|
|
|
|
|
|||
В 1992-м ученик Виктора Авдиенко пловец Евгений Садовый завоевал в Барселоне три золотые медали. Четыре года спустя еще один ученик волгоградского тренера Денис Панкратов стал двукратным чемпионом на Играх в Атланте. В дальнейшем Авдиенко воспитал десятки мастеров спорта международного класса, только вот довести кого-либо из них до олимпийского пьедестала уже не получалось. Какое-то время он работал в сборной России - главным тренером. Потом вновь сосредоточился на руководстве волгоградским плавательным клубом, создал новую семью. А год назад вернулся в главную команду страны - гостренером. Или другими словами - наблюдателем-консультантом. На просьбу об интервью Авдиенко отреагировал удивленно, словно вообще не ожидал какого-либо к себе интереса. Но согласился. Произнес, взглянув на часы: «У меня есть час двадцать. Уложимся?» ИНФАРКТ В АТЛАНТЕ - С того времени, как ваш ученик Денис Панкратов стал двукратным олимпийским чемпионом, прошло 14 с лишним лет. Вы когда-либо задумывались, почему результатов такого порядка достигать вам больше не удавалось? - Начнем с того, что у меня, как у тренера, всегда была только одна цель: выиграть Олимпийские игры. Чемпионаты Европы, мира я не рассматривал вообще. Слово «выиграть» ассоциировалось в сознании исключительно с понятием «Олимпиада». Соответственно такая же психология была у моих спортсменов. Во всяком случае, у меня никогда не возникало проблем в том, чтобы находить с ними общий язык в этом отношении. Ночью после того, как Женька Садовый выиграл свою третью золотую медаль Барселоны, я, помню, сидел на каком-то камне и думал: «А дальше-то что?» И ощущение было такое, словно жизнь закончилась. Подозреваю, что и в сознании Садового доминирующим чувством тогда тоже была пустота. Он вроде бы продолжал ходить на тренировки, но на самом деле не понимал, зачем это делает. Официально Женька закончил плавать по состоянию здоровья, тем более что незадолго до этого перенес гепатит, но главная причина, безусловно, заключалась в отсутствии мотивации. Деньги тогда не играли вообще никакой роли: за Игры в Барселоне Садовый получил 9 тысяч долларов, я - семь. Продолжать работу меня заставил Денис Панкратов. Когда в Барселоне я увидел слезы на его глазах оттого, что он хотел выиграть, но не выиграл, то принял решение посвятить ему следующие четыре года. Работал сутками. Не было ни выходных, ни отпусков. И в 1995 году стал ощущать, что мне становится тяжело. Это действительно было очень тяжело. Общение с великими спортсменами требует колоссальной энергии. Ведь Панкратов сбрасывал на меня все - свою неуверенность, усталость, внутренние сомнения... Психологически я постоянно чувствовал этот груз. Перед Играми в Атланте я спал по два часа в сутки. И именно тогда начал понимать, что, если все будет так продолжаться дальше, это закончится для меня психушкой. Я ни с кем не мог говорить. Думал только о том, как сделать результат. Как довести спортсмена до вершины, не сделав ни одного неверного шага. Днем и ночью об этом думал. На юношеском уровне в мире вообще не было другого столь же талантливого спортсмена, как Панкратов. Он неудачно выступил на Играх в Барселоне, зато на протяжении следующих четырех лет практически никогда не проигрывал свою основную дистанцию - 200 метров баттерфляем. Потом добавил к ней еще и «сотню». Атланта-1996 стала его триумфом. А у меня тогда прямо на трибуне случился микроинфаркт, я довольно долго чувствовал себя очень плохо. Поэтому когда Денис, установив почти сразу после Игр пять мировых рекордов, завел разговор на тему, что нужно что-то менять, я отдавал себя отчет в том, что «менять» ему, скорее всего, придется без меня. Мог ли Панкратов продолжать успешные выступления? По физическим способностям - безусловно. Но были два важных момента: с одной стороны, я достиг всего, к чему стремился, с другой стороны - он достиг этого же. - То есть у вас обоих просто не нашлось стимула? - Да. Я не видел, куда идти дальше. Денис был обладателем двух золотых олимпийских медалей, ему принадлежали все мировые рекорды в баттерфляе, его официально признали лучшим пловцом мира... К тому же, как я уже сказал, мое самочувствие было настолько неважным, что я сознательно стремился на какое-то время уйти в тень. ПРИНЕСТИ СЕБЯ В ЖЕРТВУ - В одном из интервью Панкратов признался, что