Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Главным героем прыжкового турнира, завершившегося в субботу, стал в российской сборной олимпийский чемпион Лондона Илья Захаров, завоевавший в Будапеште золотую медаль в синхроне с Евгением Кузнецовым и бронзу в индивидуальном финале

Незадолго до начала чемпионата мира я разговаривала на подмосковной тренировочной базе «Озеро Круглое» с Татьяной Коробко - тренером, сделавшим Илью Захарова олимпийским чемпионом Лондона. Спросила ее о том, насколько сложно было убедить Илью продолжать карьеру после сокрушительной неудачи в Рио-де-Жанейро. И услышала:

- Илья действительно думал об этом. Хотя у меня не было ни малейших сомнений в том, что нужно продолжать прыгать. Захаров – все еще молодой спортсмен, с головой у него все в порядке, да и с прыжками тоже. После Игр в Лондоне, где Илья стал чемпионом, я сознательно отпустила вожжи: надо было дать спортсмену как следует отдохнуть. Это было изначально обговорено и с главным тренером команды, и с президентом федерации прыжков в воду.

- Судя по тому, как развивались события, они выслушали вас, и сделали по-своему?

- Ну, примерно так и было. Мы выступили и выиграли две золотые медали на чемпионате Европы в Ростоке, хотя не планировали этого, затем на ряде турниров Мировой серии и сдулись - на Универсиаде в Казани.

- И сезон пошел коту под хвост?

- Все пошло коту под хвост. Потому что я поняла, что перестала, как тренер, контролировать ситуацию.

- Для вас было объяснимо то, что произошло с Захаровым в Рио?

- Ожидаемо, если честно…

Вплоть до отъезда на чемпионат мира в Будапешт Захаров наотрез отказывался от каких бы то ни было интервью. А в Будапеште сказал:

- После Игр в Рио мной был проведен очень большой анализ всего случившегося. Я знал, что и как мне нужно делать. Никакого чуда на самом деле не произошло: мы с тренером просто работали. Шли по четко намеченному плану, я постоянно следил за весом, поскольку в нашем виде спорта роковую роль способны сыграть даже лишние 500 грамм, много подкачивался, много работал над чистотой прыжков.

- Как близки вы были к тому, чтобы завершить карьеру после Игр?

- В одном шаге. То, что случилось на Играх, вообще никак не входило в мои планы. Да, были определенные проблемы в подготовке, но даже заключительная тренировка перед первым выступлением была хорошей. Все прыжки, все попытки получались идеально. Я понимал, что, если буду так прыгать в соревнованиях, это стопроцентно медальное выступление. А получилось… Тьфу, не хочу даже вспоминать об этом. Не знаю, почему так произошло. Перегорел? Со мной вообще никогда такого не случалось – нет такого слова в моем лексиконе.

- Со стороны было хорошо заметно, насколько нервная обстановка сложилась в вашей сборной в олимпийский год. Вы, полагаю, чувствовали это еще острее.

- Было такое. Не знаю даже, какое слово подобрать тому состоянию, как описать все, что происходило внутри команды.

- Почему же вы до последнего стояли на стороне главного тренера, несмотря на его открытый конфликт с вашим наставником Татьяной Коробко?

- Я не стоял ни на чьей стороне. Напротив, совершенно сознательно старался от всего абстрагироваться, от всей этой ереси. Но команды в общепринятом смысле этого слова у нас, конечно же, не было. Татьяне Валерьевне я сразу сказал: не хочу находить себе врагов в окружающих меня людях, именно поэтому не стану никого поддерживать или против кого-то воевать. Тем более против Олега Зайцева (на тот момент – главный тренер сборной – прим. «СЭ». Я же помню, как все радовались в 2012-м и говорили о том, как нам повезло с главным тренером. И те же самые люди бросились осуждать Зайцева, как только что-то пошло не так. С моей точки зрения это неправильно. Да, я видел, что какие-то действия главного тренера никак не вписываются в наш тренировочный процесс. Но все равно не хотел его судить.

- Наиболее странным для меня во всей предолимпийской истерии было ваше сотрудничество с так называемым психологом команды, которого вся команда за глаза называла шаманом. Зачем вам это было нужно?

- Не было нужно вообще. Я ходил на сеансы только с одной целью: чтобы не вступать в конфликт с главным тренером. Ничего нового мне та работа не приносила: абсолютно все, что он нам говорил, я знал и раньше – читал соответствующие книжки.

- Вас до такой степени интересовала тема психологии?

- Конечно. Мне хотелось понимать все нюансы собственного состояния. Вот я и устраивал себе своеобразный ликбез для того, чтобы развивать мозг, учиться управлять собой, правильно общаться с людьми – и так далее.

