|
|
|
|
|
|||
В ближайшие выходные чемпион мира и вице-чемпион Игр в Пекине предстанет в новой для себя ипостаси – соорганизатором международного турнира фит-лиги Klokov Power Weekend. Это и стало поводом для интервью, хотя разговор с выдающимся атлетом я планировала давно: слишком неоднозначной была его спортивная карьера. К тому же именно на турнире в Измайлове Дмитрий намерен озвучить свое решение относительно Игр в Рио-де-Жанейро. С этой темы и начался наш разговор. – Чем больше я за вами наблюдаю, тем сильнее склоняюсь к тому, что продолжения спортивной карьеры уже не будет. – Это не очень простое решение. С одной стороны, все вроде бы очевидно: семья, возраст, упущенные два года тренировок, новая деятельность, в которую я уже погрузился достаточно глубоко и которая набрала обороты. То есть психологически я давно уже не на помосте. Но продолжаю тренироваться, хотя совокупность всех факторов все больше склоняет меня к тому, что пора уйти. Вы же сами прекрасно знаете как профессиональная спортсменка: самое ужасное на излете карьеры – это думать о том, что будет с тобой после спорта. – Сомневаюсь, что вы думали об этом, готовясь к своим первым Олимпийским играм в Пекине. – Думал. Подготовка была очень тяжелой, поскольку незадолго до Игр я получил достаточно тяжелую травму. Тогда, собственно, я чуть было не оставил спорт. И, соответственно, стал задумываться: а что дальше? К этому меня в свое время подтолкнул отец, который сам прошел всю эту спортивную кухню, был чемпионом мира и всегда следил, чтобы я не слишком отрывался от земли даже в минуты больших успехов. – А что, был прецедент? – А как же? Когда в 2005-м я выиграл мировое первенство, эйфория была приличная. Из серии «весь мир у моих ног», я – звезда, хочу стать трехкратным олимпийским чемпионом, 20-кратным чемпионом мира, побить все рекорды... Отец же постоянно готовил меня к тому, что непобедимых в спорте не бывает. И что сам спорт может закончиться, когда ты этого совершенно не ждешь. – Вы сразу ему поверили? – Конечно. В конце концов я знал и его историю, и историю большого количества других штангистов – того же Давида Ригерта. Если даже он после окончания карьеры был вынужден уйти в таксисты, то что говорить о нас – простых смертных? – Второе место, завоеванное в Пекине, вы воспринимали как победу или как поражение? – Однозначно как победу. Помню, как-то видел рекламный ролик по телевизору, где лось выбегает на дорогу, на него несется машина, бьет по тормозам, а на экране в этот момент идет видеоряд, в котором у лося перед глазами пробегает вся его жизнь. Примерно то же самое происходило со мной на пьедестале, когда я впервые взял свою серебряную медаль в руки. Вспомнилось все: как я чуть было не завязал, когда понял, что из-за травмы не могу даже держать гриф, а до Игр – несколько месяцев. Как отец совершенно спокойно сказал мне тогда, чтобы я не порол горячку, а приехал домой. Как мы дома ушли с ним на целый день в баню... Ну а через пару дней, когда эмоции схлынули, я понял, что должен хотя бы попробовать справиться с травмой. И мы поехали в ЦИТО. – Плечо пришлось оперировать? – Это планировалось. Проблема была в том, что на связке между костями образовалась косточка. Вырезать ее – означало бы сильно ослабить связку. То есть в этом случае я точно не успевал восстановиться к Играм. Поэтому врачи решили попробовать раздробить эту косточку ударно-волновой терапией. Это получилось. Хотя времени ушло много. – Каким образом произошла травма? – Первый раз я серьезно травмировал плечо еще в 2006-м. Просто тогда недолечился до конца, продолжал тренироваться, выступать, чем окончательно «добил» сустав. – Не жалели впоследствии, что рядом с вами в тот момент не оказалось тренера, который мог бы вовремя остановить, подсказать? – Нет. На самом деле мое расставание с Геннадием Аникановым в 2004-м дало мне очень многое. Во-первых, заставило думать. Во-вторых, сильно разозлило. У меня тогда было ощущение, что весь мир ополчился против меня, и я один – против всех. За те десять лет, что мы работали с Аникановым (а он тренировал еще моего отца), он научил меня очень многим вещам. Дал много самой разной информации. Но потом получилось все очень неожиданно: мы выступили на каком-то чемпионате, я спустился с пьедестала, пошел в душ, там меня разыскал отец и сказал, что Геннадий Викторович больше не хочет меня тренировать. А поскольку всем очевидно, что без него я работать не смогу, нужно заканчивать со спортом. Домой я тогда не поехал, хотя