|
|
|
|
|
|||
Мой звонок застал трёхкратную олимпийскую чемпионку на отдыхе. — Света, почему Дубаи? Неужели за те десять с лишним лет, что ваша команда ездит в Эмираты на восстановительные сборы, город ещё вам не надоел? — Наоборот. Здесь комфортно, здорово, тепло и… не знаю, спокойно как-то. Я действительно всё здесь знаю наизусть, и это мне нравится. Плюс — недолгий перелет. Я боюсь летать. — Боитесь высоты или процесса полёта? — Высоты тоже боюсь. Знаю, например, что с десятиметровой вышки никогда в воду не прыгну, мой предел в этом отношении — 7,5 метров. А, кроме того, боюсь ситуаций, в которых от меня ничего не зависит. Наш вид спорта приучает контролировать абсолютно всё. А тут я понятия не имею, кто сидит за штурвалом, не знаю, что у этого человека в голове. Поэтому момент страха и присутствует. — В обычной жизни тоже стремитесь всё держать под контролем? — О, да. Девчонки даже смеются над этим. Я всегда должна знать, когда у нас музыка, когда разминка, куда переходить, куда ехать, во сколько придёт тот или иной автобус. В этом плане я, по сути, запасной менеджер команды. Люблю, когда всё чётко. — С такими подсознательными установками у вас не включается желание в отпуске выныривать из моря вверх ногами? — Стопроцентно в точку попали. Муж постоянно меня останавливает: только не задирай ноги на отдыхе, пожалуйста, только не задирай. А это, видимо, в привычку входит до такой степени, что удержаться становится совершенно невозможно. В море — особенно. Соленая вода более выталкивающая. Более ощутимо на плаву держит. Это очень хорошо чувствуется руками. — Что еще чувствуют руками синхронисты? — Прежде всего плотность воды. Не знаю даже как объяснить. Когда долго не плаваешь, как, например, я сейчас, когда месяц в бассейн не приходила, чувство воды пропадает. Нужно недельку-другую заново привыкать к ощущениям. — Ваш вид спорта наиболее сильно ассоциируется у меня с прыжками в высоту. Там четко понимаешь, какое усилие надо сделать, чтобы преодолеть планку. У вас спортсмен точно также обязан чувствовать, какое усилие надо сделать, чтобы вытолкнуть себя ногами вверх на определенную высоту, но при этом не выделиться из общего ряда. — Да, вы правы. Просто у нас, наверное, это более кропотливая техническая работа, чем в каком-либо другом виде спорта. Это долгие, нудные, каждодневные часы, направленные на отработку вертикали, градуса тех или иных углов. Ближе к соревнованиям всё это происходит уже на автоматическом уровне: ты уже не думаешь, как правильно работать руками: на первый план выходит чистота движений и синхронность. — Чувство несоответствия партнерше вам знакомо? — Я, наверное, в синхронном плавании вообще рекордсмен по партнершам. Было время, когда они у меня менялись едва ли не каждый год. Это тяжело: ты на протяжении целого сезона привыкаешь к одной девочке, а потом ее меняют, и всё приходится начинать заново. Все ведь работают в воде по-разному. Прититрка — это очень долгий процесс, который занимает не месяц, не два, и даже не три. — Я не совсем это имела в виду. Когда двукратный олимпийский чемпион Дмитрий Саутин перестал выступать в синхронных прыжках с трамплина с Александром Доброскоком и получил в партнёры Юрия Кунакова, всем было ясно, что Кунаков – это не Доброскок. Ни по степени таланта, ни по степени мастерства, ни по опыту. Тренер Саутина даже как-то призналась, что заставляет Диму прыгать ниже, чтобы разница в технике не так бросалась в глаза. Я тогда постоянно задавалась вопросом: что должен был переживать Кунаков, понимая, что не соответствует своему звёздному партнеру? — Вот это состояние я как раз понимаю очень хорошо. После Игр-2012, когда Наташа Ищенко ушла в декрет и меня поставили в пару к Светлане Ромашиной, я постоянно думала, что совершенно не подхожу на эту роль. Каждый день пыталась анализировать ситуацию, которая представлялась мне всё более и более провальной, и заканчивалось всё это одним и тем же вопросом: как тренеры