|
|
|
|
|
||
Когда в стране началась экономическая перестройка, мы в руководстве прекрасно понимали, что «Динамо» может просто не уцелеть в своей прежней экономической форме. Поэтому и собирали всевозможные наработки – с тем, чтобы найти оптимальный вариант реорганизации общества, если такая необходимость возникнет. Самой экономически бедной в обществе «Динамо» была Россия. Политики любили говорить о том, что Россия всех кормит, но в «динамовской» реальности дело обстояло совершенно иначе. На российской территории находилось три – четыре достаточно убогих предприятия, в то время как основные производства базировались на Украине и в Белоруссии, поставляя продукцию во все республики и Россию в том числе. Можно просто перечислить: львовская лыжная фабрика, ворошиловградский металлообрабатывающий комбинат, который производил коньки, всевозможные полозья, оружие для фехтования, под Киевом имелось пластиковое производство, одесская фабрика изготавливала спортивный трикотаж – и так далее. Понятно, что когда пошел развал и дележ страны, республики первым делом ухватились за свои производства и приватизировали их. Примерно в то время у нас возникла идея создать динамовский холдинг, который отчислял бы в «Центр» только те средства, которые необходимы для содержания аппарата и разработки всевозможных программ. Обширная международная деятельность позволяла мне более объемно увидеть, какие вообще существуют схемы создания подобных объединений - тех же акционерных клубов, первый из которых в нашей стране был создан как раз в «Динамо». Не могу сказать, что мы рассматривали этот шаг, как бизнес. Скорее как жизненную необходимость – другим путем мы просто не сумели бы спасти динамовский футбол. Акции раздали всем, кто так или иначе имел отношение к московскому «Динамо» – уборщицам, служащим, рабочим стадиона - хотя бы по одной штуке получил каждый. Все, что было можно в плане территории я тогда нарезал клубу. Но сразу поставил условие: направлять часть денег на хоккей, у которого нет таких собственных площадей. В игровой олимпийский зал на улице Лавочкина мы направили свои волейбольный и баскетбольный клубы, и я лично убедил нашего фехтовальщика Романова в том, что он должен их возглавить. Брыкался он тогда сильно: не было ведь никакого понимания, чем все это может закончиться. Миша Воронин, который тогда же получил в свое распоряжение гимнастический зал, только через два или три года признался мне, что тогда, слушая меня, вообще не понимал, о чем идет речь и зачем все это нужно. Все ведь десятилетиями привыкали к совершенно иной схеме: дайте зал, дайте деньги, а я буду готовить спортсмена. Думать о том, чтобы зарабатывать деньги самостоятельно, не хотел никто. * * * В самом конце 80-х мы в «Динамо» начали пробивать идею благотворительного фонда имени Льва Яшина. Более громкого имени в обществе не существовало, поэтому по названию ни у кого не возникло никаких возражений, а нужен нам был такой фонд в прямом смысле для спасения: только через такую структуру можно было получить налоговые льготы и уже из этого фонда помогать своим подведомственным организациям в развитии. Уже когда все бумаги были готовы для регистрации, все вдруг застопорилось. Когда я по своим внутренним каналам стал узнавать, в чем загвоздка, мне ответили, что вопрос здесь чисто технический: первым на регистрацию стоял благотворительный фонд Раисы Максимовны Горбачевой. Понятно было, что пока его утвердят, никакой другой аналогичный фонд не мог быть зарегистрирован в принципе. Зато как только Раиса Максимовна оформила все лицензии, нам открылась зеленая улица. Деятельность в связи с этим мы развили активную: премьер-министром у нас в стране тогда был Валентин Сергеевич Павлов, я пришел к нему на прием и с порога сказал, что нам для фонда Яшина нужен не просто президент, но государственник, который будет приходить к инвесторам и спонсорам не просителем, а распорядителем. То есть не будет обивать пороги различных государственных организаций с протянутой рукой, а стукнет кулаком по столу и скажет: «Надо!..» Вот таким образом первым президентом фонда был назначен первый заместитель председателя правительства России Алексей Михайлович Величко. Тогда я еще я не знал, что над идеей создания именно такого фонда уже давно параллельно со мной работали Иосиф Кобзон и хорошо известный в околоспортивных кругах Отари Квантришвили. Узнал об этом случайно: однажды мы с Кобзоном разговорились, и он обмолвился, что даже устроил Квантришвили выволочку – со словами: - Пока ты телился, Сысоев уже все создал! Идея у моих оппонентов была чисто комерческая: открыть фонд, взять в свои руки стадион и Петровский парк и по согласованию с тогдашним мэром Москвы Юрием Лужковым устроить там рынок – по той же самой схеме, что была реализована в Лужниках после того, как стадион приватизировали. А вот в лице Квантришвили я тогда получил врага. И назвал имя Квантришвили. Я пошел с этим вопросом к Богданову. Тогда