|
|
|
|
|
||
Московскую олимпиаду я проводил в статусе председателя московского «Динамо» и заместителя председателя Центрального – был такой недолгий период, когда я совмещал оба поста, чтобы не была потеряна эффективность управления - поскольку в стране вовсю шла подготовка к грандиозному событию. Организаторам любых Олимпиад всегда было свойственно стремление сделать какие-то вещи «под себя» - под своих спортсменов. Примерно таким же образом мы проектировали трассу групповой велосипедной гонки в Крылатском. И самым активным участником того проекта был наш выдающийся в прошлом гонщик, а потом и тренер Виктор Капитонов, который в свое время дважды становился олимпийским чемпионом, а тогда возглавлял сборную СССР. По своей структуре трасса была тяжелейшей. Понятное дело, что Виктор планировал ее, исходя из потенциальных возможностей своих гонщиков и той тактики построения борьбы, которая была присуща его собственным тренерским взглядам. Подразумевалось, что ставка в групповой гонке будет сделана на Сергея Сухорученкова. Виктор Арсеньевич очень верил в Сергея - как бы видел в нем реализацию своей тренерской мечты. Сухорученков действительно был одним из сильнейших гонщиков в мире, поэтому важно было подобрать команду так, чтобы она, работая на лидера могла на этой трассе выстроить свою тактику ведения борьбы. В программе летних Олимпиад велосипедный спорт вообще занимал особенное место. Командная гонка была главным событием первого дня, одним из двух видов (вторым была пулевая стрельба), где разыгрывались первые комплекты наград. То есть, завоевывая медали, велосипедисты создавали настрой на соревнования всей советской команде. Закладывали медальную базу, а кроме того, сам факт, что команда начинала Игры с победы, многократно усиливал у людей атмосферу командного духа Эту гонку мы выигрывали всегда – с тех самых пор, как советские спортсмены начали участвовать в Олимпиадах. Сам Капитонов становился олимпийским чемпионом в этой гонке дважды – в 1956-м и 1960-м, в 1972-м в Мюнхене первую из пятидесяти советских золотых медалей стране принесли Валерий Ярды, Валерий Лихачев, Борис Шухов и Геннадий Комнатов, в Монреале чемпионами стали Владимир Каминский, Анатолий Чуканов, Ааво Пиккуус и Валерий Чаплыгин – ходили королями по олимпийской деревне в белоснежных цивильных костюмах, а большинство спортсменов еще только ждали своего старта Понятно, что в Москве мы к этой гонке готовились особенно тщательно. Сам я к тому времени уже не просто имел международный опыт, а был вице-президентом международной федерации и всецело отвечал за организационную сторону процесса. С точки зрения проведения соревнований трасса в Крылатском вызывала у всех большую тревогу. Связано это было прежде всего с тем, что водителей, которых можно было бы без опасений посадить за руль машин сопровождения, у нас имелось раз, два и обчелся. В одном месте трассы был изгиб, который мог запросто сломать любую машину – его и велосипедисты-то проходили с трудом. Как-то к нам в Крылатское приехал с инспекцией Евгений Тяжельников, который был заведующим отдела пропаганды в ЦК КПСС. И наш тренер Гайнан Сайдхужин, который, как и Тяжельников, был родом из Челябинска, вызвался высокого чиновника прокатить. Тяжельников приехал на «Чайке» с водителем, Гайнан сел в машину, и они поехали по трассе. После первого же круга водитель вылез из машины, бледный, руками машет: - Я больше туда не поеду. Мы долго ломали головы, что делать с машинами сопровождения. Стали готовить водителей из числа своих же механиков. И все равно это был ужас: каскад из спусков и подъемов, гонка несется, на «техничках» велосипеды висят. А если вдруг завал? Не успеешь оглянуться, как на кого-то наедешь. Не успели мы разобраться с трассой, возникла другая проблема, связанная с режимностью олимпийских объектов. Безопасность Игр была возведена в максимальную степень, вплоть до того, что весь сомнительный контингент на время Олимпиады вывезли из Москвы за пределы сто первого