собирался. Был, честно говоря, в шоке и решил прямиком отправиться на сбор в Таганрог. И пока добирался до базы, принял решение. – Доказать тренеру, что он в вас ошибся? – Можно сказать и так. За те восемь месяцев, что сидел в Таганроге, я сумел добавить к своему лучшему результату 15 кг в рывке и 10 – в толчке. Еще через четыре месяца я поднял на чемпионате России в Невинномысске 202,5 кг в рывке и 240 в толчке и обыграл отца – превысил тот результат, что он показывал в свои лучшие годы. Я много лет мечтал его обыграть, и по стечению обстоятельств это произошло как раз в мой день рождения. Только тогда Аниканов впервые за год подошел ко мне – поздравить. – Не предлагал начать совместную работу заново? – Нет. Я и сам понимал, что уже не пойду на сближение. Тем более у меня был стимул – стремление обыграть тех, кто занимается у бывшего тренера. И ведь неизменно обыгрывал. И на России, и на чемпионате мира, и на Олимпиаде. – Как вам удалось пережить ситуацию, сложившуюся в 2012-м в Лондоне, когда все в один голос твердили одно: у Клокова никакая не травма, а проблемы с допинг-контролем, поэтому он и не приехал на Игры. – Сама по себе та ситуация меня, конечно же, убила. Четыре года готовиться к своему главному старту и не получить возможности выступать – ужасно само по себе. Неважно даже, по какой причине ты потерял эту возможность. Все ведь тогда произошло даже не по моей вине. Но от этого не становилось легче. – В каком смысле? – Во всех. Когда после Игр в Лондоне меня в одночасье со стипендии в 300 тысяч рублей опустили до тридцати, конечно же, было не сладко. Хотя больше задевало не это. А то, что мне отчетливо дали понять: я больше не нужен. Хотя я и сам понимал, что подвел тогда всех. Федерацию тяжелой атлетики, олимпийский комитет, министерство спорта – там же все по ступенькам друг перед другом за медали отчитываются. Тем более что кто-то из нас должен был выиграть. Либо я, либо Хаджимурат Аккаев. А в итоге не выступили оба. Аккаев поехал в Лондон туристом и проклял все – до такой степени оказалось тяжело смотреть на Игры со стороны. – Намерение готовиться к Играм в Рио-де-Жанейро, о котором вы сказали почти сразу после тех Игр, было, получается, защитой собственной психики? Попыткой как-то удержать уходящую спортивную жизнь? – Я никогда за эту жизнь не цеплялся. Хотя когда готовился к своему дебютному первенству Европы в возрастной категории до 16 лет, мне казалось, что это самое главное событие в моей жизни, круче которого никогда ничего не будет. Потом точно так же воспринимал свой первый юниорский чемпионат. Потом взрослый. Сейчас, пройдя в большом спорте все, что только можно, я понимаю: это очень круто – иметь такой опыт. Но спорт – далеко не самое главное. Потому что если рассуждать иначе, сразу встает вопрос: ты достиг какой-то планки, которую перед собой ставил, а дальше-то что? Конец жизни? – Тем не менее в спорте такая планка есть у каждого. И каждый четко понимает, к чему стремится. А к чему стремитесь сейчас вы? Чего хотите от жизни? Денег? Положения в обществе? Известности? И как вы вообще относитесь к ситуациям, когда героем, олицетворяющим свой вид спорта, становится спортсмен, не выигравший в своей жизни ничего, кроме олимпийской бронзы, но вовремя попавший в нужную «обойму»? – Понимаю, о чем вы говорите. И точно знаю, что не хочу, чтобы меня вспоминали только как бывшего штангиста. Политика мне кажется достаточно опасным занятием: не раз становился свидетелем того, как известный, но далекий от политики человек попадает в эту среду и его очень быстро перестают уважать. Причем это происходит не только у нас в стране. Взять олимпийского чемпиона Димаса Пирроса. Он выиграл в спорте все, что только можно. Выступал на четырех Олимпиадах, на трех из них победил, на четвертой завоевал бронзу. Трижды становился чемпионом мира, установил кучу рекордов – легенда! Его в Греции просто боготворили. А потом Пиррос полез в политику. И она его просто «съела». В политике невозможно оставаться хорошим. Для меня сейчас на первом месте стоит бизнес. Мне еще в 2005 году захотелось сделать собственную линию спортивной одежды. Я пришел в патентную службу и сказал: «Хочу производить одежду под брендом Winner». Женщина, с которой я разговаривал, посмотрела на меня и говорит: «Дмитрий, вы отдаете себе отчет в том, что существуют торговые марки, вероятность запатентовать которые равна абсолютному нулю? В спорте это Winner, Forward, Champion и так далее». Я и говорю: «Ну, давайте