Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Ученицам Татьяны Данченко предстоит этим летом биться в Токио за две золотые олимпийские медали, а сама она едва не выбыла из игры. В интервью RT тренер рассказала, как прожить год в изоляции и не сойти с ума, вспомнила о программе, украсть которую пытался весь мир, и призналась, о чём мечтает, как стрелок.

— На протяжении пандемии меня не оставляло чувство, что, рассказывая о подготовке к Играм в Токио, и о том, что эти Игры непременно состоятся, тренеры и спортсмены пытаются прежде всего убедить в этом самих себя, чтобы не расклеиться и не опустить руки.

— Наверное, вы правы. Я до последнего в прошлом году продолжала надеяться, что Олимпиаду не станут переносить. Продолжала верить в это даже когда Международная федерация плавание отменила Мировую серию.

— Реально верили?

— Сложный вопрос. Скорее, очень хотела поверить. Мы тогда обсуждали всё это с девочками каждый день, каждую свободную минутку. Всё ведь было уже детально распланировано, мы были реально готовы как к самим Играм, так и к тому, чтобы пройти всю золотую серию и заранее показать всем, как здорово подошли к олимпийскому году. И когда всё стало рушиться...

— В тот момент, когда это произошло, вы готовы были услышать от вашей главной примы Светланы Ромашиной, что терпеть еще один год почти в полном отрыве от семьи и ребёнка она не может, не хочет и не будет?

— Я всегда готова к такому. К тому, что ситуация в любой момент можен повернуться совсем не так, как я это себе представляю. Могу сказать честно, что это — один из самых больших моих внутренних страхов на протяжении многих лет. Возможно, это стало бы ударом, но вряд ли — новостью. С другой стороны, я всегда знала, что Светка — очень волевой человек. Надёжный, целеустремлённый. Для меня она как каменная стена, и она сама всегда это понимала. Плюс грандиозная цель — седьмое олимпийское золото. Хотя после событий прошлого года я поймала себя на том, что больше не хочу вообще ничего загадывать, тем более что планировать свою жизнь хотя бы на год вперед стало бессмысленно. Живу короткими сиюминутными целями. Сейчас это — чемпионат Европы в Будапеште.

— Когда люди с такой отдачей на протяжении многих лет вкладываются в результат, от разрушенных планов один шаг до нервного срыва, если не до психушки. Не находите?

— Не скажу, что от отмены Олимпиады моя жизнь потеряла бы смысл, скорее всего, нашелся бы какой-то иной, но такой вариант я старалась даже близко не подпускать в свою голову. Гнала её.

— Что это — стремление обезопасить собственную психику, илим сделать всё возможное, чтобы вашей тренерской неуверенности не почувствовали девочки?

— В первую очередь я, конечно же, защищала себя. Стрессов в жизни мне и без спорта хватает, хотя я очень устойчивый в этом отношении человек. Сколь бы сильный стресс не сваливался на голову, я сразу чисто по-мужски отсекаю эмоции и включаю голову. Одно из моих любимых выражений, если хотите — жизненное кредо, решать проблемы по мере их поступления. Игры не отменили? Нет. Значит, работаем, не отвлекаясь на лишние мысли. Такой подход сильно помогает устранить какие бы то ни было панические проявления. Есть чётко расписанный план, и, как говорится, «По этому пути мы знаем, как идти».

— Вы хоть раз плакали за последний год?

— Из-за спорта? Нет.

— А ваши девочки?

— Света Ромашина у нас вообще эмоциональный человек в этом отношении, но если она и плачет, то лишь потому, что сильно устает, скучает по ребёнку, или от того, что изолирована и не может включиться в решение каких-то семейных проблем. Но уж точно не от переживаний отменят Олимпиаду, или нет.

— Вынужденная изоляция на «Озере Круглом» сравнима с тюремным заключением?

— Ха! Хорошее сравнение. Сначала это действительно было очень похоже на тюрьму. Я по своей натуре очень свободный внутренне человек, легкий на подъем, поэтому для меня всё происходящее было эмоциональным насилием. Мы ведь не задумываемся о степени своей свободы, пока она искусственно не ограничивается. А здесь я вдруг осознала, что для начала должна отказаться от множества привычных действий. Не могу поехать в Москву на тренировку к своим молодым спортсменкам, не могу стрелять, заниматься в своём фитнес-клубе, не могу поехать в салон, наконец. Потребовалось определённое время, чтобы понять, что все меры хоть и кажутся нам драконовскими и, порой, идиотскими, но они необходимы.

Если мы хотим сохранить главное, то есть — здоровье спортсменов, то и тренеры должны сделать всё, что в их силах, чтобы оставаться здоровыми. Здесь, кстати, мне очень бы хотелось поблагодарить начальника базы Ольгу Витальевну Домуладжанову — она реально делала всё возможное, чтобы наша изоляция на «Круглом» протекала максимально комфортно. Сейчас всё стало проще: переболевшие и привитые получили право выезжать с базы в выходные дни.

