Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Она уходила из спорта как-то совсем буднично: в 2009-м завоевала золото и бронзу на пятом для себя чемпионате мира, доведя общее число наград мировых первенств до девяти, через год родила дочь, после чего сказала, что хотела бы вернуться и выступить еще на одних Олимпийских играх. Четвертых. На трех предыдущих – в Сиднее, Афинах и Пекине – Пахалина выиграла пять медалей: золото, три серебра и бронзу. Добавьте сюда восемь высших европейских наград, завоеванных за 13 лет выступлений, и три победы в Кубках мира – и спортивный портрет героини будет завершен.

– Я ведь действительно очень хотела поехать в Лондон, – мягко улыбнулась Юлия на мой вопрос о точной дате завершения карьеры. – Полностью восстановила кондиции после рождения дочери, начала серьезно тренироваться, даже в Пензу из Хьюстона несколько раз летала – понимала, что подготовиться к Играм так, чтобы бороться в Лондоне за медаль, смогу только под руководством отца. Думала о том, что смогу выступить как минимум в синхроне. Потом мне стало казаться, что соревноваться в одиночку может оказаться проще – стала думать еще и о личном выступлении. А потом... Наверное, я просто слабохарактерный человек. Не сумела довести задуманное до конца.

– Что помешало?

– Я просто не решилась пойти на то, чтобы на время своих более длительных отъездов в Россию оставлять дочь с няней. А мама наотрез отказалась приезжать в Америку. Она всегда чувствовала себя у нас очень некомфортно. Хьюстон – город обособленный, чтобы куда-то выбраться, нужно ехать на машине, а мама машину не водит, да и языка не знает. Еще до рождения ребенка она приезжала к нам несколько раз – погостить. И каждый раз сильно мучилась от того, что вынуждена круглосуточно сидеть в четырех стенах, занимаясь домашней работой. Хотя перед Играми в Лондоне руководство российской федерации прыжков в воду было готово оплачивать не только мою подготовку, но и пребывание мамы в США.

– Для вас было важно готовиться к Играм именно в России?

– Если думать о золоте – да. Я не видела смысла продолжать тренировки ради того, чтобы получить еще одну бронзу. И уж тем более меня никогда не привлекали Игры как возможность просто поучаствовать в них.

– А отец не мог приехать в Хьюстон?

– Возможно, он решил, что овчинка не стоит выделки. Тем более что в Пензе у него уже давно другая семья, маленькая дочь, которой в этом году исполняется пять лет, постоянная работа. Конечно, я сильно переживала, но не имела никакого морального права упрекать отца в том, что он не готов все бросить ради занятий со мной. В конце концов я ведь тоже не смогла ради Игр уехать в Россию, оставив дочь дома.

– Как относился ко всему этому ваш муж?

– Он искренне хотел, чтобы я вернулась в спорт. Не запрещал по крайней мере. Так что я сама виновата, что не смогла этого сделать.

– Игры в Лондоне вы смотрели?

– Да, по телевизору.

– Было грустно?

– Странное было ощущение. Когда смотрела мужские соревнования, мне было интересно наблюдать, в какую сторону меняются прыжки. А вот когда начались женские состязания на трамплине, была только какая-то странная злость. И при этом – никакого желания быть среди тех, кто выступает. Может быть, эта злость возникла потому, что наши девчонки не попали в финал – не знаю. Но финал мне смотреть совершенно не хотелось.

– А с какой целью вы приезжали в начале этой осени в Пензу на чемпионат мира среди юниоров?

– Это был своего рода scouting – посмотреть, что происходит в прыжках в воду, напомнить о себе. У нас в Хьюстоне периодически возникает возможность пригласить кого-то в университет на полную стипендию – как когда-то уезжали мы с Верой Ильиной, а потом Настя Позднякова. Студентам оплачивается питание, проживание, учеба. Полное содержание, словом. Ну а кроме того, приезд в Пензу стал возможностью показать дочку родителям.

– Соревнования смотреть успевали?

– Да, конечно. Не могу сказать, кстати, что мне понравилось повальное увлечение сложностью. Особенно у девочек. Я, например, помню, как сама впервые выступала на таких соревнованиях. У меня даже близко не было такой сложности программ – я не делала ни одного прыжка согнувшись, только в группировке. Дело в том, что слишком сложные прыжки сводят задачу спортсмена к тому, чтобы их просто докрутить. Любой ценой. Техники там очень мало. И когда девочка немного вырастает, становится крупнее и тяжелее, вся программа просто рушится.

Еще я заметила тенденцию спортсменов слишком много заниматься работой в тренажерном зале, чтобы таким образом – за счет мышц – увеличить собственный вес. Ну да, на трамплине большой вес способен компенсировать недостатки техники: сделать человека более «устойчивым», позволить «вытаскивать» прыжки за счет более сильной спины. Но это не самый правильный путь, если ты не родился с феноменально крепкой спиной от природы. Потому что в нашем виде спорта чем больше накачиваешь силу, тем быстрее уходят скоростные качества.