попробуем?» Сам на скорую руку нарисовал на компьютере логотип, сдал его в соответствующую службу. А через год и месяц мне позвонили и сказали, что все в порядке. Выяснилось, что австралийская компания, которой принадлежал брэнд Winner, лишилась его за четыре месяца до того, как я пришел в патентное бюро со своими документами. Тогда я реально растерялся – вообще не понимал, что делать с этим брендом дальше. Денег нет, времени свободного – тоже. Но мы все-таки начали производить какие-то футболочки, которые возили с женой на соревнования и там продавали. Сейчас же думаю, что раз уж мне тогда так повезло с брендом, это не может быть просто так. Просто так в жизни никому не везет. А значит, мне предназначено этим заниматься. – Вы склонны верить в судьбу? – А почему нет? Мечтаю сделать Winner крупным и уважаемым российским брендом. Поэтому и производство у меня российское. Хотя шить в Китае было бы дешевле. – Производить одежду в России – принципиальная позиция? – Да. Хочу, чтобы на моей продукции было написано Made in Russia. – Не думала, что вы до такой степени патриот. – Знаете, мы как-то разговаривали о патриотизме с представителями одного из телеканалов, так мне предъявили претензии и за телефон, которым я пользуюсь, и за машину, на которой езжу. После того интервью я разговаривал с Ригертом и сказал ему, что оказался в тупике. И что не могу, разговаривая о патриотизме, найти ответ, который устроил бы всех. Давид Адамович сказал мне тогда достаточно неожиданную вещь. Что настоящий патриотизм проявляется лишь в экстремальной ситуации. Грубо говоря, ляжет человек ради своей страны на амбразуру или нет. Все остальное, включая разговоры на эту тему, – шелуха. – Вы – достаточно раскрученная на телевидении персона. Нравится быть в тусовке? – Я просто понимал, что это нужно для моей послеспортивной жизни. Вот и цеплялся за любые предложения. На самом деле опыт оказался чрезвычайно полезным. Я научился разговаривать, общаться с людьми, стал понимать, как с ними работать, как «продавать» свои идеи. – Дискомфорта не было? Все-таки шоу-бизнес – специфическая среда. – Когда мы снимали в Аргентине программу «Жестокие игры», мне, помню, однажды сказали, что не следует до такой степени подчеркивать, что все свои выступления я посвящаю супруге. Потому что по понятиям шоу-бизнеса герой должен быть свободен – для поклонниц. Я тогда категорически отказался этому следовать. А спустя какое-то время тот же самый человек сказал, что я, похоже, был прав, отстаивая свою точку зрения. Потому что люди все больше и больше начинают склоняться к простым человеческим ценностям. К семье, детям. И хотят видеть в героях приверженность именно этому. – Мне кажется, довольно трудно столько времени находиться в тусовке и не поддаться общим тенденциям. – Трудно. Хотя, возможно, мне было проще. Все-таки я состоявшийся и благополучный человек. Мне никогда не приходилось добиваться чего-то любой ценой. Я родился в хорошей семье, всегда был сыт, одет, обут и никогда не стремился «срубить бабок». Деньги по большому счету не были мне нужны. И к своей жизни я относился не с позиции «заработать», а как к возможности сделать что-то интересное. Примерно как мой отец, который в свое время возглавил федерацию тяжелой атлетики уже состоятельным человеком – с желанием что-то дать своему виду спорта, а не взять от него. Хотя проблем в его более ранней жизни хватало. Отец много рассказывал мне о том, как у него появились первые солидные деньги, как он тратил их безостановочно – на еду, на какие-то совершенно ненужные вещи, которые хотелось приобрести только потому, что раньше нельзя было себе это позволить. – Какой из телевизионных проектов дался вам наиболее тяжело? – Таких было два, поскольку одновременно со съемками я оба раза готовился к чемпионатам страны. Сначала это были «Танцы со звездами», где съемки продолжались два месяца, и я каждый день ездил из Чехова в Москву и обратно. Ел исключительно на заправках – ни на что другое не было времени. – Не смущало, что в танцевальном проекте вы со своей комплекцией рискуете выглядеть смешным? – Скажу так: все хотят казаться крутыми. А в моем представлении настоящая сила – это когда ты публично можешь посмеяться над собой. Примерно так, собственно, было и с прыжками в воду. Сначала я вообще не понял, во что ввязался. Приехал на первую тренировку в бассейн Олимпийской деревни, залез на 10 метров, посмотрел вниз – мама дорогая! Говорю супруге: «Лена, заводи машину, мы уезжаем». Но все-таки