|
|
|
|
|
||
Татьяна Тарасова, сумевшая подготовить в мужском одиночном катании двух олимпийских чемпионов – Илью Кулика и Алексея Ягудина, сказала мне однажды: - В нашем виде спорта есть выдающиеся фигуристы. Есть заслуженные. Есть орденоносные. Есть олимпийские чемпионы. И есть Бобрин. Гений. С гениями гораздо тяжелее работать. Им нужно предлагать совершенно иные пути, занимать их той работой больше, нежели других. Постоянно поддерживать к этой работе интерес. Москвину это удалось. Талант Бобрина открыл и развил именно он. Когда я совсем девчонкой начинала работать тренером, я любила наблюдать за тем, как работают большие мастера. И впитывать. Мне кажется, я умею это делать. Вот и впитывала все, что видела не только на льду: в свободное от тренировок время приходила смотреть, как работают на репетициях со своими артистами Игорь Александрович Моисеев, Юрий Николаевич Григорович, Галина Борисовна Волчек… И Москвин. Который уже тогда был корифеем. В своей автобиографической книге «Четыре времени года», изданой в 1985 году, Тарасова писала: - За работой Игоря Борисовича Москвина я наблюдала еще в те годы, когда каталась сама, так как он вел тогда две сильные пары. Работал он с ними очень интересно, но по-своему, несколько парадоксально, вроде бы вопреки всем канонам, зато на льду сразу по фигуристам было видно, чьи они ученики. Повторить Москвина очень сложно, у него трудный почерк. Игорь Борисович, пожалуй, больше других советских тренеров работал в мужском одиночном катании. Многократный призер чемпионатов страны Владимир Куренбин, такие известные фигуристы, как Юрий Овчинников, Игорь Бобрин, Владимир Котин, - все они вышли из школы Москвина. Он их вырастил, выучил, воспитал, поставил на коньки. В то время, когда только начал раскрываться талант Юры Овчинникова, у меня пошел отсчет по годам тренерского стажа. Мы с Игорем Борисовичем оказались на совместном сборе (он привез туда Овчинникова), и какое-то время я работала рядом с ними на одном катке. Наблюдение за великолепным спортсменом и прекрасным тренером, их общение на занятиях и на отдыхе вылились для меня в хороший семинар по тренерскому мастерству. Игорь Борисович начинает работу с учениками сразу с подбора музыки, как правило классической или из нового балетного спектакля. Когда-то он поставил Бобрину программу под музыкальные пьесы Мусоргского «Картинки с выставки», и это, безусловно, было тогда новаторством. Выбор Москвиным музыки для спортивных пар всегда предусматривает и предопределяет образность программы, четкое взаимодействие партнеров, а не автоматическую параллельность движений. К тому же на протяжении всего проката Москвин требует от партнеров не терять выработанных взаимоотношений, то есть постоянно придерживаться, даже в момент подготовки к выполнению сложного элемента, того образа, который в данной композиции придумали тренер и хореограф, что в парном катании сделать очень сложно. Композиция Москвина - это не просто скольжение из угла в угол с накручиванием сложных элементов. В его программах всегда есть идея или, другими словами, чисто балетная канва. Впечатление такое, будто он перед постановкой пишет либретто... В короткой программе Селезневой и Макарова, показанной на Олимпийских играх в Сараеве, он удивил всех, поставив им ее на блюз - мелодию, принятую у танцоров. Если пары и используют блюз, то только в произвольной программе, но никак не в короткой. И то, что показали Селезнева и Макаров, действительно настоящий танцевальный блюз, с совершенно неординарными соединениями между элементами. Такой эксперимент, с одной стороны, риск, а с другой - новый путь в парном катании, где всем уже надоели заученные диагонали — в одну сторону прыжки, в другую - поддержки. Риск заключается в том, что сложность нестандартных соединительных шагов между элементами отнимает у спортсменов много сил. К тому же необычный подход к обязательным элементам короткой программы забирает уйму времени в