|
|
|
|
|
||
Когда я уходил из Спорткомитета в «Динамо», с одним из моих коллег – тоже Виктором Капитоновым, но не нашим, велосипедистом, а из конькобежного спорта – у меня случился интересный диалог. Он мне сказал, желая хоть как-то поддержать, наверное – все ведь были осведомлены о причине, по которой я ухожу: - Ну, теперь зато будешь генералом. Я ответил: - Не буду никогда. - Почему? - Сам подумай: на освобожденной комсомольской работе я никогда не был, на партийной – тоже, ну, как с такой биографией я могу стать генералом? По тем временам даже высшая динамовская должность, то есть председателя Центрального Совета – была полковничья. Генеральской она стала позже, когда Куприянова сменил на этом посту Петр Степанович Богданов. С его приходом в ЦС поменялась административная структура, поскольку страна уже вовсю готовилась к Олимпиаде, и должность стала генерал-майорской. Структура «Динамо» вообще была уникальной. По юридической сути регистрации, оно было общественной организацией, но президиум состоял исключительно из государственников. Начальники войск, заместители министров. То есть вся формула динамовской жизни была сугубо государственной, хотя документально, «Динамо» стояло в государственном плане последней строкой - после православной церкви. Впрочем, дожить до генеральских погон мне предстояло не скоро. Генерал-майором я стал, когда сменил на посту председателя Богданова, вернувшись в общество из Спорткомитета СССР, с должности заместителя тогдашнего председателя Марата Грамова. Хоть и говорил, уходя от Павлова, что в государственную систему управления не вернусь больше никогда, история все-таки повторилась – в 1983-м. А в 1970-м у меня даже близко не было мотива идти в «Динамо» ради генеральских погон. Не думал, что даже майором стану. Точнее сказать, вообще не думал об этой стороне своего назначения. Гораздо больше меня увлекала мысль, что в очередной раз я вышел на большую аудиторию великих тренерских умов, выдающихся личностей. В Спорткомитете я лишь частично соприкоснулся с ними. Но это не шло ни в какое сравнение с той плеядой, которая была на тот период в «Динамо»: Гавриил Качалин, Михаил Якушин, Константин Бесков, Александр Севидов – в футболе, великий волейбольный тренер Гиви Авхледиани, Евгений и Лидия Алексеевы, а так же Евгений Гомельский – в баскетболе, Елена Чайковская– в фигурном катании. Хоккейную команду возглавлял тогда Аркадий Иванович Чернышев, с ним я сразу же и пересекся. Получилось это так: через некоторое время после моего прихода в Центральный совет, Куприянов порекомендовал меня председателю московского «Динамо» Льву Евдокимовичу Дерюгину, и тот взял меня себе в замы. И где-то через неделю после моего назначения сказал: - Слушай, у нас так повелось, что я курирую футбол, а на хоккей человека нет. Давай-ка ты его и будешь курировать. Тем более что и первое поручение уже есть: вот тут анонимка пришла на Аркадия Ивановича Чернышева с хоккейных сборов, что он совсем плохо работает. Езжай-ка ты туда с проверочкой. Я опешил: - Лев Евдокимович, кто такой Аркадий Иванович, кто - я. Как вы вообще себе это представляете? Я поеду Аркадия Ивановича проверять? А он улыбается: - Ничего, ничего, езжай... Анонимку, как выяснилось, написала «группа товарищей» под предводительством одного из игроков. Динамовская хоккейная команда находилась в то время на сборе в Отепя, сами они на том сборе в основном пьянствовали, а обвинить в отсутствии результата решили Аркадия Ивановича. Мол, и методики его давно устарели, и организация дела оставляет желать лучшего. Чернышев на тот момент многим казался уже стареньким, хотя ему не было и шестидесяти. Он увлекался рыбалкой, что совершенно не мешало ему прекрасно вести тренерский процесс. Понятно, что его постоянно сравнивали с Тарасовым, многим хотелось, чтобы тренер был именно таким – шумным, нахрапистым, но Чернышев даже в молодости был скорее антиподом Тарасова в очень многих вопросах – и по жизни, и в хоккее. Бывать в Отепя мне приходилось и раньше, еще по старой работе в Спорткомитете СССР. Там проводилось много соревнований по лыжным гонкам, биатлону, лыжному двоеборью. Потом туда уехали жить наши знаменитые лыжники, олимпийские чемпионы Алевтина и Павел Колчины, которых