километра. На каждом из объектов круглосуточно дежурили представители внутренних войск, милиции, сотрудников оргкомитета. За день до гонки я приехал на трассу, где было решено в тестовом режиме провести тренировку для всех команд, и остолбенел: вдоль всего кольца трассы с обеих ее сторон локоть в локоть стояли солдаты, образовывая сплошной коридор. Меня аж залихорадило, когда представил, какой может быть реакция иностранцев. Побежал к старшему, он отвечает: - У нас приказ. Я начал объяснять: - Вы должны понять, что такое гонка. Здесь спортсмену бачок с водой подать надо, там - колесо поменять, плюс болельщики, телевидение. Вы отдаете себе отчет в том, какую картинку телевидение на весь мир покажет? Весь мир на уши встанет – посмотрите, как коммунистическая Москва проводит Олимпийские игры! В общем, решили и эту проблему тоже. Правда решалась она на уровне Филиппа Денисовича Бобкова, который впоследствии стал первым заместителем Юрия Владимировича Андропова. Удивительный был дядька – я с ним контактирую по сей день: просто кладезь всевозможных идей и интересных мыслей. Прошел всю войну, дослужился до генерала армии, невероятной доступности и легкости в общении, несмотря на занимаемый пост. С одной стороны, он мог быть очень прямолинеен. По линии КГБ его впоследствии очень сильно пытались дискредитировать, много и довольно безжалостно критиковали в связи с отношением к литературной деятельности Солженицына, которой было принято восхищаться – имелась такая тенденция в обществе. Бобков по этому поводу сказал тогда прямо: «А кто такой – Солженицын, если мы говорим о мировой литературе? И где его место - в этой литературе? С другой стороны, несмотря на все разговоры о том, что КГБ – организация исключительно карательная, с Филиппом Денисовичем дружили такие люди, как Майя Плисецкая, Родион Щедрин, Иосиф Кобзон, наш известнейший хирург-кардиолог Лео Бокерия, причем эта дружба продолжалась и после того, как Бобков вышел на пенсию. А это, согласитесь, достаточно сильно характеризует человека. Вот Бобкову я тогда и сказал: - Вы же сами знаете, что такое спорт, что такое велосипедная гонка. Будет грандиозный скандал. Потом мы с Бобковым даже смеялись: хорошо, мол, что тех солдатиков вдоль трассы без оружия в первый день поставили. * * * Сама по себе Олимпиада нужна была нашей стране, как воздух. Не беру в расчет политическую сторону дела, хотя большой спорт всегда был сильно политизирован: как только в нем образуется «флаговое» участие, оно всегда придает мероприятию политическую окраску. Понятно, что Олимпийские игры – всего лишь сегмент мирового спорта, но этот сегмент сильно выпячен. По политическим мотивам в том числе. Поэтому так велик соблазн использовать Олимпиады, как инструмент политической борьбы. Так было в 1980-м, когда решение бойкотировать Игры в Москве приняли американцы, затем история повторилась в 1984-м, нечто похожее начало происходить по отношению к России и тридцать лет спустя - после Игр в Сочи. Надо понимать простую вещь: никого не интересует «слабый» соперник. Чем чаще мы стали получать право провести у себя те или иные соревнования, чем лучше их проводили и чем чаще побеждали, тем сильнее раздражали всех вокруг. Так происходит не только в спорте, но и в любой другой сфере человеческой жизни. Поэтому как только в мире сложилась политическая установка об изоляции нашей страны, сразу возник вопрос: почему бы и в спорте не дернуть за соответствующие ниточки? Ну а в 1980-м одна из глобальных задач нашего государства заключалась как раз в том, чтобы показать миру: Москва – это красивейший цивилизованный город, а не дремучая тайга с медведями, где одни убогие живут. Еще более важную роль та Олимпиада сыграла для людей. Это прежде всего была колоссальная радость – увидеть столь грандиозный спортивный праздник в своей стране. Не случайно на церемонии закрытия даже у прожженных циников стоял ком в горле, когда в небо улетал олимпийский мишка. И вот этот дух всеобщего единства, сознание, что мы