на следующий день приехал еще на одну тренировку. А мне вдруг говорят, что Дана Борисова прыгнула с десятиметровой вышки вниз головой. Меня это тогда так задело! В общем, уже на следующей тренировке я сделал тот же самый прыжок. Хотя стоял на краю очень долго – до тех пор, пока мысленно не сказал себе: ну ты уже или разбейся, или сделай. Вот с такими мыслями я прошел весь тот проект. – Идея турнира, который вы намереваетесь провести в Москве, тоже заимствована из шоу? – Нет, она от начала и до конца придумана нами. Когда на протяжении многих лет находишься в одном и том же виде спорта, рано или поздно начинаешь задумываться: как сделать свой вид популярнее, чем привлечь зрителя? Чем его заинтересовать? Штанга – не самый популярный вид спорта. Поэтому и родилась идея немножко отойти от классической тяжелой атлетики. Все-таки классика многим кажется скучной. Гораздо популярнее сейчас пауэрлифтинг. Для того чтобы привлечь на свой турнир и его поклонников тоже, мы придумали комбинацию классической тяжелой атлетики с дополнительными элементами, скажем так. – И упаковали это в рамки шоу? – Нет. Наш турнир – это прежде всего соревнование среди штангистов. Я вообще не стал бы называть это словом «шоу». Скорее, это упражнения, которые никогда не видят даже большие поклонники штанги. То, что повседневно используется в тренировках, но скрыто от посторонних глаз. Да и сами спортсмены никогда ранее не соревновались в той же тяге, приседаниях с весом. Думаю, многим будет интересно увидеть, как профессионалы все это выполняют. О том, как сделать тяжелую атлетику более популярной, в свое время задумывался еще мой отец, когда организовывал свой турнир «Три богатыря». Первый из них проходил в том же зале, где пройдут наши соревнования. В Измайлово. – В зале, где в 1980-м проиграли Олимпийские игры великие Ригерт и Алексеев? – Да. А для нашей семьи этот зал всегда был счастливым. Отец установил там шесть или семь мировых рекордов, выиграл чемпионат мира, Спартакиаду народов. Когда начинаешь разговаривать со штангистами, выясняется, что нет человека, который в этом зале не выступал. Культовое место. Оно и строилось в свое время под штангу. – А что за турнир не так давно был у вас по бодибилдингу? – Просто решил проверить свои силы, а заодно поддержать приятеля, который тот турнир проводил. Мне много раз говорили, что заниматься стоило не штангой, а как раз бодибилдингом: у меня очень «сухие» мышцы. Готовился я три месяца. – И все это время питались исключительно приготовленной на пару курицей? – Ох, не вспоминайте. Курицу, рыбу и рис я, честно говоря, не могу видеть до сих пор. Хотя сам процесс подготовки открыл для меня множество вещей. Например, я понял, как много мы, штангисты, упускаем из-за того, что не уделяем питанию должного внимания. Из-за этого у нас «неправильные» мышцы – в них накапливается лишняя вода, жир. Соответственно при сгонке веса теряется много сил. Знай я все это раньше, мог бы поднимать совсем другие веса. Хотя всегда в достаточной степени следил за своим внешним видом – старался не разъедаться и, следовательно, не гонять много веса накануне выступлений. Большинство травм в штанге происходит именно по этой причине: ты сушишься, выгоняешь из организма лишнюю воду, мышцы, суставы и связки ослабевают. Вода – это ведь множество микроэлементов: кальций, магний, всевозможные соли. В последние годы я вообще старался держать вес очень жестко, но все равно были проблемы. С возрастом кости становятся тяжелее, вес продолжает увеличиваться. По этой причине многие штангисты со временем переходят в более тяжелые категории. – Почему же не перешли вы? – Потому что я слишком сухой для тяжа. То есть даже если бы набирал нужный вес, вряд ли смог бы поднимать столько же, сколько поднимали более расположенные к тяжелым категориям атлеты. – Вы хотя бы иногда думаете о том, чтобы вернуться в тяжелую атлетику не в спортивном, а каком-либо ином качестве? – Для любого решения человек должен созреть. Это ведь только со стороны просто – кардинально сменить деятельность и сразу добиться в ней успеха. Почему, собственно, я всегда восхищался Арнольдом Шверценеггером: человек состоялся и в спорте, и в бизнесе, и в политике. И я хочу для себя понять, насколько это тяжело. – О чем вы сейчас мечтаете? – О большой и счастливой семье, где будет как минимум трое детей. О сыне, который обязательно реализует третью попытку семьи Клоковых и выиграет наконец Олимпийские игры. 2015 год |
Тяжелая атлетика - Спортсмены