я тоже хорошо знал. Но к Аркадию Ивановичу ехал с определенной неловкостью. Что представляла собой динамовская хоккейная команда я разумеется в общих чертах знал. Для начала она была абсолютно разношерстной. Кто-то из игроков числился в пожарной охране, кто-то – разнорабочим на стадионе, то есть команда существовала только на поле. С режимом все тоже было достаточно вольно. Помню, накануне своего назначения в «Динамо» я однажды возвращался с какого-то мероприятия, которое проводилось на одном из женских производственный предприятий где-то в Подмосковье. Наша велосипедная команда тогда как раз вернулась с велогонки Мира, вот нас и отправили на фабрику – в целях спортивной пропаганды. В числе участников того «спорт-актива» был один динамовский хоккеист. Кто я такой, он не знал, и когда мы возвращались обратно, говорит: - Ну-ка, останови машину. Выскочил куда-то, возвращается – в руках три бутылки портвейна. Еще и на меня наехал достаточно жестко и со всей сопутствующей лексикой – за то, что я попытался замечание ему сделать. До моего динамовского назначения оставались тогда считаные дни, и я не удержался, сказал: мол, через несколько дней встретимся, вот тогда и поговорим. Одного из авторов анонимки мы с Чернышевым вычислили сразу. Он в свое время играл в воскресенском «Химике», потом оказался в «Динамо» у Аркадия Ивановича. На том сборе травмировался и возвращался в Москву одним со мной поездом, но в другом вагоне. Через некоторое время пришел знакомиться – с бутылкой. Я его, конечно, выпроводил, но по отдельным фразам четко понял, что инициатором писем с жалобами на Аркадия Ивановича был именно он. После той так называемой «проверки» Аркадий Иванович проработал старшим тренером еще года три или четыре. Понимал, что уже не справляется, сам подготовил себе замену – в том плане, что отказался брать в преемники Виктора Тихонова – настоял, чтобы это был Владимир Юрзинов. * * * Погоны я надел почти сразу, как пришел в «Динамо» начальником отдела. Это было мое первое офицерское воинское звание - капитан. Это не было обязательным, но в то же самое время было необходимостью. Основой динамовской спортивной инфраструктуры были всегда штатные команды. И возглавляя такой отдел, как тот, что достался мне, где большинство спортсменов и тренеров были аттестованы, по логике, руководитель тоже должен быть аттестован. В той политической системе и социуме, в котором мы жили, динамовская система организации спорта проявляла достаточно большую социальную заботу о будущем своих спортсменов. Тогда ведь не было грантов, каких-то стипендий. И для тех, кто проявил себя в большом спорте, погоны были своего рода механизмом адаптации к дальнейшей жизни. Во-первых, за человеком сохранялось офицерское звание. Взять Льва Ивановича Яшина - Он закончил играть полковником. К этому прилагался весь полагающийся званию социальный пакет: поликлиника, забота о семье, бесплатный проезд, оплата жилья. Все эти льготы сохранялись и после выхода на пенсию. То есть у людей не было страха , что как только они закончат выступать, то будут просто списаны в тираж. Погоны придавали определенный дополнительный вес. Когда, допустим, объявляли, что на гимнастическом помосте выступает олимпийский чемпион, майор Михаил Воронин, для военной аудитории это имело совершенно особенное значение. Понятно, что не погоны создавали человеку авторитет – в этом отношении мне нужно было добиваться уважения к себе самостоятельно. В те времена в спорте существовала такая штука, как Сводный план олимпийской подготовки. Помню. Я пришел с этим к одному из своих тренеров – Ивану Ильичу Манаенкову. Он офицер, подполковник погранвойск. Я достал план, начал объяснять: мол, нужно написать, сколько и в каком году вы подготовите мастеров спорта, мастеров спорта международного класса, кандидатов в сборную... Манаенков все внимательно выслушал, поднимает глаза и абсолютно спокойно, серьезным голосом спрашивает: «Молодой человек, вы случайно Ван Гогу не советовали, сколько картин ему следует написать?» Убрал меня мужик в миг. Тогда я и оценил, собственно, эту манеру выдающихся, порой гениальных и уверенных в себе людей говорить без какого бы то ни было напряга в голосе, но так, что ты сразу все понимаешь. Неуверенный все время кричит. А уверенному даже в голову не приходит повышать голос. Ему это незачем. Мы все-таки с Иваном Ильичом тогда договорились. Я уже без всяких экивоков объяснил ему, что должен как-то из этой ситуации выкарабкиваться – мне ж этот план тоже сверху спустили, не сам же я его придумал. Час мы наверное обсуждали эту тему, и Манаенков в итоге сказал: «Ну, ладно. Что-нибудь придумаю – и напишу».