способны удивлять мир не только тем, что летаем в космос, вызвали у людей потрясающие чувства. Все строилось очень быстро. Мы долго обсуждали, где будет расположен велосипедный трек, изучали различные площадки. По нынешним временам в международных правилах, где изложены технические требования к олимпийским сооружениям сказано, что трек должен быть 250 метров. На стадионе Юных пионеров у нас был четырехсотметровый трек – совсем старенький, сделанный из железобетонных конструкций. Но тогдашние требования международной федерации предписывали иметь размер 333,3 метра. Понятно, что первой мыслью у всех было построить новый трек на месте старого. Для этого требовалось бы увеличить площадь застройки всего на сто метров, но нам не разрешили. Как мы тогда бились... Упирали на то, что после Игр такое сооружение можно использовать в самых разных целях, что само расположение объекта таково, что загрузка ему будет обеспечена. Алексей Андреевич Куприянов, которого я уже вспоминал, на тот момент работал в должности, одного из нескольких главных специалистов в оргкомитете Олимпиады – тогда было принято решение привлечь к подготовке Игр всех «стариков», способных оказать консультативную помощь. Он сам ходил по инстанциям, пытался убеждать, но московские власти уперлись: стадион Юных пионеров – это памятник архитектуры. До сих пор когда проезжаю мимо и вижу на месте СЮПа тот жилой космодром, что там наворотили, вспоминаю историю с нашим многострадальным велотреком. * * * Трек, который к Играм-1980 был построен в Крылатском, получился уникальным – в том числе и потому, что покрытие для него было сделано из уникальной породы дерева – сибирской лиственницы. Он был очень «быстрым» - пожалуй, самым «быстрым» на тот момент треком мира. За время Игр на треке было установлено тринадцать мировых рекордов, и я сам видел, как Роберт Дилл-Бунди, который стал олимпийским чемпионом в индивидуальной гонке преследования, целовал счастливое для него полотно. Четыре года спустя в Москву – специально для того, чтобы установить мировой рекорд в часовой гонке - приезжал знаменитый итальянский гонщик Франческо Мозер. Парадоксально, но за всю историю существования трека в Крылатском, полностью заполнен он был всего два раза. Первый – во время Олимпиады, и второй – во время того самого мозеровского рекорда в январе 1984-го. Проблема эксплуатации олимпийских объектов после Игр была достаточно злободневна уже тогда: загрузить спортивные сооружения, чтобы они не простаивали без дела и не ветшали, было достаточно сложной задачей, требующей специальной программы действий. Поэтому мы и прилагали столько усилий, чтобы построить трек в центре города, а не на его окраине. Понятно ведь было, что завлечь народ в массовом порядке в Крылатское скорее всего не удастся никогда. Одно время я много изучал возможности спортивных сооружений, интересовался, как решают те или иные вопросы в других странах. И пришел к выводу, что очень часто мы пытаемся решить задачу как бы не с того конца. Спортивное сооружение само по себе оно очень редко инициирует на своей базе проведение спортивно-массовых мероприятий. Поэтому во всем мире инициаторами как спортивных, так и развлекательных мероприятий выступают как федерации по видам спорта, так и самые разные организации. Посмотрите, что творится в Соединенных Штатах: график каждого стадиона расписан по дням: то мотоциклисты через препятствия прыгают, то машины на каких-то неимоверных колесах по песку катаются. Люди постоянно озабочены тем, чтобы загрузить спортсооружения, сократить эксплуатационные расходы, вывести свой бизнес на прибыль. Когда я в Швейцарии первый раз в жизни увидел состязания лесорубов - в кожаных шортах, на опилках - даже подумать не мог, что это до такой степени зажигательно и по-спортивному интересно. Мы в последнее время проводим в России довольно много соревнований ранга чемпионатов мира, чемпионатов Европы, этапов «Гран-при» и Кубков мира, но почти не выдвигаем свои традиционные соревнования на