— Знаю, что вы переболели достаточно серьезно.

— Не только я. Ромашина и Света Колесниченко тоже. Обе были вынуждены пропустить пару недель тренировок, но в целом отделались достаточно легко. У меня же четыре дня держалась температура 39,5, пришлось лечь в больницу, уже там диагностировали двустороннее воспаление лёгких. Это действительно было ужасно. У меня раньше нередко случались сильные мигрени, вплоть до того, что приходилось вызывать неотложку, но та адская головная боль, которая началась при ковиде, не шла с этим ни в какое сравнение. Периодами я думала, что моя голова просто разлетится в мелкие куски. Плюс дикая слабость. Мышечный корсет падает с человека, как расстегнутое платье. Я дико похудела, была абсолютно без сил. К счастью, нашёлся знакомый врач, который очень вовремя дал совет: как бы ни было тяжело, нужно заставлять себя шевелиться, чего бы это ни стоило. Чем активнее человек двигается, тем быстрее к нему возвращаются силы. Сейчас, пройдя через болезнь, могу сказать, что это действительно так. Великое счастье, что у меня есть очень надёжная помощница — моя дочь Елена Воронова, на которую я всегда и во всём могу положиться.

— Двукратный олимпийский чемпион Денис Панкратов, который переболел Covid-19 так же сильно, как и вы, сказал, что, лёжа в реанимации, сильно пересмотрел свое отношение к жизни. В частности понял, что спорт и всё, что с ним связано, совершенно не является первостепенной ценностью.

— У меня тоже произошла приличная перезагрузка в мозгах. Не могу назвать это депрессией, скорее, включился режим тотальной экономии сил и эмоций. Выйдя из больницы, я ни с кем не общалась, время от времени делала дежурные звонки маме и детям, всех прочих просто отсекла. И понимала, что мне комфортно. На Новый год в полном одиночестве поехала в Эмираты. Занималась йогой, медитировала, бродила босиком по песку и могу сказать, что так хорошо мне не было никогда в жизни. Там же я много думала о том, что с человеком ничего не происходит просто так. Если в моей жизни случился Covid-19, значит, это было нужно. Чтобы остановиться, подумать, переосмыслить какие-то вещи, пересмотреть своё отношение к себе, к людям, которые меня окружают. Эта болезнь, если задуматься, проявляет себя очень избирательно, словно вообще послана человечеству свыше.

— До желания уйти из профессии дело не дошло?

— Я ведь уже давно занимаюсь тренерской работой не ради медалей и не ради амбиций. Просто знаю эту работу лучше всего, она позволяет мне вести тот образ жизни, который мне нравится, да и потом, мне же не на кого полагаться. Поэтому мыслей: «Да пошло оно всё...» уже давно не случается.

— Насколько для вас был важен старт ваших спортсменок на недавнем этапе Мировой серии в Казани?

— Очень важен. Ту психологическую нагрузку, которую мы получаем в соревнованиях, невозможно смоделировать в тренировке. Я понимала, что Мировую серию будет очень критически смотреть весь мир, будут оценивать, прикидывать, где и как нас можно подвинуть, и в глубине души опасалась, что за время пандемии мои девочки могут не то, чтобы разучиться соревноваться, но сильно отвыкнут от этого. Опасалась, как выяснилось, напрасно. Всё-таки многолетний опыт выступлений так просто не теряется.

— Могли бы объяснить: чем нынешние программы Ромашиной и Колесниченко лучше, чем те, что были пять лет назад на Играх в Рио-де-Жанейро?

— Они просто другие. Спросите меня, какие из наших постановок мне нравятся больше, вряд ли отвечу.

— Новая техническая программа «Калинка» — зачем она вам? Была же прекрасная и очень тематическая предыдущая постановка — «Токио»?

— Мы начали делать «Калинку» прошлым летом после того, как нас закрыли на «Круглом». От прежней программы мы в какой-то степени подустали, захотелось чего-то свежего, более яркого, к тому же девочки очень вовремя наткнулись в интернете на очень интересную интерпретацию «Калинки» в исполнении группы Little Big, и сейчас могу сказать, что программа звучит намного мощнее и ярче предыдущей.

— «Токио» — было попыткой некоего пиетета перед страной-хозяйкой?

— Можно сказать и так, хотя мы всегда основывались на том, что нам нравится, а что — нет. В большинстве случаев выбор музыки — это счастливая случайность. Слушаешь всего очень много, а в душу западают единичные композиции.

— В фигурном катании правила сейчас таковы, что оцениваются не элементы, а блоки. Соответственно эти блоки начинают целиком кочевать из программы в программу. В вашем виде спорта такой тенденции не просматривается?