В целом же видно, что все страны стремятся обратить на себя внимание. В том числе – приглашают к себе иностранных тренеров.

– Еще во времена ваших собственных выступлений было понятно, что с распространением по миру китайских тренеров в прыжках в воду будет все больше и больше доминировать «китайский» стиль.

– Видите ли, в чем дело: китайский стиль подходит далеко не всем странам. Стиль тех же прыгунов из США остается американским вовсе не потому, что в Америке мало китайских специалистов. А потому, что китайские прыжки в воду – это прежде всего совершенно другой режим работы и очень большое количество повторений. У меня сейчас тренируется австралийская студентка, которая в свое время пришла в прыжки из гимнастики и начинала работать в Австралии как раз с китайским тренером. Так вот она рассказывала, что китайцы на тренировках почти не разговаривают с учениками. Просто пишут им общий план: 50 раз повторить первый прыжок, 50 раз второй... Помимо этого они дают большой объем самой разнообразной физической нагрузки, чтобы спортсмен был в состоянии выполнять все тренировочные требования в бассейне. Хотя если ты по 50 раз дважды в день выполняешь каждый из произвольных прыжков, никакой дополнительной подкачки уже не нужно, как мне кажется.

Для того, чтобы так работать, нужно проводить в бассейне по 10-12 часов. Ну а теперь представьте, в какой другой стране возможно реализовать подобную схему хотя бы с точки зрения времени? В той же Америке на первом месте у спортсменов всегда будет стоять учеба. Да и в Европе тоже.

– Помню, когда в Хьюстон уехала Вера Ильина, она первым делом стала включать в тренировку достаточно серьезные занятия в тренажерном зале.

– При той программе, которую мы с Ильиной делали в синхронных прыжках, нужно было обладать определенным запасом физической прочности. И ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы этот запас начал уходить. Помните, как в 2006-м, уже после того, как Вера закончила карьеру, а в Россию из Австралии вернулась Ирина Лашко, мы пробовали прыгать с ней в паре? Физически Ира всегда была самой сильной спортсменкой из нас троих. А тогда после наших совместных тренировок она еле ноги волочила – так и не смогла в нужной степени вернуть кондиции после рождения ребенка и перерыва, связанного со сменой гражданства.

На вышке, как мне кажется, физические кондиции не так критичны – там прежде всего важно, чтобы у человека были крепкие нервы и хорошие мозги. А трамплин – это ежедневная пахота. Просто от большого количества сложных прыжков голова слишком сильно устает. Поэтому и приходится «добирать» нагрузку в зале.

Тренером по ОФП у Веры, насколько мне известно, был бывший румынский гимнаст, который прекрасно понимал, какая нагрузка требуется для мышц в координационном виде спорта и давал много прыжковых упражнений. Вере это хорошо подходило. А вот я никогда тренажерами не увлекалась. Зато при каждом приезде в Россию много занималась на акробатической дорожке. Это тоже достаточно тонкая работа: если слишком увлечься акробатикой, не заметишь, как сорвешь себе и спину, и голеностопы.

– Не так давно мы с Дмитрием Саутиным вспоминали Игры в Сиднее, его победу с Игорем Лукашиным в синхронных прыжках на 10-метровой вышке и вашу с Ильиной – на трехметровом трамплине. Дима тогда сказал: “Как же нам повезло, что китайцы не сразу стали заниматься синхроном так серьезно, как занимаются сейчас!”

– Он прав. Нам действительно повезло. Сейчас я иной раз смотрю на результаты и вижу, что разрыв в 30-40 баллов между китайскими дуэтами и теми спортсменами, которые становятся вторыми – достаточно распространенная вещь. Единственные, кто реально подбирается к золотым медалям – это наши российские ребята на трамплине.

– Илья Захаров, который стал в Лондоне чемпионом в индивидуальных прыжках, долго не мог заново мотивировать себя на то, чтобы продолжать прыгать. У вас с Ильиной такие проблемы были?

– У меня – точно нет. Чем больше соревнований я выигрывала, тем сильнее мне хотелось тренироваться. Спорт был как наркотик. Лишиться которого мне, пожалуй, было наиболее тяжело, перестав тренироваться.

– Вы дважды поднимались на олимпийский пьедестал в индивидуальных прыжках, в то время как Ильина – ни разу. Это не создавало дискомфорта в ваших отношениях?

– Нет. Было очень обидно проиграть золото в синхронных прыжках в Афинах, где Вера грубо ошиблась в первом из винтовых прыжков. Но я никогда не была склонна винить партнершу за ошибки. Считала, что если у кого-то из нас не получился прыжок – это общая вина. И общее поражение.