международный уровень. Хотя международная практика как раз говорит о том, что подобных соревнований в мире – тьма: Лахтинские игры, Холменколенские игры. Еще один парадокс заключается в том, что никакая другая страна за исключением разве что США не имеет такого количества олимпийских чемпионов. Мы могли бы проводить у себя великое множество турниров имени великих атлетов прошлого - и почти не проводим их, хотя давным-давно приучили мир к тому, что способны принять и провести у себя мероприятие любого масштаба. * * * Не успела начаться Олимпиада, мой непосредственный динамовский начальник Петр Степанович Богданов, у которого я был заместителем, слег с дичайшей ангиной – его просто подкосило. Наверное в какой-то степени это было закономерно: все, кто был задействован в подготовке Игр, работали на пределе возможностей. Вот организм и не выдержал – как, бывает, не выдерживают пика спортивной формы и связанного с этим напряжения организмы спортсменов . Когда Богданов выбыл из строя, что было так или иначе связано с выступлениями динамовских спортсменов во всех без исключения видах спорта, легло на меня. Приходилось мотаться по объектам, переживать, участвовать в решении всевозможных и постоянно возникающих проблем. По линии международной федерации я параллельно отвечал за весь велоспорт. Плюс – в сферу моей ответственности входил трек в Крылатском – как сооружение. То есть, объем работы был титанический. Но удовлетворение от нее тоже было колоссальным – с каждым днем наши спортсмены выигрывали все больше и больше медалей. Потом возникло множество историй о том, что во время московских Игр русские придумали кучу всевозможных хитростей, которые помогали им побеждать. Ну примерно как история с воротами в «Лужниках», которые открывали в нужный момент, чтобы поток воздуха, который при этом образовывался, подхватывал копье «своего» копьеметателя и нес его за рекордную отметку. Я никогда не относился к таким рассуждениям всерьез. Человеку вообще свойственно преувеличивать многие вещи. Я, помню, как-то еще в самом начале своей управленческой карьеры написал докладную записку в ЦК, а потом, разговаривая с товарищем, который занимал достаточно большой пост, сказал ему, мол должны же там «наверху» не только понять, что все это важно и нужно, но и решить проблему, раз уж там собраны самые умные, самые достойные и самые ответственные. Мне реально в те годы казалось, что в ЦК сидят если не боги, то полубоги точно. А товарищ засмеялся и говорит: - Ты слишком хорошо о них думаешь. Если не можешь найти решение самостоятельно, глупо полагаться, что это сделают «там». Так было и в спорте. Если одна страна побеждает всех, проигравшие скорее будут говорить о том, что они «что-то жрут», что что-то придумали, нежели признают собственную слабость в методиках или чем-то другом. Хотя применительно к велосипедному спорту, я сталкивался с поистине уникальными людьми. Один из них – Гена Мартынов, работавший в институте физкультуры на кафедре велоспорта, первым в мире изобрел металлический туплекс на педали. До этого был ремень, которым затягивали ботинок. У спринтеров на педалях крепилось по два ремня: взрывная сила и, соответственно, нагрузка на ремень была такова, что кожа рвалась в клочья, и никакого надежного сцепления с педалью эти ремни конечно же не обеспечивали. Гена изобрел «ласточкин хвост», который вставлялся в педаль сбоку и защелкивался. Поначалу новинка казалась слишком травмоопасной, да и на самого Гену многие тогда смотрели, как слегка чокнутого. Он круглый год ездил на велосипеде, и кроме этого его, казалось, вообще ничего не интересовало. А через какой-то период времени идею подхватил Adidas и стал массово выпускать металлические туплексы для профессионального велоспорта. Гена первым придумал ту модификацию велосипедного руля, которая позволяла велосипедистам ездить с выпрямленными руками. Но и тогда над ним у нас только посмеялись, а впоследствии именно такие, но слегка усовершенствованные рули стала выпускать