Но для меня это был хороший урок. Следующим испытанием на прочность для меня стало первое публичное выступление перед всем динамовским тренерским составом. На этом настоял Дерюгин, сказав, что раз уж я назначен зампредом, должен выступить перед коллективом с программной речью. Тут я реально задергался. Тренеров и всевозможных руководителей в «Динамо» насчитывалось человек 150, все великие, и я – пацан - должен выйти на трибуну и читать им лекцию. Отказаться не могу – поручение начальника. Оказаться дураком тоже не хочется. Выступал я два часа. Развел столько теории, что хватило бы для научно-исследовательского института. Как ни странно, меня слушали. Потом я, разумеется, понял, что большинству из собравшихся было вообще не важно, что именно я говорю с трибуны. Главным для них было просто посмотреть, что за субъекта им заслали в качестве руководителя. Но меня явно приняли. * * * Сколь огромной была поддержка, которую я тогда получил со стороны Дерюгина, я понял значительно позже. Он дал мне право на диалог с уникальным пластом того «Динамо». Прежде всего – с тренерами. По тем временам это было сообщество очень неординарных людей, прошедших глубочайшую и интереснейшую жизнь. И, в том числе, тренерско-педагогическую – в спорте. Мне, безусловно, повезло с ними в том, что я постоянно мог учиться, мне помогали, никаким образом не давая понять, что они – великие, а я – никто. Тот же Лев Иванович Яшин тогда был начальником футбольной команды. Казалось бы, кто я такой был для Льва Ивановича? Какой-то зампред «Динамо», какой-то мастер спорта. Но Яшин при всем своем невероятном величии оказался настолько мягким и простым в общении человеком, настолько доступным, что я порой даже стеснялся этой доступности. Он скорее был для меня как старший брат, как дядька. Что-то подсказывал, помогал избегать неправильных шагов, делая это в высшей степени корректно – так, чтобы не вызвать во мне ни малейшего ощущения собственной неполноценности. Это было важно: пока ты растешь в профессии, естественно, совершаешь какие-то ошибки. Вся эта аудитория вселяла в меня жгучее желание оказаться в глазах людей не пустышкой. Мысленно я постоянно себе твердил: «Валера, тебя за нормального человека приняли, дали возможность войти в этот круг. Теперь уже сам давай, шурупь, шевели мозгами. Докажи, что умеешь работать, покажи свой труд». В целом же я реально был счастлив. Это чувство порой заключается в том, чтобы чувствовать, что ты - нужен. Нужен для дела, для того, чтобы помогать создавать результат, более того, мне не отказывали в чести разделить достижения вместе со спортсменами и тренерами, прикоснуться к великим свершениям, почувствовать, что это в некотором плане и моя работа тоже. Периодически в «Динамо» под трибунами стадиона собирался так называемый «Клуб мастеров» - ветераны, люди из самых разных видов спорта. Эта «семья» тоже во многом способствовала моему профессиональному росту. Вместе с Дерюгиным тогда работал Владимир Григорьевич Балтаджи, который впоследствии был у меня заместителем. Балтаджи был значительно старше нас, мудрее, опытнее. У него просто можно было позаимствовать – и многие заимствовали – массу полезного от практичной, так сказать, дипломатии до банальных жизненных подсказок. Одним из любимых выражений было такое: «Умейте разделять друзей истинных и ложных, а главное - всегда соблюдайте их пропорции в своей жизни». От него же я как-то услышал: «Остановись, мгновенье, там, где тебе повезло!» С подачи Дерюгина я вскоре получил еще один хороший урок. Лев Евдокимович попросил меня поприсутствовать на традиционной встрече общества «Юный динамовец» - с родителями динамовских спортсменов. В «Динамо» тогда придавалось огромное значение социальной роли спорта: Это были не только занятия с детьми сотрудников, которые в силу объективных