— К счастью, нет. Это ужасно, на мой взгляд — повторять уже показанное. Убивает творческую составляющую на корню. Есть счастливые люди, которые вообще не помнят предыдущих программ. Но у меня в этом плане хорошая зрительная память. Когда я смотрю чужие постановки, «свои» элементы и связки выцепляю из них на раз. Да, бывают случайные совпадения. Но когда ты видишь, как беззастенчиво «подрезают» и перекладывают на другую музыку все твои находки... Неприятное ощущение, скажу честно.

— Вы же не можете патентовать элементы? Значит, остается только гордиться тем, что у тебя воруют. Хотя, наверное, для женщины это сравнимо с украденным из гардероба платьем. Мало удовольствия видеть наряд на ком-то другом, понимая, что еще вчера он висел у тебя в шкафу.

— Действительно, сложное чувство. После того, как в 2016-м мы сделали олимпийских «Русалок», отдельные находки из той программы стал заимствовать чуть ли не весь мир. Наблюдать за этим было довольно мило, но, когда на следующем после Рио чемпионате мира я увидела целые блоки нашей олимпийской программы в исполнении ближайших соперниц, была и возмущена, и обескуражена одновременно. Это реально было, как с украденным платьем: все знают, чьё оно, и все молчат.

— Где вы планируете загорать и обретать выставочный вид перед Олимпийскими играми?

— Дело здесь не в «загорать», а в том, чтобы найти условия для работы в подходящем часовом поясе. Рассматривали Улан-Удэ, но выяснилось, что оттуда невозможно долететь до Токио без потерь. Это либо рейс через Москву, либо через Красноярск или Новосибирск с неудачными стыковками, ночёвками, бесконечными ожиданиями стыковочных рейсов. Персональный чартер нам никто не предлагает, а лететь во Владивосток, чтобы сесть на олимпийский чартер там, тоже проблематично. Возможно, это будет Красноярск, чтобы минимизировать транспортные сложности.

— То есть, загореть по любому не получится?

— Наличие открытой воды для нас в данном случае не принципиально, потому что олимпийские соревнования пройдут под крышей. Открытая вода действительно требует длительного привыкания: когда над тобой не потолок, а небо и солнце, это совершенно другие ощущения в воде, другие ориентиры. В таких случаях мы всегда стараемся провести полноценный сбор, прежде чем выступать на главном старте.

— Наиболее яркие моменты прошедшего года назовёте?

— Это, безусловно, отпуск после двухмесячного заточения на «Круглом» прошлым летом. В связи с тем, что мы были лишены возможности выехать за границу, мы с друзьями поехали по России. В Грозный, в Астрахань на рыбалку, потом в Ростов, в Ахтубу...

— Вы — рыбак?

— Заядлый. Очень люблю это дело. Как и стрельбу.

— Что наиболее достойное попадалось в последние годы к вам на крючок? Ну, если не считать Ромашину и Колесниченко.

— Однажды мы попали в стаю бьющегося жереха, а спустя полчаса эта стая сменилась точно такой же, но судака. Я наловилась тогда вволю. В Финляндии как-то поймала на спиннинг огромную дикую щуку. Подводная охота тоже бывает совершенно волшебной. Когда речь заходит о рыбалке, я каждый раз ловлю себя на мысли: «Дайте мне удочку и отстаньте, наконец, со своим синхронным плаванием!»

— Примерно то же самое вы говорили мне два года назад о своих стрелковых тренировках. Интерес не угас?

— Наоборот. За это время у нас сформировалась прекрасная стрелковая компания, и тренировки для меня — чистое удовольствие. В отличие от фитнес-клубов.

— А что так?

— Ходить в зал я себя заставляю. Понимаю, что это нужно, и иду туда за самочувствием, за мышцами, за фигурой. Но каждый раз это — преодоление. То же самое касается моих занятий йогой. Я знаю, что эффект так или иначе будет, но никакого удовольствия от самих занятий не получаю. Стрельба же — это фан, другая жизнь. Выходишь полностью обнулённый, со свежей головой. Вот сейчас, например, мы с вами разговариваем, уже почти ночь, а я только возвращаюсь из тира на базу.

— Почему не домой?

— Нет смысла. Домой ехать ближе, но за рулём я не устаю, слушаю аудиокниги, музыку. Ну а ночёвка на «Круглом» даёт мне возможность подольше поспать утром. Стрелковые тренировки важны ещё и потому, что реально помогают не свихнуться на теме синхронного плавания. Плюс, когда видишь, что у тебя получается, это сильно окрыляет. Опять же, цель есть — выполнить норматив мастера спорта. Мне кажется, это круто.

— Потом останется пройти отбор и поехать на Олимпиаду?

— О, нет. У нас в стране очень много сильных стрелков, это раз, а, во-вторых, я и сама не стремлюсь к этому. Олимпийских игр на моём веку было уже достаточно.