какая-то японская фирма. Еще был какой-то корейский умелец, который много лет жил в СССР. Он изобрел супорт, который не позволял велосипедной цепи соскочить с шестеренки. Потом эти суппорты стала производить итальянская фирма, основной специализацией которой было производство авиационных двигателей, а детали для велосипедов они изготавливали побочно. Свой «Сумасшедший профессор» имелся и на кафедре велоспорта в питерском институте физкультуры имени Лесгафта. Звали его Николай Иванович Петров. Он как-то пришел ко мне, когда мы проводили в Петербурге семинар тренеров – принес эллипсовидную шестеренку. Николай Иванович сильно заикался, поэтому слушать его было тяжело. Но я мучительно и терпеливо все-таки довел ту беседу до конца, пытаясь вникнуть в то, что человек мне рассказывает. Выслушал всю теорию расчета: как поставить эту самую шестеренку при нажиме, когда педаль приходит наверх, какой градус должен быть, чтобы усилие облегчалось, а давление увеличивалось. Думал, что у меня взорвется голова. Примерно так же реагировал на Николая Ивановича и его изобретения Александр Кузнецов, работавший тогда на кафедре велоспорта. А через пять или шесть лет итальянская компания «Компаньоло», которая специализировалась на производстве навесного оборудования для шоссейных велосипедов, наладила производство эллипсовидных шестеренок, и на них стал ездить весь профессиональный мир. Это я к тому, что умельцев в нашей стране всегда хватало. Просто не всегда хватало понимания, что людей, предлагающих те или иные «революционные» идеи, надо выслушивать, а не гонять. * * * Не думаю, что стоит относиться всерьез к рассказам о каких-то особенных ухищрениях, которые на той Олимпиаде помогали нашим спортсменам выигрывать. Дело было скорее в другом. Поскольку важность успешного выступления понимали на всех уровнях, мы делали все возможное, чтобы обеспечить своим спортсменам наилучшие условия для тренировок, размещения, старались абсолютно во всем предоставить им соответствующий сервис. Закупали максимально лучшее на тот момент оборудование - те же велосипеды, раз уж у нас в стране не производилось машин требуемого качества. Подтягивали сопутствующие службы – ту же медицину, чтобы обеспечить людям максимально эффективную реабилитацию. Мне говорили потом: «А вот помните, на треке стояла кислородная палатка, в которую спортсмены заходили перед стартом и дышали кислородом?» Может быть, и стояла. Сам я эту палатку не видел, но совершенно не исключаю этого. Тем более что никаким существующим на тот момент правилам такие вещи не противоречили . Наши гребцы – байдарочники и каноисты – готовились к той Олимпиаде под Рязанью. Великолепное место, сосны кругом - чистая Прибалтика по климату. Как-то я задал вопрос Виктору Горелову, который до сих пор эту базу возглавляет, а тогда был гребцом, входил в сборную, почему вообще возникла идея отправить команду туда, а не куда-то еще? Горелов мне и объяснил, что их «наука» - а тогда к каждой сборной были прикреплены целые бригады всевозможных специалистов – обнаружила, изучая базу, что в этом месте совершенно другая плотность воды и другое течение. У нас ведь тогда еще не было специальных гидроканалов для гребли, поэтому приходилось искать определенные природные условия, позволяющие выполнить ту или иную работу. Гребцы приезжали туда на сбор, потом выходили на свободную воду и... Есть такой термин – «гребется» или «не гребется». Так вот после тех тренировок под Рязанью нашим спортсменам «греблось» очень здорово. Легкоатлеты уже тогда пользовались для реабилитации барокамерами, которые потом стали использоваться во многих видах спорта. Занимался этой темой один из известнейших на тот момент физиологов Анатолий Коробков, возглавлявший в 1960-х годах научно-исследовательский институт физкультуры. Не знаю, был ли он сам легкоатлетом, но много работал с этим видом спорта, потом стал профессором, написал множество работ по физиологии спорта. В определенной степени такие вещи тоже определяли