причин не всегда были охвачены семейным уютом. Велась работа с трудновоспитуемыми подростками во дворах, в детских домах. Даже отдельная динамовская спартакиада среди детских колоний тогда проводилась - по отдельным видам спорта. Через «Юный динамовец», если смотреть на эту организацию не только спортивным взглядом, прошло немало интересных людей. Аудитория на встречах собиралась тоже интересная - достаточно интеллигентный родительский состав со своими детьми. Встречи проводились раз в год и на них всегда выступал кто-то из известных спортсменов. Дерюгин предупредил, что на той встрече, куда он просит меня пойти, будет выступать Саша Чудина – ее никто и никогда не называл полным именем. Когда-то она была выдающейся спортсменкой, выступала сразу в нескольких видах спорта, в силу особенностей своего организма везде показывала выдающиеся результаты. В войну ездила за рулем грузовика в блокадный Ленинград, словом, прошла огромный и крайне непростой жизненный путь. Жила Чудина в динамовском доме неподалеку от стадиона и честно говоря, производила крайне неоднозначное впечатление: худая, не слишком ухоженная, испорченные постоянным курением зубы... Я попытался было от этого мероприятия отказаться - слишком сильным было предубеждение. Но Лев Евдокимович настоял: «Ты сходи, сходи». Ну я и пошел. Сел на задний ряд. Сценка маленькая, на стульчике сидит Саша Чудина. Как только она начала говорить, я понял, что для меня вообще перестало иметь значение, как она выглядит. На первый план вышло богатейшее внутреннее содержание. Как она разговаривала с детьми, как выстраивала этот диалог! Я просидел там два с половиной часа, получив колоссальное удовольствие от мероприятия в целом, а параллельно - огромный жизненный урок. Уходил оттуда понимая, что за счет должности, неожиданно для меня предложенной, мне в очередной раз открылся громадный пласт совершенно новых познаний, возможность соприкоснуться с выдающимися, великими характерами. Второе, что я тогда понял - что командовать такими людьми невозможно. Можно только найти себя рядом с ними. * * * В «Динамо» я познакомился с Еленой Чайковской, которая тогда тренировала Милу Пахомову и Сашу Горшкова. Они еще не были олимпийскими чемпионами, а только два или три раза выиграли чемпионат мира. Я приезжал в «Динамо» рано утром, приходил к Чайковской на тренировку и смотрел, как ребята катаются. При том, что судейство в фигурном катании по тем временам было в высшей степени субъективным, мне было безумно интересно понять, из чего складывается оценка, как исполняются те или иные элементы, связки. Фигурное катание по тем временам было ничуть не менее народным видом спорта, нежели футбол: выступления фигуристов смотрели всей страной и всей страной болели за них. А кроме того, я просто восхищался людьми, вынужденными жить в условиях вечной мерзлоты, но ничем и никогда не проявляющими того, что терпят какие-то лишения. Чайковская, как мне тогда казалось, была ближе к театральному миру, нежели к спортивному. Поэтому в сравнении с другими тренерами того времени в ней чувствовалось больше образования, больше понимания жизни, больше вкуса. А та же Тарасова, как и ее отец Анатолий Владимирович, была прежде всего сгустком воли к победе и характера: только глазом повела – и все лежат по стойке смирно. Выдержать ту истерию, когда все трое великие и все – антагонисты, было непросто. У той же Тарасовой правда всегда была лишь одна – своя. Татьяна, безусловно, великий тренер, но я довольно быстро понял, что в основе ее существа лежит, как это было и у папы, театральная деятельность. Да такая, что Немирович-Данченко вместе со Станиславским, театром Эстрады и цыганским театром «Ромэн» нервно курят в сторонке. Только в те годы мне предстояло по-настоящему понять, насколько причудлив и многогранен мир фигурного катания в целом. Я бы назвал его интимно-деревенским, глубоко семейным и в то же время публичным. В нем существовали такие механизмы отношений между спортсменами и тренерами, что стоило только затронуть эту тему, тебя разорвали бы на куски. Во всяком случае я тогда очень хорошо понял, что в эту область фигурного катания если она не затрагивает какие-то глобальные моральные устои общества, не надо лезть вообще. Надо