Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

В 2004-м Станислава Комарова ехала на Олимпийские игры в Афины в звании чемпионки Европы для того, чтобы выиграть золото. Но проиграла. Ее серебряная медаль в заплыве на 200 м на спине стала тогда единственной олимпийской наградой плавательной России.

- Нет, что вы, какой нам, спортсменам, кофе? Только чай. С мятой. И свежую малину со взбитыми сливками. Это та-ак вкусно... Господи, как же я устала от плавания!

Мы сидим с Комаровой в совершенно пустой «Шоколаднице» в центре Москвы и сама спортсменка, которая на полтора дня вырвалась в столицу с тренировочной базы «Озеро Круглое» выглядит абсолютно счастливой. Сияет, как ее ярко-красная «Мазда», припаркованная неподалеку от входа в кафе.

- Я вообще-то джипы люблю, - мечтательно говорит Стася. – И первой моей машиной был джип. Тойота. Но ее у меня угнали. С новенькой шубой в багажнике. Я тогда шубу в пакете в багажник положила и на 15 минут в магазин отошла – за раковиной. А вернулась – ни машины, ни шубы...

- Странный ассортимент покупок: шуба, раковина...

- Ремонт тогда у меня в квартире шел. Вот и присматривала сантехнику. А шуба... Понравилась очень. Но теперь-то что вспоминать?

- Стася, у меня из головы не идут слова, подслушанные на «Круглом». Мол, если бы Комарова дурака последние два года не валяла... Если бы работала так, как работает сейчас...

- Я бы работала. Но не было сил. И никто не мог сказать, почему у меня их нет. А причина называлась железистая анемия.

- Когда и где это выяснилось?

- В Швейцарии, в самом начале этого года, когда я поехала тренироваться к Геннадию Турецкому. Первые два дня я плавала так, что он диву давался. А потом из меня словно воздух выпустили. Даже в обморок ухитрилась упасть. Турецкий тут же забеспокоился. Сказал, что ни с того ни с сего такое не случается. И что мне обязательно нужно обследоваться у врача.

Мы поехали с ним в клинику, я сдала кровь на анализ и выяснилось, что уровень гемоглобина у меня критически низок. И содержание железа в организме в несколько раз меньше нормы.

- Не совсем понимаю, как это могло случиться: вы ведь, как член сборной России, были обязаны регулярно проходить углубленное медицинское обследование в Москве.

- В том-то и дело, что проходила. И кровь сдавала неоднократно, и к специалистам обращалась. Никто из них ни разу мне ничего не сказал. Промучалась в общей сложности два года. Начинаю тренироваться – и тут же идет сбой: организм отказывается воспринимать нагрузку. А в Швейцарии, когда на следующий день после сдачи анализов я пришла в клинику узнать результаты, увидела, что врачи для меня прямо ко входу каталку подогнали. По их представлениям, пациент с такими показателями крови вообще самостоятельно ходить не должен был. Когда же я сказала, что с утра уже потренироваться успела, на меня как на ненормальную посмотрели.

- А как развивались дальнейшие события?

- Стала лечиться. За свой счет, естественно. Мне назначили препарат, одна доза которого стоила 150 евро. А нужно было пройти десять курсов. Плюс – различные обследования. Лечение продолжалось полтора месяца, потом я вернулась в Россию и уже дома мне прописали железосодержащие таблетки, которые я постоянно принимаю до сих пор. Сейчас, действительно, чувствую себя совершенно иначе. Гемоглобин поднялся с 90 до 140 единиц. А главное, я наконец почувствовала, что могу нормально работать.

- То есть, пока шло лечение, вы вообще не тренировались?

- Тренировалась и довольно много. Сколько могла.

- Я, честно говоря, немного запуталась с вашими тренерами. Знаю, что после возвращения из Швейцарии вы постоянно работаете с Вячеславом Лукинским. Но помню, как три года назад, когда тяжело заболел ваш первый тренер Алексей Красиков, вы рассказывали, что хотели бы работать с этим специалистом, но он не в восторге от такой перспективы. Что изменилось?

- Мы просто сели и поговорили с Лукинским обо всем начистоту. И пришли к тому, что и он, и я одинаково заинтересованы в результате. И ради этого готовы не обращать внимания на какие-то второстепенные вещи. Главное, как мне кажется, заключалось в том, что Лукинский понял, что я никогда не отказываюсь от работы, если могу ее выполнить. И всегда выжимаю из себя все, на что способна в конкретный момент. Сейчас я очень прислушиваюсь к своему организму. Если чувствую, что в мышцах начинается «ломка», сразу говорю об этом тренеру и мы сбавляем нагрузки.

- До этого, получается, он вам просто не верил?

- Так никто не верил. Это и было самым обидным: понимать, что все вокруг смотрят на меня, как на лентяйку и бездельницу, которая ищет любой повод, чтобы не тренироваться. Кричать была готова: «Помогите мне, я не знаю, что со мной происходит». И видела, что никто не воспринимает это всерьез.

- Ваше сотрудничество с Турецким стало быть закончилось?