был сильно разочарован, став олимпийским чемпионом. Очень жаждал этого, был искренне уверен, что победа принесет ему какие-то нечеловеческие ощущения и эмоции, и, когда этого не произошло, подумал даже, что двадцати лет его жизни этот миг не стоит. А двадцати лет вашей жизни победы учеников стоили? - Никогда не думал об этом в таком ключе. И никогда не жалел о том периоде своей жизни. Потому что доказал самому себе, что могу добиться максимальной цели. Тут дело в другом. После Игр в Атланте я осознал, что больше не способен приносить себя в жертву одной-единственной цели. У нас в клубе продолжали появляться очень талантливые спортсмены, но я не брался за них всерьез как раз по той причине, что понимал: не смогу заставить себя снова жить жизнью спортсмена 24 часа в сутки, отдавать ему все свои нервы, все свои эмоции, всю свою уверенность. А если тренер на это не способен, не надо браться: все равно ничего не получится. Не будет хватать именно этого последнего Х-фактора. По крайней мере моя работа с Садовым и Панкратовым строилась именно так. - Прекрасно вас понимаю. Главное, как мне кажется, отдавать себе отчет в том, что в любой момент ты можешь остаться один, с подорванным здоровьем, истерзанной нервной системой и вопросом «Зачем?», на который почти никогда не находится ответа. - Именно это со мной чуть было и не произошло. Я десять лет практически не жил дома. А потом в достаточно еще молодом возрасте попал на больничную койку, и врачи доходчиво объяснили, что мой организм находится на грани инвалидности. Вот тут я задумался об очень многих вещах. Когда спортсмен становится олимпийским чемпионом, ему начинает казаться, что все, к чему он прикасается, автоматически превращается в золото. Так и с тренерами. Когда воспитываешь чемпиона, иногда думаешь, что ты бог. А это не так. Ты можешь гораздо хуже, чем кто-то другой, ухаживать за женщиной. Хуже водить машину. Знать меньше стихов. Да и вообще ты становишься для всех неинтересным. Когда я шоры с глаз снял, то удивился: жизнь-то другая. Совсем не та, что представлял себе я. Открыл для себя, что у меня, оказывается, уже взрослая дочь, что есть мир, в котором люди ходят друг к другу в гости, смотрят фильмы, читают книги, занимаются домашними делами... А я не был в кинотеатре 10 лет. Для меня было трагедией, если Панкратов не выполнял какую-то тренировочную серию. Я приходил домой после такой тренировки и не мог дома ни с кем разговаривать, потому что все мои мысли были связаны совершенно с другим. - Но ведь это фанатизм в чистом виде. - Да. Но результата высшего порядка без него не бывает. Меня сейчас часто спрашивают: почему в российском плавании вот уже почти полтора десятилетия нет олимпийского чемпиона? Да потому что тренеры занимаются всеми делами одновременно. Решают бытовые вопросы, пытаются пробить какие-то дополнительные стипендии. Но не понимают главного: для того чтобы сделать золотую олимпийскую медаль, тренер и спортсмен должны, во-первых, стопроцентно доверять друг другу, а во-вторых, отбросить все второстепенное и на определенный период полностью посвятить себя одной цели. РОЖДЕННЫЕ БЫТЬ ПЕРВЫМИ - Вы не задумывались о том, что сейчас в спорте вообще крайне мало спортсменов, готовых жить единственной целью? - Жизнь так устроена, что нельзя не думать о деньгах, о бытовых благах. Но когда человек думает только о них - это конец. Не будет никогда у такого человека никакого результата. Вот ведь сегодня у нас есть все условия для того, чтобы результат был. Научная группа в сборной - одна из лучших. Биохимия на очень высоком уровне. Появился фармаколог-диетолог. Есть хорошие тренеры. Казалось бы - должны непременно появиться великие чемпионы. Но... И когда я стал искать ответ, почему они не появляются, пришел как раз к тому, о чем мы с вами сейчас беседуем. Не так давно разговаривал с Никитой Лобинцевым и его тренером Валерием Шевелевым. И сказал, что, на мой взгляд, им обоим не хватает главного - умения подчинить себя одной цели. В том, что Лобинцев может стать олимпийским чемпионом, лично у меня нет никаких сомнений. Но надо, чтобы каждый из них и оба вместе решили для себя первостепенный вопрос: готовы они принести себя в жертву в те два года, что остались до Игр в Лондоне, или нет? - А в чем, с вашей точки зрения, смысл стремления к победе на Олимпийских играх? - Если