– В Афинах, насколько помню, вы проиграли китаянкам порядка шести баллов. Если бы не та ошибка, стали бы первыми?

– Однозначно. Дело ведь не в ошибке как таковой. А в том, что она случилась в прыжке, который Вера всегда исполняла идеально. Я даже любила повторять: хотите знать, что такое идеальный прыжок? Посмотрите, как делает винты ауэрбах Ильина!

Ну а после той ошибки судьи вцепились в нас мертвой хваткой: уже не позволили снова выйти вперед.

– Вы когда-нибудь обсуждали с Верой причину того срыва?

– Нет. В Афинах я была слишком обозлена, чтобы с кем-то вообще разговаривать, а потом уже не видела смысла возвращаться к этой теме. Может быть, Вера посчитала, что чувствует себя в этом прыжке абсолютно уверенно и недостаточно сконцентрировалась. А может быть, просто не справилась с напряжением. Не знаю. Мы ведь все разные. Для меня, например, всегда было проще настраиваться на выступление, когда всё мешало. Например, 3,5 оборота вперед в индивидуальных прыжках я всегда делала, разбегаясь с пяти шагов, а в синхроне приходилось подстраиваться под Веру и прыгать с трех. Было страшно неудобно. Но именно эта комбинация всегда получалась у меня наиболее хорошо.

– Чем вы занимаетесь в Хьюстоне сейчас?

– Мой бывший американский тренер Джейн Фигурейдо перебралась в Великобританию – работать с Томом Дэйли. И, уезжая, предложила мне занять ее место – работать тренером по прыжкам в воду со студентами университета. В январе я начала приходить в бассейн на неполный день, а летом мне предложили перейти на полную ставку.

Пока не знаю, как долго пробуду на этой должности. Студенческий спорт – не профессиональный. Никакого особенного стремления к результату в нем нет. Плюс – куча ограничений. Нельзя, например, тренироваться больше двадцати часов в неделю. Нельзя делать спортсменкам замечания по поводу их внешнего вида, если они находятся не в той форме, которая позволяла бы решать серьезные задачи, ну и так далее. Для человека, который много лет работал на результат, все это слишком непривычно, чтобы не сказать – дико. Так что для меня нынешняя работа – всего лишь возможность не сидеть весь день дома.

– А в профессиональный спорт вас тянет?

– Да. Сама по себе тренерская работа мне очень нравится.

– Хотя образование вы получали по другой специальности, если не ошибаюсь.

– Да, заканчивала факультет спортивного менеджмента.

– Намеревались заняться по окончании карьеры именно управленческой деятельностью?

– Я пробовала. Во время беременности занималась организационной работой в своем клубе, но очень быстро поняла, что это – не мое. У меня плохо получается делать вид, как это принято в Америке, что в жизни или работе не существует никаких проблем. Как и погружаться в эти проблемы, попутно улыбаясь всем вокруг. Понятно, что я стараюсь привыкнуть к этому, раз уж живу в США, но для меня это тяжело. А тренер – он и есть тренер.

– Как, кстати, вам работалось в свое время с Фигурейдо? Она тоже всегда была политкорректна?

– Джейн – это совсем другая история. Если я начинала капризничать или показывать характер, она могла и прикрикнуть, не выбирая выражений, или вообще выгнать меня с тренировки. Ее родители – европейцы, сама она выросла в Южной Африке и совершенно не американка по складу характера. Еще она – очень добрый и искренний человек. То есть, как бы жестко себя ни вела, за этим никогда не чувствовалось злости. Поэтому работать с ней всегда было легко и на самом деле очень приятно.

– Тем не менее к Играм в Лондоне вы планировали готовиться у отца?

– Мне всегда нужен был в работе не только пряник, но и кнут. Тем более когда речь идет об Олимпийских играх и о том, чтобы на равных соревноваться с китайцами.

– На чемпионат мира в Казань вы приехать планируете?

– Очень хотела бы туда выбраться, причем со всей семьей. Не знаю, удобно ли будет попросить о том, чтобы получить гостевую аккредитацию. Если нет, куплю билеты. Просто мне очень хотелось бы иметь возможность общаться в процессе соревнований со спортсменами и тренерами, а с трибуны это сложно.

– А если в ближайшем будущем какая-то страна предложит вам тренерский контракт, это может стать в вашей семье темой для обсуждения?

– Я бы с удовольствием уехала обратно в Россию. Очень скучаю. Правда, отец смеется, когда это слышит. Говорит, что одно дело – приезжать в гости, и совсем другое – жить и работать в России постоянно. К тому же у мужа в Хьюстоне свой и очень хороший компьютерный бизнес, связанный с разработкой программного обеспечения. Не думаю, что он захочет все это оставить.