вообще могли выбрать меня? Света на тот момент была уже трехкратной олимпийской чемпионкой, понятно, что и в технике, и визуально, и вообще по всем критериям, какие только могли существовать, я не шла с ней ни в какое сравнение. И дико боялась, что на чемпионате мира это увидят все. В итоге у нас всё получилось, но было неимоверно тяжело. — Барселонский чемпионат мира — это то самое выступление, где вы чуть было не потеряли сознание от напряжения в финале? — Да. Наверное, это были самые тяжелые соревнования в моей жизни. Помню, в какой-то момент я вообще перестала думать об элементах и сосредоточила все силы только на том, чтобы не отключился мозг. И чтобы мы успели закончить программу. — Ваш тренер Татьяна Данченко сказала о том вашем выступлении следующее: «Света реально заканчивала программу без сознания, на автопилоте. Зато сейчас она — одна из самых надёжных и техничных спортсменок в сборной, а в дуэте способна соответствовать партнёрше любого уровня». Никогда не задавали вопрос, почему из нескольких претенденток Данченко выбрала именно вас? — Спрашивала. Я так поняла, что одной из тех, кто посоветовал попробовать меня в дуэте, была Анастасия Давыдова (пятикратная олимпийская чемпионка — RT). Мы с Асей одно время вместе работали в паре, и, думаю, что она сказала тренеру, что видит во мне определённые перспективы. В том плане, что меня наиболее быстро можно будет подогнать под более или менее приемлемый уровень. Возможно, на окончательное решение повлияло и то, что у меня было огромное желание. Я готова была сворачивать горы, работать с утра до вечера. Да и по ногам мы со Светой оказались похожи. Словом, критериев было много, но все равно для меня до сих пор в некотором роде остается загадкой, почему мне тогда так повезло. Я очень сильно благодарна судьбе за это. — Ваша коллега по выступлениям в группе Мария Шурочкина не так давно сказала, что очень признательна своей маме, которая с детства заставляла ее заниматься акробатикой. Благодаря этому у Маши всегда имелся такой сильный козырь, как поддержки. За счёт чего возможность выделиться из общего ряда имели вы? — Я всегда старалась плыть быстрее всех. Не потому, что хотела как-то выпендриться, а просто всегда работала на максимуме, каждую тренировку. По-другому я просто не умею, если ставлю перед собой цель. А цель была попасть в основной состав. Когда только пришла в сборную, не раз видела, что некоторые девочки просто боятся зайти в группу, боятся претендовать на свободное место даже когда оно реально появляется. Я же чётко понимала, что хочу стоять в этой группе независимо от того, насколько хорошо у меня получается. Может, что-то порола, что-то неправильно делала — поначалу ведь действительно все стремятся как-то выделиться. — А групповая работа этого не поощряет. — Конечно. В группе очень важно не выделяться, особенно когда уже стоишь в основном составе — над этим мы всегда работаем очень много. Потому что главное там — синхронность. В идеале судьи должны видеть восемь одинаковых лиц, одинаковых тел и одинаковых пар ног. — Хорошо помню период, когда Света Ромашина очень сильно сомневалась насчет своих выступлений в соло. Боялась, что сравнение с предшественницей — Наташей Ищенко, которую все считали солисткой от Бога, окажется сильно не в её пользу. Вам с нового сезона предстоит занять в синхронном плавании то место, которое много лет занимала Ромашина. Будете ли вы стремиться к тому, чтобы стать солисткой? — Скорее всего ей станет Варя Субботина. У меня был опыт сольных выступлений после Олимпийских Игр в Рио. До этого я выступала в этом виде лишь на юниорском уровне, а тогда попала в ситуацию, когда Ромашина взяла тайм-аут, впереди был чемпионат мира в Будапеште и нужно было готовить сразу две сольные программы. — С которыми, напомню, вы выиграли на том чемпионате две золотые медали. — Да, но, когда мы только начинали те программы ставить, я понимала, что в воде, прошу прощения, я просто бревно. Особенно