говорить о том, что движет великими... Мне кажется, что готовность быть первым или есть в человеке, или ее нет. Эту готовность трудно объяснить. Но если она есть, человек будет постоянно стремиться к победе, чем бы он ни занимался. - Но вы же перестали? - На самом деле я счастлив, что в какой-то момент сказал себе «стоп». Я и сейчас встаю в пять утра, как вставал, будучи тренером, но начинать в это время тренировку мне неинтересно. Пройти еще раз тот же самый путь? Но ведь это, как ни крути, всего лишь тот же самый путь. Если честно, я сейчас знаю гораздо больше о тренерской профессии, нежели знал в 1996-м. Знаю, казалось бы, досконально, как воспитывать олимпийских чемпионов. Но понял и другое. Что достигнутый результат - это профессиональная смерть. Поэтому человек должен стремиться к тому, чтобы постоянно расширять сферу своей деятельности. Вот я и расширял: занимался клубом, пытался научить других тренеров тому, что знаю сам. Когда Лариса Ильченко, выросшая в нашем клубе у Володи Захарова, который был у меня вторым тренером, стала олимпийской чемпионкой в Пекине, для меня это было счастье. Хотя сейчас мне бывает отчаянно жалко Захарова. Вижу, как он устает, продолжая работать с Ильченко, как иногда у него даже нет сил сразу уйти с бортика после тренировки. - А вы не завидуете тому, что он способен продолжать эту работу, а вы не смогли? - Нет. После всех тех успехов, которых я сам добился в плавании, вдруг понял, что вообще никому не завидую. Потому что лучше, чем кто бы то ни было, знаю, как и чем приходится платить за результат. ВЫЖЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ - Вы упомянули Лобинцева и Шевелева, а я почему-то сразу подумала о том, что с Никитой тренер проходит тот же самый путь, который уже проходил - с Юрием Прилуковым. Сейчас, безусловно, Шевелев больше знает, делает меньше ошибок. Но получается, что сам он поднялся на новый уровень благодаря Прилукову, а вот самого спортсмена вывести туда не смог. Не успел. - Знаете, когда тренер имеет такого ученика, как Прилуков, он должен верить в него беспрекословно. А Шевелев в какой-то момент стал в Юре сомневаться. Главной его ошибкой было то, что он взял к себе в группу Лобинцева в тот момент, когда делать это нельзя было ни в коем случае. - Поясните. - У Лобинцева был куда более высокий скоростной потенциал. Сначала Прилуков вывез Никиту на результат на своих собственных плечах. Натаскал его. А потом Лобинцев стал выигрывать все тренировки. Он жрал Юрку заживо. Как может человек, изо дня в день проигрывающий спарринг, продолжать сохранять веру в себя? Многие тренеры просто не понимают: если они раньше времени начинают искать «запасной» вариант, своего ученика они этим просто убивают. - Применительно к тренерской деятельности я довольно часто вспоминаю чисто медицинскую поговорку о том, что у каждого хирурга есть свое маленькое «кладбище». Вы в этом отношении счастливчик: начали работать тренером - и сразу же сделали результат. - Да, но этот же самый результат стал для меня началом профессиональной смерти. Кто в те годы нанес самый большой ущерб волгоградской школе плавания? Как ни парадоксально, но это я и Панкратов. На тот момент у меня ведь были и другие спортсмены. Роман Ивановский, например, несколько раз становился в мировом рейтинге первым. А в итоге не стал никем. Паша Анохин тоже вполне мог стать суперзвездой... Вся проблема заключалась в том, что в группе был Панкратов. Он настолько поглощал все мое внимание и силы, что вокруг оставалась лишь выжженная земля. Именно поэтому я так легко пошел на разрыв отношений в 1997-м. Другое дело, что когда я стал работать в клубе после его ухода, то вдруг понял, что от меня продолжают ждать исключительно золотых медалей. - Это, пожалуй, самое тяжелое в любой профессии - понимать, что ты со всех сторон обложен чужими ожиданиями, чужими представлениями о том, «как надо», и люди искренне полагают, что ты обязан эти ожидания выполнять. - Да, но сам-то я хотел уже совершенно другого. У меня, например, в клубе есть тренер - Виктор Прохоренко: у него в свое время плавали финалистка Олимпийских игр Ольга Бакалдина, призер чемпионата мира Игорь Березуцкий. Как-то я с ним разговаривал и сказал, что очень хочу, чтобы он воспитал олимпийского чемпиона. Что я со своей стороны, как руководитель клуба, все для этого