уровень московской Олимпиады: в спортивной науке повсеместно работали люди, имеющие большой вес в ученом мире страны и признанные этим миром. Наверное этот факт тоже можно считать преимуществом, которое наша олимпийская команда имела перед всеми прочими. Если перекидывать мостик из тех времен в нынешние, одна из самых больших потерь заключается в том, что ту спортивную науку мы просто потеряли. Наши институты физкультуры к сожалению давно уже не готовят специалистов соответствующего уровня. Не проводится переподготовка преподавателей – ни на одной кафедре нет прикладной науки. Мы имеем абсолютный «минус» в резерве на выдвижение как руководящие, так и тренерские посты. Когда существовали спортивные общества, фактически на любую должность можно было брать специалистов оттуда, что и делалось. Как только мы перестали готовить собственные кадры, стала шириться практика приглашения на тренерские позиции иностранцев. И этот огромный поток варягов, который наша страна за несколько последних лет пропустила через себя, породил интересное явление – повсеместное стремление пользоваться исключительно чужим умом. О чем можно говорить, если программу развития самбо мы заказываем в Исландии, а программу развития зимних видов спорта – в Ванкувере? То же самое происходит со спортивной медициной. Наши специалисты в своей массе не пользуются никакой специальной литературой, поскольку она выходит не на русском языке, не знают, как утверждается запрещенный лист Всемирного антидопингового агентства, по какой схеме туда попадают новые препараты – и так далее. Я совершенно согласен с тем, что главная чума современного спорта – это допинг Что можно ему противопоставить? Только одно: правильную организацию дела и современную методику подготовки и восстановления. Мы должны дать эту методику тренеру в руки и сопроводить ее грамотным медицинским обеспечением. Когда тренер не имеет ни того, ни другого, он работает, как может. При этом его зарплата, звания, премии, а следовательно – благополучие его семьи – зависит только от результата. Вот человек и стремится любой ценой этот результат получить. * * * Удивительно, но я совершенно не помню, чтобы на московской Олимпиаде возникали какие-то прецеденты допингового характера или как-то особенно пристально фиксировался вопрос фармакологии, который сейчас ставится во главу угла на всех Олимпийских играх. Возможно, иными были требования. А кроме того не было столь мощной сети проверяющих органов, как та, что существует сейчас. Существовала медицинская комиссия Международного олимпийского комитета, которую возглавлял принц Де Мерод, который даже не был медиком. В Международной федерации велоспорта комиссия была своя. Возглавлял ее доктор Славик, чех по национальности. По своей основной специализации он был ортопедом, возглавлял клинику в Праге, очень активно работая в своей профессии, контактировал с лучшими врачами Европы, в том числе с профессором Елизаровым - знаменитым курганским ортопедом, который сумел восстановить после тяжелейших переломов легендарного Валерия Брумеля. Доктор Славик входил в состав медицинской комиссии МОК, и через него я узнавал о каких-то тенденциях. Разумеется, допинг-пробы брали у всех победителей и не только, но тут нужно учитывать два фактора. Во-первых, никто не ставил такой задачи во чтобы то ни стало кого-то в чем-то уличить. Во-вторых, иными были механизмы контроля. Это уже потом, когда в любительский спорт допустили профессионалов и пошла активная борьба с допингом, появились суперсовременные лаборатории, и резко поднялась разрешительная способность аппаратуры. А тогда способы анализа проб были достаточно примитивны. Надо понимать простую, в общем-то, вещь: допинг в спорте высших достижений возник не вчера. Вспомните, что произошло после объединения двух Германий: многие, и я в том числе, тогда были уверены, что после падения Берлинской стены немцы объединятся и на хорошо известных методах вынесут мир в одну калитку. Они же поступили иначе: заявили, что