репетиционной работе. Спустя 25 лет после того, как книга была написана, Тарасова сказала о Москвине: Самая уникальная черта Игоря Борисовича заключается в том, что даже на девятом десятке лет он не успокоился и не хочет ни отдыхать, ни почивать на лаврах. Однажды я видела, как Москвин работает с восьмилетней девочкой. Смотрела со стороны на эту картину и думала: «Как же тебе повезло, девочка…» Ему 81 год и он каждый день на работе. Полноценно занимается любимым делом. Когда он на катке, то каждый человек там чувствует себя защищенным. Как маленький ребенок со своим отцом. И это ощущение совершенно не зависит от того, катаешься ты сам на льду, или стоишь на тренерской скамейке. До сих пор, когда он обращается ко мне «Танечка», я чувствую себя совсем маленькой девочкой. А нам ведь всем нравится чувствовать себя детьми. И каждому в глубине души хочется, чтобы это состояние длилось как можно дольше. * * * - Как вы считаете, Москвин - удачливый тренер? - спросила я как-то коллегу Игоря Борисовича, выдающегося тренера и выдающегося (по словам Москвина) «технаря» Виктора Кудрявцева. В разговоре повисла длинная пауза. Кудрявцев словно прокручивал в голове историю своих отношений с Москвиным, вспоминал что-то давно забытое. Наконец сказал: - Можно, наверное, посчитать, что Игорю Борисовичу не очень везло. Игорь Бобрин стал чемпионом Европы после того, как перешел тренироваться к другому специалисту, потом случилась эта дурацкая история с дисквалификацией Олега Макарова... Но даже несмотря на все это, тренерская судьба у Москвина все-таки была счастливой. Как бы то ни было, он подготовил двукратных олимпийских чемпионов. Это такое выдающееся достижение, что если потом у тренера больше никогда не получается даже приблизиться к этому уровню, его карьеру уже не назовешь неудачной. Если бы пары Белоусова - Протопопов у Москвина не было, вполне допускаю, что он мучился бы от собственной нереализованности, - продолжал Кудрявцев. - От того, что не сумел полностью раскрыть себя в профессии. Москвин ведь очень честолюбив и всегда был таким. Но главное, как мне кажется, заключалось в том, что он всегда работал в свое удовольствие. И несмотря ни на какие неприятности, беззаветно любил фигурное катание. Наше знакомство произошло, когда в 1960-м я закончил институт физкультуры. Сразу после этого мы с Москвиным проводили совместный тренерский семинар в Санкт-Петербурге. Мне было тогда двадцать три года. Для меня было лестно, что меня пригласили проводить тот семинар. Работать тренером я начал еще до того, как поступил в институт, и чувствовал, что люди, которые тогда работали в Федерации фигурного катания, ко мне присматриваются. Москвин же был для меня - и остается до сих пор - тренером номер один. Я наблюдал за его работой очень внимательно и очень много лет. Все это время мне импонировало то, насколько детально и скрупулезно Игорь Борисович обучает своих учеников технике фигурного катания, как кропотливо и дотошно он работает над элементами, над программами. Надо сказать, что, учась в институте, я всегда с удовольствием ходил на тренировки гимнастов. Гимнастическая кафедра института физкультуры в Москве в те годы считалась одной из сильнейших, и именно там я постигал секреты методики тренировок, подготовки к соревнованиям. Многие тренеры ведь искренне полагают, работая со спортсменом, что в тренировочном и соревновательном периоде вообще нет никакой разницы. А она колоссальна. Позже в работе Москвина я увидел многое из того, что в бытность студентом наблюдал у гимнастов. Обучение технике вообще требует от тренера большой тщательности. У Москвина я впервые увидел, насколько выверенны и точны могут быть движения плеч, опорной ноги, свободной ноги. Помню, как Мила Белоусова и Олег Протопопов часами отрабатывали парный параллельный прыжок, добиваясь того, чтобы дуга, по которой они оба заходят на элемент, равно как и та дуга, по которой производится выезд, были абсолютно