«Гены пальцем не размажешь», - сказала мне как-то Коробко, имея в виду Захарова. На просьбу дать ученику характеристику, ответила:

- Илья никогда не был дураком. Но упрямства и хитрости у него не занимать.

- Ваши отношения сейчас восстановились?

- Они никогда и не были штыковыми. Я давно поняла: если Илья с чем-то не согласен, он все равно сделает по-своему. Поэтому где-то сознательно отступаю: пускай учится жизни. Раньше, например, он категорически отказывался признавать собственные ошибки. Сейчас, знаю, может сказать в интервью, что был неправ. Но вот так, чтобы прийти ко мне и открыто сказать то же самое, такого пока не случалось.

Для меня на самом деле это не столь важно. Главное, что у Ильи изменилось отношение к работе – я это вижу. Если раньше ему что-то не нравилось, реакция была одна: не буду – и все. Сейчас, когда что-то не получается, он стал задумываться: почему? Прислушивается к тому, что говорю ему я, просматривает видеозаписи, пытается разбирать прыжки по фазам, находить причину ошибки. То есть идет совершенно осмысленная работа.]

- От кого в вашей творческой связке обычно идет инициатива попробовать что-то новое?

- Я, конечно, предлагаю какие-то варианты. Вообще считаю: когда тренер не может предложить своему спортсмену чего-то нового, от таких отношений очень быстро накапливается психологическая усталость.

- Варианты можно озвучить?

- До Ильи я постоянно довожу одну и ту же мысль: в Лондоне он как бы являлся в прыжках в воду законодателем мировой моды. Для того, чтобы оставаться им сейчас, в программе должна быть какая-то изюминка, тогда на тебя все будут смотреть по-другому. Своей неудачей в Рио мы сами как бы утоптали себя в грязь. Для того, чтобы снова вырваться наверх, нужно что-то менять. Может быть нам стоит поменять всего лишь один прыжок, а остальное просто вычистить. В общем, надо думать, надо искать пути…

На пресс-конференции после индивидуального финала Захаров заметил, что считает нынешний уровень мужских прыжков с трамплина очень высоким. И сразу получил вопрос:

- Как думаете, к Олимпийским играм в Токио сложность прыжков вырастет?

- Наверняка.

- Что вы намерены противопоставлять этому процессу?

- У меня на примете есть два прыжка, которые я мог бы выполнить. Это три с половиной оборота вперед с винтом, причем винт я хочу попробовать делать не в третьем сальто, как делает на вышке Томас Дэйли, а в первом. Коэффициент этого прыжка на трамплине 3,7, если поставить его вместо «двух винтов», которые я исполняю сейчас, можно поднять сложность на 0,3. Второй свой винтовой прыжок – два с половиной оборота вперед с тремя винтами и коэффициентом 3,9 я делаю достаточно уверенно, хотя в финале немного «проскочил» доску. Так было жалко…

- У меня сложилось впечатление, что вы просто перестраховались и не стали отталкиваться в полную силу.

- Потому и перестраховался, что проскочил. Можно было улететь с доски вперед, потерять амплитуду и вообще не справиться с вращениями. В полуфинале и в предварительных соревнованиях я справился с этим прыжком гораздо лучше. Особенно в полуфинале, где набрал за три винта 87,75.

Второй элемент, который хотелось бы попробовать сделать – полтора авербах (полтора оборота назад из передней стойки – прим. «СЭ») с тремя с половиной винтами. Очень мне нравится этот прыжок, очень красиво выглядит. Когда был помоложе, я достаточно легко выполнял с метрового трамплина 2,5 винта авербах, так что, думаю, добавить еще один винт не будет проблемой. Понятно, что я не могу поставить в программу три винтовых прыжка, но у меня по крайней мере будет выбор.

- Почему, кстати, вы не выступаете на чемпионатах мира и Европы на однометровой высоте?

- Да как-то несерьезно это, не очень нравится. Неолимпийский вид, к тому же.

- В рамках чемпионата мира это, тем не менее, полновесная медаль.

- Все равно нет. Не хочу. Вот Team Event мне нравится.

- Неожиданное заявление. И чем же?

- Тем, что это командное соревнование, в котором задействованы все снаряды.

- Вы же отказались от прыжков с десятиметровой вышки по состоянию здоровья сразу после лондонской Олимпиады, если я ничего не путаю.

- Ну два-то раза всяко прыгнуть с десяти метров сумею, если надо будет. На самом деле Team Event действительно интересный турнир, который можно разнообразить до бесконечности. Добавить туда синхронные прыжки, например.

- Тогда не понимаю: вы, в отличие от Кузнецова, приехали в Будапешт в прекрасной спортивной форме. Но в Team Event соревновался он, а не вы. Почему?