в сравнении с тем, как работала в соло Ромашина. Не знаю, как Татьяна Евгеньевна из меня достала всё то, что нам в итоге удалось показать, но она реально вытащила и вывернула наизнанку всю мою душу в тех программах. Мне кажется, это было самое выстраданное соло в мире. Поэтому сейчас я с легкой душой не буду концентрироваться на сольных выступлениях. Хотя это уже не так страшно. — А нет желания все-таки посоревноваться за позицию солистки? — Если вдруг окажется так, что Варе будет тяжело тянуть все виды программы, а это, помимо соло, дуэта и группы, еще и комбинация, и, возможно, хайлайты, я с удовольствием заберу какую-то из программ. Просто на данный момент у нас обговорено, что Варя будет делать два соло и два дуэта, а я пока буду выступать только в дуэтах. Сейчас, пока тренировки не начались, это разделение достаточно условно, но если будут силы, будет желание, то почему бы и нет? — Вошли во вкус? — Можно сказать и так. Кстати, когда мы стояли в Токио на пьедестале после выступления в группе, многие девчонки плакали, понимая, что это их завершающая Олимпиада. Я же в этот момент как-то очень чётко поняла, что для меня это точно не конец карьеры. — Вы — 16-кратная чемпионка мира и уже в следующем году на мировом первенстве в Фукуоке можете добавить в список своих побед четыре, а то и пять золотых наград. Когда титулы исчисляются десятками, их количество имеет значение? — Тут ценно не количество, как таковое, а то, что стоит за каждой из этих медалей. Где-то долгие нудные тренировки, где-то слезы, травмы, преодоления. Особенно ценно завоевывать медали в том виде программы, в котором у тебя еще не было побед. У нашей команды, например, еще не было золотой медали в относительно новой дисциплине — хайлайте. — Так Россия и не выступала на последнем мировом первенстве в этом виде. Почему, кстати? — Потому что не хватает времени на то, чтобы отрабатывать еще одну программу. А кроме того, как мне кажется, политически более правильно периодически отдавать медаль кому-то другому. — Чтобы не получилось так, как с художественной гимнастикой на Играх в Токио? — Мне сложно судить о той ситуации, поэтому комментировать не берусь. В нашем случае первостепенная причина всё же в том, что мы сами не готовы браться за столь большое количество программ. Позиция лидеров в этом плане сильно обязывает: любое выступление — это большая ответственность. Поэтому, думаю, хайлайт немножко подождет. — У Светы Ромашиной в Википедии написано, что она четыре с половиной минуты может сидеть под водой без воздуха. Сколько можете пробыть без воздуха вы? — Не знаю. Думаю, что три минуты под водой легко просидит любая из наших девочек. Лично мне трудно долго сидеть под водой без движения — боюсь задохнуться. — А когда работаете длинные подводные связки, не бывает страха, что не хватит воздуха? — На связках проще: там ты чётко знаешь, в какой момент выныриваешь. Поначалу это тяжело, потом становится легче, потому что нарабатывается функционал. На соревнованиях, кстати, ты делаешь первую связку, которая у нас бывает наиболее тяжёлой, выныриваешь, делаешь вдох, и сразу понимаешь, как всё пойдёт дальше: отвалятся у тебя под конец программы ноги, или будет более или менее нормально. То есть, начало программы — это всегда показатель готовности. — Насколько большой кровью дались вам золотые медали Токио? — Сами соревнования были совершенно спокойными. Примерно как на Круглом, когда делаешь полный прогон программы. Не было разве что привычного драйва, который присутствует, когда на трибунах есть зрители. Тяжелым, конечно же, выдался период подготовки, лишний год тренировок. Думаю, нас спасло только то, что, когда Олимпийские Игры перенесли, и все базы закрыли, мы два месяца сидели дома с родными и близкими. Если бы не этот маленький глоток свободы, не эта накопленная свежая энергия, всем было бы в тысячу раз тяжелее в моральном плане. И, может быть, кто-то не выдержал бы. — Тренировка в группе – это творческий процесс или дрессировка? — Если идет составление программ, это, безусловно, творческий процесс. Дальше начинается дрессировка. — Это очень унизительно для спортсмена? — Да нет. Мы же не заключенные, и не солдаты, которые не могут покинуть свой пост, грубо говоря. Тренироваться в таком режиме, или нет — личный выбор каждого. Кому не нравится дрессировка, кто считает, что это унизительно, тот просто не задержится в команде. Все привыкли к определённой схеме работы, все нормально к этому относятся. У нас вообще не принято отвечать тренеру на замечания, ставить его слова под сомнение. Это идёт с самого детства, с юниорской команды. Там ведь тоже достаточно жестко готовят спортсменок к переходу в сборную России. И девочки готовы к тому, что будет жестко. Поэтому ни у кого нет ни малейшей мысли как-то этому сопротивляться: все прекрасно понимают, ради чего это делается. — Один из тренеров по фигурному катанию как-то мне сказал, что фигурист никогда не смотрит в глаза судье, когда катается. Куда смотрят синхронистки, когда выступают? — На судей. Я, например, иногда специально стараюсь поймать чей-то взгляд. В Токио на финале групп среди арбитров был мужчина, так я прямо на него в какой-то момент уставилась. Мне кажется, он был единственный, кто «десятку» нам поставил. — Представляю себе этот взгляд... — Ну, я действительно очень грозная была. Прямо испепелила его взглядом. Кстати, не знала, что фигуристы не смотрят судьям в глаза. Даже интересно, почему. — Слышала версию, что, когда ты в момент выступления пересекаешься с кем-то глазами, то идет очень большая потеря энергии, словно открывается дополнительный шлюз. Не знаю, насколько это верно. Это же вы у нас психолог по образованию. — Мне кажется, нужно наоборот, смотреть в глаза судей, видеть их реакцию. Мы же артистки, как никак. Когда Света Ромашина свою «Красотку» исполняла и попой виляла, она тоже в глаза судьям смотрела, специально голову поворачивала. — Мое любимое место в той её программе, кстати. — Так оно у всех любимое. — Ромашина — семикратная олимпийская чемпионка. Хотя бы теоретически вы представляете такую вероятность для себя? — Нереально. Правда, нереально. Мой потолок – это Париж, дай Бог. — Почему? Вы ведь уже вошли в ту категорию спортсменов, которые, благодаря своим титулам, могут пропустить год, а то и два года, потом вернуться, выступить на Олимпиаде. Потом опять пропустить какое-то время, родить ребенка, снова вернуться... — Мне кажется, в спорте важно вовремя остановиться — посвятить себя семье, работе, каким-то новым проектам. Чем позже ты это сделаешь, тем тяжелее тебе будет в «другой» жизни. В Лос-Анджелесе в 2028-м мне будет почти 35. Я думала о том, чтобы взять отдых после Токио, и, возможно, подумать о ребёнке, но это было до переноса Олимпиады. А сейчас на личную жизнь уже нет времени: до следующих Игр осталось всего три года. Естественно, в первую очередь я поговорила с мужем: готов ли он меня отпустить из семьи еще на эти три года. Вместе мы пришли к такому мнению, что да, это имеет смысл. Но не думаю, что после Парижа захочу продолжать. — Когда в юниорской сборной появилась Варя Субботина, о ней почти сразу заговорили как о спортсменке, которая со временем заменит Ромашину. Кто заменит после Парижа вас? — Хороший вопрос, на самом деле. Я буквально недавно задумывалась об этом. Варя наверняка останется после Парижа. А кто будет выступать с ней в дуэте, для меня, честно, сейчас просто белый лист. Не знаю. Не знаю даже, кто попадет в сборную в следующем сезоне — Татьяна Николаевна (Покровская — RT) в октябре будет делать отбор, но совершенно не факт, что абсолютно все отобранные спортсменки закрепятся в составе. Кто-то может и не выдержать. — Чем вы сами будете заниматься после спорта, уже знаете? — Волосы лечить. Мне кажется, я скоро лысая стану от желатина — он ужасно выдирает волосы и ужасно их портит. И наконец подстригусь...
|
Синхронное плавание - Спортсмены