было вовремя понять, что любой артистический мир – он именно таков. И лучше не заглядывать за кулисы. Потому что там царят свои законы и свои нравы. * * * Работая в «Динамо», я довольно быстро научился даже определять по внешнему виду человека, входящего в мой кабинет, какой вид спорта он представляет. Понятно, что узнать борцов по сломанным ушам или боксера по сбитому носу, большого ума не надо. Мне стало интересно наблюдать за тем, как люди двигаются, как себя ведут. Есть, допустим, стойка боксера - все сопутствующие движения выдают ее моментально. Велосипедистам тех времен была свойственна довольно сильная закрепощенность верхнего плечевого пояса. Связано это было с тем, что классический руль требовал от человека положения, при котором постоянно зажата грудная клетка, диафрагма. Позже руль модифицировали: велосипедисты эволюционно пришли к тому, что вытянутые руки раскрепощают корпус и работа в целом становится более функциональной. Борцы – это всегда скрытая, но совершенно ощутимая взрывная сила. А вот люди, связанные с видами спорта, требующими большой выносливости, как правило не были слишком резкими и говорливыми – они тягучие, спокойные. Когда народу на каком-то из политических мероприятий первый раз был представлен Владимир Путин, и он вышел на сцену, первое, что я тогда зафиксировал на подсознательном уровне, что у него походка борца. Движения человека, который только что оставил ковер, но внутренне все еще готов к поединку. Когда я снова стал работать в Спорткомитете, уже у Марата Грамова, мы, помню, столкнулись с тем, что в стране имелся явный дефицит малых весовых категорий в разных видах борьбы. Начали искали спортсменов в Якутии, где генетически люди очень предрасположены к борцовским дисциплинам. Правда когда их начали привозить на сборы, выяснилось, что все якуты - завзятые курильщики. Для меня в процессе той работы становилось все более и более очевидно, что у каждой нации есть свои двигательные особенности. Встречаются исключения, но общая тенденция от этого меняется не сильно. В Чувашии всегда имелись ходоки – сухие, легкие, выносливые. А среди представителей Северного Кавказа ходоков или бегунов насчитывалось не так уж много. Когда в Сигулде, где не без моего участия была сооружена первая в нашей стране санно-бобслейная трасса, возникла необходимость начинать осваивать сани и боб, нам казалось, что самое функциональное – привлекать в эти виды спорта бывших автогонщиков и мотогонщиков. Вроде тоже скорость, схожее управление снарядом. А люди от пережитого в желобе стресса начинали сходить с ума. Уже потом, когда наши специалисты разложили на составные части всю механику бобслейного спорта, стало очевидно, что вести поиски нужно совсем не в технических видах. А в легкой атлетике. Брать метателей, толкателей ядра – то есть людей с большой и хорошо проработанной мышечной массой. Потому что одна из главных составляющих в бобслее – разгон. Из таких вроде бы мелочей складывалось профессиональное понимание спорта. * * * Работая до прихода в «Динамо» в Спорткомитете я понемногу стал разбираться даже в футболе. Говорю «Даже», потому что этот вид спорта всегда были антагонистом по отношению ко всем остальным. Проще говоря, есть виды спорта, которым просто завидуешь. Тому, что они существуют в более комфортных условиях, например. Или не требуют чрезмерных лишений – в отличие от тех же лыжных гонок или велосипеда, где ты постоянно либо в холоде, либо по колено в грязи, либо на дикой жаре и кроме этого тащищь на себе целую гору всевозможного оборудования. Футболисты были прежде всего избалованы вниманием. Когда Сергей Павлов уходил в отставку с должности председателя Спорткомитета, и на Лужнецкой набережной народу официально представляли нового председателя Спорткомитета Марата Грамова, перед нами, помню, выступал бывший секретарь ЦК Михаил Васильевич Зимянин. В конце своего выступления этот старенький уже человек сказал: «Футбол и хоккей – дело всенародное. Шутки с ними опасны». Та фраза очень сильно врезалась мне в память. Когда я пришел в «Динамо» из спортивного отдела, где занимался в основном велосипедом и лыжами, и когда уже потом в московском «Динамо» стал курировать хоккей, затем футбол, а впоследствии создавал