между «Динамо» и ЦСКА шла постоянная негласная борьба – чьих представителей в олимпийской команде будет больше. Вот мы и решили закрыть глаза на не совсем безупречное прошлое Отари и его связи с криминальным миром, о которых тогда уже шла молва.: в конце концов не за границу человек работать едет. Через год после тех Игр я уехал в отпуск в Ялту. И в один из дней встречаю в гостинице Квантришвили – в окружении достаточно большой компании кавказцев. Он тогда мне чуть ли не в ноги кинулся – благодарить. Во второй раз мы встретились только десять лет спустя, когда в «Динамо» был создан первый в стране профессиональный футбольный клуб, а я стал его первым президентом. * * * Меня тогда часто спрашивали – мог ли я забрать клуб себе, приватизировать его на свое имя. Такой мыслью, честно говоря, я тогда вообще не задавался: прекрасно понимал, что если даже захочу это сделать, биться за клуб мне придется сразу с двумя могущественнейшими структурами – МВД и КГБ. Это было равнозначно тому, чтобы просто лечь под каток. Ну и зачем? Хотя молва все равно ходила, что клуб я создал исключительно для себя. То есть украл. Одна из основных проблем, с которой мы столкнулись при регистрации, заключалась в том, что в стране не было прецедентов создания профессиональных команд в принципе. Многие вообще не понимали как это делать, с чего начинать. На регистрации, помню, меня спросили: что входит в уставной капитал? Я тогда первым вмонтировал в органы государственной регистрации совершенно новое для нашей страны понятие, сказав: - Уставной капитал - это наша интеллектуальная собственность. Тренеры и игроки команды. Для меня во всей этой истории была еще одна сложная внутренняя составляющая. Футбол, как многие другие игровые виды спорта, это каста, которая отрицает приход в свою среду людей со стороны. Футболистам, если вы не говорите на одном с ними языке, невозможно ничего объяснить, с ними невозможно спорить, вам столько наговорят в ответ, что убедят что они работают больше всех и тяжелее всех. В этой сфере, безусловно, были и прогрессивные люди – во всяком случае мне повезло работать с истинными корифеями. Такими, как Михаил Якушин, Гавриил Качалин, Бесков – с Константином Ивановичем мы вообще общались семьями до последних дней его жизни. Эти люди знали о футболе все, но не чурались привлекать специалистов из других видов спорта. Помню, например, как из легкой атлетики взяли Леню Бартеньева, и он заставлял команду бегать с барьерами в теннисном корте - чтобы поставить игрокам правильный вынос бедра. Футболисты ведь почти все бегают неправильно – в этом отношении мало у кого поставлена техника. Просто те тренеры, с которыми начиналось мое общение в «Динамо», были на такой вершине своего профессионального мастерства в иных футбольных аспектах, что умение максимально быстро бегать не было главным. Когда я стал президентом клуба, первым делом сказал себе: «Ты – велосипедист. Даже если будешь сидеть с ними в одной лодке, все равно останешься чужим. Потому что для них ты из другого мира. И не питай иллюзий, что когда либо сумеешь стать «своим» Если бы я был человеком бизнеса и имел какой-то капитал, возможно мне было бы проще развивать клуб, как бизнес. Просто в тот период я не понимал, что мыслить нужно именно так. С учетом моего накопившегося к тому времени управленческого опыта можно было бы продолжать совершенствоваться уже не в управленческих, а в бизнес-сферах. Но я в гораздо большей степени был увлечен тем направлением, которое знал досконально. То есть организационно-административным. Мне все это нравилось. А после того как случился путч, «Динамо» расформировали, и я в 49 лет в одночасье стал никому не нужен, и вовсе погрузился в работу клуба с головой. Потом, когда меня назначили председателем Спорткомитета, разом объявились все прежние друзья: «Куда ты пропал? Мы звонили, пытались найти…» Классная формула – я проходил ее на собственной шкуре. Прекрасно знаю что такое, когда домашний телефон не то, чтобы начинает реже звонить, а умолкает в принципе. В общем, не хватило у меня решимости тогда совсем уж круто изменить собственную жизнь. * * * Уйти с поста президента футбольного «Динамо» мне пришлось в самом конце 1992-го – почти сразу после того, как завершились Олимпийские игры в Барселоне и меня назначили первым председателем нового российского Спорткомитета. Я собрал совет директоров, а перед этим переговорил с Валерием Газзаевым – просил его взять клуб. Он не решился – как и многие другие наши тренеры просто не понимал, что это такое. Лично мне казалось, что была еще одна причина. Когда Газзаев закончил карьеру игрока и на некоторое исчез из спорта, поддавшись уговорам друзей и земляков попробовать себя в коммерции. Возможно как раз тогда он до такой степени «наелся» контактами с российским бизнесом, что не хотел иметь с ним никаких дел. И не захотел рисковать. И президентом клуба стал Николай Толстых.
|
Валерий Сысоев «Групповая гонка» 
