беспокоили боли в спине, ногах и тазобедренных суставах. Процесс превращения Юны Ким в звезду, очень хорошо описал Дэвид Уилсон – уже после ухода Ким из группы, хореограф дал пространное интервью моему коллеге и хорошему знакомому с ютьюб-канала TSL (The Skating Lessons) Дэйву Лизу и экс-фигуристке Дженнифер Кирк (сама она в свое время добралась до титула чемпионки мира среди юниоров). - Знаете выражение: «Для воспитания ребенка нужна целая деревня»? Такой «деревней» был наш «Крикет-клуб»: Трейси, Брайан, я сам, и многие другие тренеры и люди из этого клуба, которые поддерживали Юну. – Когда Юна, еще не работая с Брайаном, приехала ко мне ставить программы, я был потрясен тем, насколько тонко она слышит музыку. Будучи хореографом, ты тратишь девяносто процентов своей энергии, талдыча спортсмену: «Ты катаешься мимо музыки, мимо музыки, мимо музыки!..». Они никогда не катаются точно под эту чертову музыку и даже не понимают этого! Это самая большая проблема в любительском катании. Эта девочка не каталась мимо музыки никогда. Это было внутри нее, Божий дар. Она быстро училась и моментально умела воспроизводить все, что я ей показывал. Хотя первые три месяца я провел с одной-единственной целью: заставить Юну улыбаться. * * * Олимпийские победы зачастую рвут не только отношения между тренером и спортсменом, но и между теми, кто совместно делал результат. Когда в танцах на льду произошел конфликт между выдающимися танцевальными тренерами Игорем Шпильбандом и Мариной Зуевой, и они перестали работать вместе, было трудно отделаться от ощущения, что в основе ссоры лежит банальная ревность, нежелание делиться успехом. Из интервью Уилсона несложно было понять, что творилось в его душе после того, как Ким стала олимпийской чемпионкой, а он, так получилось, даже не имел возможности увидеть ее выступление своими глазами. На Олимпиадах хореографам редко когда выпадает возможность получить аккредитацию, дающую право на проход в зал. «Я летел домой из Ванкувера и непрерывно крутил в голове вопрос: «А кто-нибудь вообще знает, что я был хореографом олимпийской чемпионки?». С одной стороны, я никогда в жизни не ощущал большей уверенности в себе: вместе с Трейси и Брайаном мы провели Юну с одного уровня на другой, преобразили ее, превратили в звезду, которая может зарабатывать 50 миллионов долларов в год, просто участвуя в рекламе. Не думаю, что она бы смогла достичь всего этого, если бы, например, я в свое время не показал ей, что такое быть настоящей солисткой. В то же самое время, я ощущал себя совершенно непризнанным. После тех Игр все внимание было сфокусировано на Брайане Орсере. Всем очень нравился сюжет: тренер, который сам никогда не выигрывал Олимпийские игры, хотя дважды был очень близок к этому, завоевывает золото со своей ученицей. И не где-нибудь, а в Канаде! Когда я где-то появлялся вместе с Брайаном, он постоянно подчеркивал: «Это Дэвид, ее хореограф». Но все продолжали проходить мимо... Спустя шесть месяцев после олимпийского триумфа своей подопечной Орсер получил официальное уведомление о том, что семья Ким больше не нуждается в его услугах, и уже через день тренеру и спортсменке мыли кости все СМИ мира. Противостояние осложнилось тем, что, решив разорвать отношения с Орсером, Юна Ким пришла к Уилсону и попросила его стать ее тренером или хотя бы остаться с ней в качестве хореографа. Сильнее всего Дэвида тогда потрясло, что Орсер, глубоко переживающий разрыв с ученицей, не стал против этого возражать. Кто сейчас может сказать, чем бы закончились взаимоотношения внутри «Крикет-клаба», если бы главный тренер поставил подчиненным ультиматум: либо я, либо она! Наверное, миру просто повезло в том, что у канадца оказалось очень большое сердце. Хотя возможно это был просто здравый смысл, понимание, что в одиночку, как бы ни был талантлив спортсмен, великого результата не сделать. А значит, нужно беречь тех, кто идет с тобой в одной связке. Как бы то ни было, за все годы, что прошли после расставания Орсера с Ким, тренер ни разу не позволил себе даже крошечной шпильки в адрес прежней ученицы. Когда история была уже порядком подзабыта, а в группе Орсера катался и шел к своей второй золотой олимпийской медали японец Юдзуру Ханю (он пришел в «Крикет Клаб» в 2012-м), Брайан сказал мне в интервью: - Тренер часто попадает между молотом и наковальней. С одной стороны стоят родители, которые искренне полагают, что лучше знают, что их ребенку нужно, а на самом деле пытаются реализовать через него собственные амбиции, с другой стороны находится сам спортсмен и мои тренерские представления о том, как должна быть выстроена работа конкретно с этим фигуристом. Многие почему-то до сих пор считают, что между мной и мамой Юны Мии-Хи на протяжении всей нашей совместной работы постоянно возникали проблемы, хотя на самом деле их не было в принципе. Мии-Хи делала все от нее зависящее, чтобы Юна тренировалась, восстанавливалась и была в прекрасной форме – в этом отношении я всегда знал, что могу полностью на нее положиться. Хоть мы и прекратили сотрудничать с Юной вскоре после Ванкувера, я и сейчас могу сказать, что вклад мамы в ее олимпийскую победу огромен, его невозможно переоценить. Мии-Хи никогда не позволяла себе вмешиваться в мою работу, никогда не стремилась на чем-то настоять. При этом я четко видел: первое время после приезда ко мне в Торонто Юна Ким постоянно внутренне преодолевала себя. То есть вся ее жизнь была постоянным преодолением ради того, чтобы быть «правильной» в глазах мамы. Но когда она каталась на Олимпиаде в Ванкувере, я видел уже совершенно другую Ким. Которой нравится то, что она делает, которая хочет кататься и получает от этого непередаваемые эмоции. Скажу больше: я очень горжусь именно тем, что сумел развернуть сознание спортсменки в эту сторону. Впрочем, тогда же Орсер сказал и другое: «Я никогда не стану мириться с ситуациями, если родители начнут мне объяснять, как именно я должен тренировать их детей. На моей «кухне» никогда не будет места для второго повара. Понимаете, о чем я?»
|
«Стальные девочки» 