первый в России профессиональный клуб, то понял, как мало я вообще знаю об этих видах спорта. И стал смотреть на происходящее совершенно другими глазами. Нет, у меня не сменилась позиция в отношении перекоса, существовавшего между футболом, хоккеем и остальными видами - особенно с учетом футбольных результатов. Но я окунулся в аудиторию людей, приходящих на стадион, интересующихся футболом, болеющих за него. Когда мы говорим о футбольной аудитории: «От слесаря – до академика» – это ведь действительно так. Это действительно невероятного масштаба народное явление – в полном смысле этого понятия. Я встречал тренеров, которые могли подозвать к себе футболиста и сказать ему: «Ты жене дома-то скажи, что если будешь так хреново играть, то в очереди на квартиру я переставлю тебя на 151-е место. А могу на третье». То есть люди прекрасно понимали, что очень многим мужчинам свойственно находиться под влиянием женщины - примеров хватает как в спорте, так и вне его. И что через женщину можно повлиять на игрока так, как не сумеет даже самый великий тренер. У меня самого был почти анекдотичный случай, когда мы с Николаем Николаевичем Озеровым безрезультатно бились за то, чтобы Льву Ивановичу Яшину присвоили звание Героя социалистического труда – очень хотели, чтобы Яшин успел получить эту награду при жизни. И когда уже совсем потеряли уверенность в том, что из этой затеи что-то получится, Озеров сказал: - Давай-ка попробуем зайти через Раису Максимовну. Я поначалу отнесся к этому скептически. Но Озеров спросил: - Сам подумай, а что мы в этом варианте теряем? Мы направили просьбу через Раису Максимовну и внезапно все получилось. Более того, вручая Яшину Звезду, Горбачев сказал: «Не меня вам за это благодарить надо». * * * Мамины слова о том, как важно научиться жить среди людей, я вспоминал тогда часто. Я очень быстро стал понимать, что настоящее признание – не когда тебя куда-то приглашают. А когда ты понимаешь, что человек к тебе приходит по жизни, посоветоваться, что-то обсудить. Когда он уважает тебя не потому, что ты его начальник, а видит, что твоя доля труда тоже вложена в его развитие, в его профессиональное совершенствование. Такая история была у меня лично с Валерием Газзаевым. Когда он закончил играть и должен был определяться со своим послеспортивным будущим, порой бравировал: - Какой футбол? Я юрист, подамся в коммерцию». Насколько мне было известно, один из его друзей, бизнесмен, нашел зарубежных инвесторов, которые взялись строить в Москве спортивный комплекс. Газзаева привлекли к проекту – он даже приходил ко мне с этой идеей. У нас тогда имелась достаточно заброшенная территория на Водном стадионе, и Газзаеву я сказал, что если его партнеры готовы возводить там спорткомплекс - вперед. Но вскоре Валера позвонил мне и сказал: «Не мое это, хочу в футбол вернуться». Я сумел тогда его убедить не пытаться сразу браться за серьезную команду. Посоветовал: - Валера, пойди тренером в детскую спортивную школу, попробуй, вдруг окажется, что это – как раз твое? Он попробовал, начал работать. Через какое-то время я посмотрел на его работу и сказал: - Вот теперь можешь брать команду. Знаю, что он был очень мне благодарен за то участие в его судьбе. Хотя я не ждал от него благодарности – вообще никогда не ждал ее от тех, кому помогал. Конечно, мне было важно, как люди ко мне относятся – это всегда важно, когда работаешь в коллективе. Но если ты начальник, то должен уметь подняться над ситуацией, понимать, что помогая людям расти, ты делаешь это для себя, для своего совершенствования. Тебе это хочется? Нравится? Ты этим живешь. Значит, радуйся, что жизнь дала тебе такую возможность. Если человек, которому ты помог, не оценил этого или не понял, это его проблема – не твоя. * * * Работа в «Динамо» довольно быстро стала для меня не только образом жизни, но и ее смыслом. Я все время ставил перед собой какую-то задачу. Например - готовить спортивных руководителей из числа бывших спортсменов. Но очень быстро понял, что затея абсолютно неэффективна: коэффициент «попадания» составил не более десяти процентов. С одной стороны, были случаи личной неустроенности. Я встречал категорию людей, которые постоянно думали о том, что спорт им что-то недодал. Трагическая