не пойдут путем ГДР и что по этой причине не стоит ждать от спортсменов скорых выдающихся результатов, но занялись технологиями: отобрали все лучшее, что было в немецкой спортивной фармакологии, передали все наработки в Кельн в знаменитую лабораторию Манфреда Донике, и все это работает на немецкий спорт по сегодняшний день. Просто работа эта ведется не в варианте ГДР, где во главе угла была схема «шприц – результат», а диаметрально противоположным образом: результат – и затем максимально эффективное восстановление. Сам по себе спорт ведь со времен той же московской Олимпиады сильно изменился. Как только в нем был запущен процесс коммерциализации, а произошло это после Игр в Сеуле, когда Самаранч принял решение допустить профессионалов к участию в любительских соревнованиях, начался серьезный конфликт между клубными и национальными сборными: международные федерации стали в некотором смысле дублировать действия МОК – искать спонсоров, привлекать телевидение, это в свою очередь потребовало резкого увеличения количества соревнований. Если раньше большим количеством стартов отличались лишь единичные виды спорта типа тенниса и горных лыж, постепенно в эту обойму втянулись все. * * * Под занавес московской Олимпиады случилась ситуация, позволившая мне увидеть Сергея Павловича Павлова в совершенно неожиданном ракурсе. Не думаю, кстати, что о нем знают многие из тех, кто во время тех Игр с ним работал. Павлов, как председатель Спорткомитета, возглавлял штаб советской делегации, в который входил и я в силу своей должности руководителя динамовской группы, тем более что на динамовских сооружениях проводили достаточно большое количество соревнований. В этот перечень входило стрельбище в Мытищах, игровой зал на улице Лавочкина, и так далее. По утрам приходилось вставать чуть свет, в шесть-семь часов я уже проводил совещание собственного штаба, где мне докладывали сводку по предыдущему дню, затем начинался соревновательный день, плюс – велосипедные дела. Вечером мы в обязательном порядке собирались у Павлова в Олимпийской деревне, решали какие-то текущие проблемы, подводили итоги, в общем - каждодневных забот хватало. В связи с этим я ложился спать в лучшем случае в час, а то и в два часа ночи, чтобы снова подняться в четыре или пять утра. В заключительный день Игр мы с нашим динамовским тренером-пятиборцем Олегом Чувилиным пошли на закрытие Олимпиады – в официальных парадных костюмах, все как положено . До начала церемонии оставалось, наверное, час или полтора, а возможно, что и меньше. Павлов уже находился на правительственной трибуне, наши же места располагались прямо под ней. И вдруг от Павлова прибегает человек: - Сергей Павлович просит вас срочно к нему подняться. Я, естественно, поднялся в ложу. Гляжу, на Павлове в буквальном смысле нет лица. Спрашиваю его: - Что случилось? И слышу в ответ: - В точке сбора нашей делегации у Малой спортивной арены - пять человек. Ребята, выручайте: делайте, что хотите: вытаскивайте с трибуны всех наших, но во чтобы то ни стало нужно скомплектовать «коробочку». Мы с Чувилиным кинулись на Малую спортивную арену. Когда добежали, там стояло человек, наверное, уже пятнадцать. В чем дело, всем было по-человечески понятно: Олимпиаду триумфально выиграли, расслабились. Но допустить, чтобы страна-победитель появилась на стадионе в столь жалком виде, было совершенно невозможно – в этом отношении я Павлова прекрасно понимал, тем более что с минуты на минуту на трибуне должны были появиться члены Политбюро.. Мы стали хватать всех подряд, кто направлялся на трибуны в костюмах советской команды. Объясняли коротко: «Ребята, экстренно нужна ваша помощь». В итоге все-таки сколотили «коробочку» человек на сорок или пятьдесят, сами встали во главе. Супруга моя тогда сидела на трибуне и потом рассказывала, что вообще ничего не успела понять: вроде только что рядом был, потом отошел куда-то, бац – и уже по стадиону иду. Зато позора удалось избежать.
|
Валерий Сысоев «Групповая гонка» 