- Так было решено изначально. Кузнецов привык выступать с Юлей Тимошининой, им комфортно выступать вместе, они хотели соревноваться в этом виде в Будапеште, поэтому их и заявили. У меня банально нет партнерши.

- Впору вешать объявление в соцсетях: «Олимпийский чемпион и чемпион мира ищет партнершу для совместного похода за золотом»

- Боюсь, меня могут неправильно понять. Но хотел бы, да. В Team Event можно экспериментировать с расстановкой прыжков, подбирать их под соперников, а мне всегда это нравилось.

- Это дает какое-то реальное преимущество?

- Ну вот, смотрите, что мы с Кузнецовым сделали в синхроне: первоначальная идея была в том, чтобы начать отличаться от остальных. Я предложил расставить элементы так, чтобы обратить на себя внимание уже в обязательной части. Мы поставили первым прыжком полтора оборота вперед с винтом, чего не делает никто из соперников: почему-то все предпочитают начинать соревнования прыжками из задней стойки.

Еще я заметил, что судьи перестали оценивать наш первый произвольный прыжок – три с половиной оборота вперед из задней стойки. Как бы хорошо и синхронно мы его ни выполнили, оценка остается в одних и тех же пределах: 7,5 – 8. А три с половиной оборота назад, с которыми мы в общем-то тоже справляемся неплохо, теряются на фоне англичан, у которых в этом раунде стоят «три винта» и конечно же все ждут именно их прыжка.

Вот я и задумался о том, что мы, похоже, просто приелись судьям своей стандартной расстановкой. У арбитров ведь тоже в этом отношении «замыливается» глаз. Переносить в первую половину программы заключительный и достаточно сложный прыжок 4,5 оборота вперед было нельзя: это наш основной козырь. Тогда мы решили поменять местами первые три прыжка произвольной программы. А убили двух зайцев: второй обязательный прыжок второго класса стал как бы разминочным для первого произвольного - трех с половиной оборотов назад. Появилась возможность проверить отталкивание, уход с доски. В общем, мне снова стало интересно соревноваться.

- Не помню, когда в последний раз в вашем голосе звучало столько азарта.

- Так это же реально захватывает – все, о чем я сейчас рассказываю. Если не искать скрытых резервов в собственной профессии, зачем тогда вообще продолжать прыгать?

- Тренер вашего партнера по синхронным прыжкам Евгения Кузнецова сказала мне перед чемпионатом мира, что не знает, будет ли продолжать работу. Из чего я сделала вывод, что сам Кузнецов до сих пор не определился со своим будущем. Вы обсуждали с ним это?

- Победа на чемпионате мира – хороший момент, чтобы принять какие-то решения, но навряд ли Кузя захочет уйти из спорта, пусть даже на хорошей ноте. Думаю, мы будем выступать вместе до следующих Олимпийских игр.

- А когда вы сами подумывали о том, чтобы уйти из спорта после Олимпиады, ставили партнера в известность?

- Конечно. У Кузнецова таких намерений не было, но если бы я действительно захотел уйти, меня не удержало бы ничто.

- Ваш нынешний главный тренер Светлана Моисеева рассказывала, что поначалу многие приняли в штыки предлагаемые ей изменения в общефизической подготовке.

- Я наоборот очень рад, что сейчас все это входит в общий тренировочный режим. Сам с детства приучен делать и зарядку, хотя ненавижу рано вставать, и работать в тренажерном зале. Мой личный тренер постоянно заставляла меня заниматься подкачкой в зале, где бы мы ни находились. То есть такой режим для меня абсолютно комфортен. Более того, я жил в этом режиме вплоть до Игр в Лондоне. Это потом в сборной пошла тенденция на то, чтобы уйти от работы в зале, свести ее к совсем примитивному уровню. В 2015-м мы с тренером к этому вернулись, но в олимпийском году в сборной все снова было пущено на самотек. Поэтому я сейчас больше всего рад тому, что атмосфера в команде стала предельно рабочей и очень комфортной. Понятно, что есть моменты, когда мы с тренерами спорим, не соглашаемся. Но это не влечет за собой конфликты.

- А как же старое и незыблемое правило, что тренер всегда прав?

- Ну, я бы с этим не согласился. Мы с Татьяной Валерьевной постоянно друг у друга учимся и благодаря этому растем. Я в своем деле, она в своем. Эта взаимосвязь – великое дело. Во всяком случае какие-то серьезные разногласия случаются у нас крайне редко.

- Как реагируете, когда тренер допускает в своей работе какую-то ошибку?

- Никак не реагирую. Мы просто вместе работаем над тем, чтобы эту ошибку исправить. А обижаться на тренера… Не он же прыгает в воду?