история, на самом деле. Кто сказал, что спорт – это профессия, которая обязана кормить тебя всю последующую жизнь? Ничего подобного. Но если мы говорим, особенно сегодня, что спорт – это бизнес, так и жить нужно начинать по законам бизнеса: ты вложил себя, свое здоровье в то, чтобы получить результат. Теперь вкладывай результат туда, где он даст прибыль. Даже при запредельных физических нагрузках у спортсмена достаточно много свободного времени на тех же тренировочных сборах. Если ты нормальный человек, возьми книжку - погрузись в английский, французский, немецкий, раз уж спорт дал тебе возможность ездить по всему миру. Спорт ведь предоставляет огромную коммуникативную основу. И выбор, как всем этим правильно распорядиться, зависит исключительно от человека. Один расправляет крылья и взлетает, а у другого, как говорил Михаил Жванецкий – «Консерватория, Сибирь, суд, тюрьма». Другое дело, что спорт измочаливает. Психология выдающегося спортсмена после окончания карьеры – крайне сложная вещь. Важно очень аккуратно попытаться нащупать в человеке то, что может запустить процесс его жизненной адаптации. Не знаю даже, что важнее: та часть пути, когда ты ведешь человека к результату, или та, где он оказывается один на один с жизнью. Для меня это всегда имело очень большое значения – не бросить человека наедине со своими проблемами, что-то ему подсказать, помочь. Когда я уже возглавил общество, одной из своих задач видел возвращение в «Динамо» Льва Яшина. Уговаривал его долго, он отнекивался, говорил, что вообще не представляет как это – сидеть в кабинете с девяти утра до шести вечера. Я же стоял на своем: - Лев Иванович, ты - флаг «Динамо», его символ. Мне вообще неважно, будешь ли ты в девять утра приходить на работу. Но должен быть кабинет, на котором написано: «Лев Иванович Яшин». Динамовский народ должен знать, что Яшин - в доме. Долго его после этого еще убеждал. Заходил даже через супругу - Валентину Тимофеевну. В итоге Лев Иванович дал согласие. Это было крайне важно в том же футболе: одно появление Яшина рядом с командой дисциплинировало всех, от тренеров и до мальчишек. С Ириной и Тамарой Пресс было попроще: у обеих всегда были сильные характеры, административный склад ума, им нравилось руководить. Совершенно не случайно они довольно быстро нашли себя в послеспортивной жизни, при том что и в бытность спортсменками сделали очень многое для спортивного развития страны. Точно так же нашла себя в тренерской работе наша знаменитая баскетболистка Татьяна Овечкина, не говоря уже о том, что воспитала сына, которым в хоккее восхищается весь мир. В «Динамо» вообще было немало уникальных спортивных династий. Таких, как например отец и сын Мшвениерадзе – в водном поло, или целый клан Гришиных: Борис Гришин дважды становился призером Олимпийских игр, был чемпионом Европы, где во времена его выступлений были собраны все сильнейшие ватерпольные сборные планеты. Супруга - Валентина Растворова - обладательница золотой и двух серебряных олимпийских медалей в фехтовании, шестикратная чемпионка мира. Сын Евгений - чемпион Игр-1980 и бронзовый призер Сеула по водному поло. Дочь участвовала в двух Олимпиадах и выиграла командное серебро мирового первенства в фехтовании, а ее собственный сын в этом виде спорта в 18 лет стал чемпионом страны, а в 22 – призером чемпионата Европы. Помню смешной случай, когда Овечкина пришла на прием в московское «Динамо», председателем которого тогда был фехтовальщик Романов. Я тогда курировал эту организацию и в один из своих визитов вдруг слышу, что в в кабинете председателя шум стоит несусветный. Спрашиваю секретаря: - Что происходит? - Овечкина... Надо знать Таню. Когда ей что-то было нужно, это же отбойный молоток! И вот они в кабинете препираются: Да кто ты такой? А ты кто? Я – олимпийская чемпионка! Таню я тогда из кабинета вывел, а Романову говорю: - Ты что творишь? Ты понимаешь, что она пришла к тебе как к администратору, помощи просить. Ты чем с ней меряешься-то? А главное - зачем? Медали свои ты дома держи. Придет спортивный праздник, наденешь, мы всем миром тебе поаплодируем. Да и вообще не того человека ты выбрал, чтобы медалями меряться – у Овечкиной их больше!
|
Валерий Сысоев «Групповая гонка» 