сделаю. Мне тогда еще Оксана, жена Виктора, пожаловалась, что мужа постоянно не бывает дома и спросила: «Так будет всегда?» Я ответил, что придет время - и так не будет. ЧУЖИЕ СПОРТСМЕНЫ - Я часто вспоминаю, как на Играх в Барселоне, а потом - на чемпионате мира-1994 в Риме вы постоянно как бы соревновались с Геннадием Турецким. Помню, вы что-то обсуждали, о чем-то спорили, и подозреваю, что это сотрудничество на грани соперничества сильно двигало вперед вас обоих. - Гена и по духу был мне ближе всех в команде. - А сейчас, когда вы стали гостренером, не испытываете желания видеть Турецкого рядом? - С моей точки зрения, Гена может принести российскому плаванию очень много пользы. - Если вы так убеждены в этом, почему не предпринимали никаких действий для того, чтобы Турецкий вернулся в Россию? - Когда в 1998-м я стал главным тренером сборной, Турецкий работал с Поповым в Австралии, и разговаривать с ним на тему возвращения было бессмысленно. Потом я сам ушел из сборной. Довольно болезненно воспринимал то, что происходит в команде, но отдавал себе отчет, что нахожусь в состоянии, в котором не смогу никому ничего дать... А после Игр в Пекине меня вызвали на разговор Володя Сальников и Сергей Евгеньевич Нарышкин. Лишь тогда я впервые почувствовал, что в глубине души что-то снова дрогнуло. Понял, что они действительно хотят чего-то добиться. Я сказал Нарышкину сразу: первое, что сделал бы, - собрал бы тех, кто способен принести пользу команде. И совершенно необязательно, чтобы они сами стояли на бортике. Другой вопрос, что все это не так просто. Большинство людей искренне полагают, что тот же Турецкий может взять ученика и безо всяких проблем воспитать в нем второго Попова. Я же совершенно не исключаю, что после ухода Попова из плавания в 2004-м Гена столкнулся с теми же проблемами, что я в 1996-м. И вряд ли горит желанием повторить этот путь. К тому же у Турецкого - семья в Швейцарии, работа, сложившийся уклад жизни. И тем не менее о сотрудничестве с ним я постоянно думаю. - Вы наверняка видите ошибки, которые делают тренеры, работая со своими спортсменами. Как ведете себя в этом случае? - Не вмешиваюсь. Объясню почему: весь мой жизненный опыт убедил меня в том, что говорить имеет смысл только с тем человеком, который хочет тебя слышать. Если не хочет, нет никакого смысла что-то объяснять. Часто слышу со стороны: мол, Авдиенко все решает. На самом деле я решаю тот круг вопросов, который находится в моей компетенции. Но крайне далек от того, чтобы подменять собой главного тренера. То, что говорят обо мне окружающие, я не воспринимаю всерьез. Даже похвалу сильно фильтрую. Те времена, когда заглатывал без разбору любую лесть, давно прошли. - А вы действительно изменились... - Мне многие говорят об этом. Как и о том, что я стал намного терпимее. Это действительно так. Я очень внимательно присматриваюсь к чужой работе. Но это совершенно не означает, что считаю для себя возможным вмешиваться. Есть один момент, достаточно для меня болезненный. Окружающие часто спрашивают: почему я, почти постоянно находясь в бассейне, не прихожу на тренировки? Потому что, когда выхожу на бортик и вижу, что спортсмен плывет неправильно, мне тут же хочется его остановить. А делать этого нельзя. Ведь это не мой спортсмен. Есть и вторая причина. Стоя на бортике за спиной того же Прохоренко, я понимаю, что мешаю ему. Да, возможно, в каких-то случаях я поступал бы иначе, чем он. Но это вовсе не означает, что он не прав. Это говорит лишь о том, что он видит весь процесс иначе, не так, как я. Но видит-то его правильно. Это, считаю, одна из важных вещей, которой я научился, - понимать другого тренера. У нас в Волгограде есть детский тренер - Александр Иванов, который учил плавать еще Женьку Садового и Ларису Ильченко. Пять его учеников ушли в водное поло и стали серебряными олимпийскими призерами в Сиднее. Но дело не в этом. Я как-то стоял у окна и наблюдал, как Александр Иванович работает с детьми. И понял, что он в своем деле профессионал, каких единицы. Что сейчас сам я не сумел бы так работать с детьми. Признать, что ты не способен сделать в тренерском деле что- то, что умеет другой, - это тоже определенный итог прожитой жизни. Беда очень многих специалистов заключается как раз в том, что они искренне уверены, что умеют все. 2010 год
|
Плавание - Тренеры