параллельны друг другу. Вымеряли это вместе с Москвиным чуть ли не линейкой. Этим высочайшим качеством элементов и, соответственно, фантастической «ювелирной» красотой и зрелищностью отличалось в те годы все советское парное катание. Москвин, работая с Белоусовой и Протопоповым, как бы создавал эталон качества, по которому равнялись все. Например, я старался так же дотошно работать со своей парой - Людмилой Смирновой и Андреем Сурайкиным. Так получилось, что наши ученики постоянно конкурировали между собой. У меня был Сергей Волков, у Москвина — Володя Куренбин и Юрий Овчинников. Куренбин был виртуозом конька. Цыпа - так его называли все. Он никогда не был красивым фигуристом, но отличался феноменальной цепкостью. Выезжал из таких приземлений, где не мог устоять на ногах никто другой. Для того чтобы выехать, ему было достаточно «зацепиться» за лед хотя бы частью конька. Надо сказать, что в те годы соперничество никогда не сказывалось на личных отношениях тренеров и спортсменов. Скорее, наоборот, поощряло творчество. Мы могли спорить о чем-то до хрипоты, но эти споры никогда не порождали злобы или подлости. Всего лишь один пример: никому из тренеров в те годы даже в голову не приходило, что можно тайком забрать к себе чужого спортсмена. С Москвиным мы долгое время были на «вы»: когда познакомились, разница в восемь лет казалась неимоверно большой. К тому же я сам не испытывал потребности сближаться. Мне всегда было привычнее не спрашивать, а наблюдать. И уже потом делать из этих наблюдений выводы, извлекать то, что вписывалось в мою тренерскую концепцию. Само понятие «питерская школа» в те годы подразумевало очень высокий технический уровень. Большая заслуга в этом отношении принадлежит еще основоположнику российского фигурного катания Николаю Панину-Коломенкину. Тот же Москвин прошел через его руки и его учебники. Не случайно в обязательных упражнениях питерцы, как правило, стояли выше москвичей. Соответственно, они быстрее обучались многооборотным прыжкам. Тамара Москвина - это ведь тоже личность, выросшая под влиянием Игоря. Они постоянно и очень жестко спорили на тренировках, пытаясь доказать друг другу свою правоту. Такая среда очень благоприятствует появлению думающих тренеров. Москвин всегда стремился внести черты индивидуального стиля и почерка во все программы, которые ставил. Белоусову и Протопопова не повторяла ни одна последующая пара, точно так же как не повторяли Москвину с Мишиным, Селезневу с Макаровым. То же самое можно сказать о мужчинах-одиночниках, которые катались у Москвина. В фигурном катании ведь сложно что-то изобрести: все элементы давно уже придуманы. А вот в плане композиции - заходов на прыжок, выходов из прыжка, из вращения - Москвин всегда сильно отличался от всех остальных. Любил этим заниматься. Все его спортсмены были необычайно яркими, и эта яркость шла не от внешних данных, а прежде всего от того, что композиции, созданные коньком, запоминались очень интересным рисунком на льду. Москвин постоянно втолковывал и своим ученикам, да и коллегам тоже: композиция с продуманным рисунком всегда выглядит на льду гораздо интереснее для зрителей и судей, чем просто набор прыжков и вращений. Хотя, безусловно, проще просто ездить по льду как придется... Игорю Борисовичу, кстати, свойственно очень внимательно наблюдать за тем, как работают другие тренеры. Даже когда он отошел от активной работы на льду, было видно, что равнодушно смотреть на фигурное катание он просто не может. Интересуется, что-то подсказывает, всегда отмечает, если что-то ему понравилось. Мне всегда казалось, что работа с парами доставляет Москвину ни с чем не сравнимое удовольствие. После Белоусовой и Протопопова это были Москвина и Мишин, потом - Лариса Селезнева и Олег Макаров. Знаю, что Олег до сих пор вспоминает, как и чему учил их с Ларисой Игорь Борисович. Постоянно приводит его в пример, работая со своими учениками.
|
Игорь и Тамара Москвины: «Лед для двоих» 