- Мы постоянно созваниваемся. Он следит за тем, как я плаваю. Было ужасно приятно, когда Геннадий Геннадьевич подошел ко мне на чемпионате Европы в Эйндховене и сказал, что гордится тем, как я выступила. То же самое было и после чемпионата России. И с Красиковым я сейчас контакт наладила.

- А что, был конфликт?

- Скорее, недопонимание. Красиков очень плохо себя чувствовал, почти не выходил из дома и, соответственно, ничего толком не мог мне посоветовать. Сам мучался от такого состояния, иногда даже разговаривать ни с кем не хотел. Сейчас же у него со здоровьем получше стало, мы много общаемся. Он постоянно мне что-то подсказывает, советует. У него – совершенно неоценимый опыт. Турецкий ведь тоже в свое время тренировался под его руководством.

- Скажите, а как сочетается ваше нынешнее стремление работать с вашими же словами о том, что плавание надоело хуже горькой редьки?

- Ну, вы же сами знаете, как устаешь от бассейна, от того, что от кожи все время пахнет хлоркой, сколько не отмывайся. С другой стороны, мне, действительно очень нравится сейчас тренироваться. Когда нет этой адской боли. Не мышечной, а такой, словно все кости и суставы выламывает. Передать словами это невозможно. Мука дикая, которая откуда-то изнутри все тело заполоняет. Сейчас все иначе. Да, устаю. Но это – приятная усталость. Рабочая. От нее еще больше работать хочется порой.

- Вы допускали, что не сумеете отобраться в олимпийскую команду?

- Да. Очень расстроилась, что не сумела отобраться на стометровке, хотя и проплыла ее со своим лучшим результатом. Все-таки 100 метров – это не только индивидуальная дистанция, но еще и эстафета. С другой стороны, понимала, что сделала все, на что была способна. Успокаивала себя тем, что раз не сумела пройти отбор, значит, не судьба. И 200 метров решила плыть, не думая об Олимпиаде вообще. Как получится. Получилось 2.09,86. На последних метрах в глазах круги и звездочки плыли. Понимала, что не получается даже руки в локтях выпрямлять, до такой степени их свело. На характере, наверное, выкарабкалась. Все, кто это видел, были в шоке от того, что я оказалась способна на такой результат.

Сейчас я понимаю, что 100 метров могла бы проплыть быстрее. Но просто перегорела в ожидании старта. А когда оказалась в воде, вдруг поняла, что просто не знаю, как плыть на таких скоростях. Отвыкла от них. Все-таки тренировки – это совсем другое.

- Какой результат вы будете считать в Пекине удовлетворительным?

- 2.07 меня устроит. По моим прикидкам, этот результат позволит бороться за медаль.

- Будете рады, даже если медаль не окажется золотой?

- Вы следите за тем, что происходит на вашей дистанции в мире?

- Конечно. Но Олимпиада в этом отношении – специфические соревнования. Можно быть первым в мировом рейтинге и не попасть в полуфинал. А можно приехать 45-й, как приехала в Афины Кристи Ковентри, и выиграть. Рулетка... У кого голова выдержит, тот и окажется выше.

- Признайтесь, страшно ехать в Пекин?

- Я очень хочу туда. Хочу соревноваться. Ради себя, ради своих тренеров, ради мамы. Ради всех, кто в меня верит. Ну, а там – как получится.

- А что будет потом?

- Вот об этом думать страшновато. В последние пару лет я стала много размышлять о том, что и как делаю. Иногда слишком много. Поэтому меня в какой-то степени и пугает будущее. Не представляю себе момент, когда нужно будет уйти из спорта. В этом году заканчиваю институт физкультуры, занимаюсь английским языком. И самостоятельно его учу, и с преподавателями. В Швейцарии на курсы ходила. Там ведь приходилось общаться с окружающими только по-английски.

Тренером быть не хочу, хотя периодически думаю о том, что будет нечестно, если все знания, которые вложил в меня Красиков, на мне и закончатся. Подумываю о работе на ТВ, но для этого сперва хотела бы пойти на специальные телевизионные курсы и, возможно, поступить на факультет журналистики, чтобы получить второе высшее образование. Если уж работать в этой сфере, то хотелось бы делать это на высоком уровне.

Но прежде всего нужно будет хорошенько подлечиться. Ведь анемия не просто так возникла? Провести всю жизнь на таблетках я не хочу.

На самом деле я не люблю загадывать вперед. Тем более, сейчас. Год назад я ведь уже была на грани ухода из спорта, когда на чемпионате России проплыла 200 метров за 2.15. Такое жуткое чувство было... Словно вся жизнь закончилась. Вообще не знала тогда, что делать. Да и результат меня убил. До этого я три месяца провела у Турецкого. Мы безвылазно сидели в горах, что для меня уже само по себе оказалось непростым испытанием. Представляете, в Москве – июль, жара, солнышко, а там – высота 2700, фуникулер от бассейна до гостиницы и постоянно снег идет. И после всего этого приехать и проплыть за 2.15...

А выяснилось, что и тогда причина была в банальном недостатке гемоглобина и железа.

- Вы чувствуете свой возраст, когда оказываетесь в сборной в окружении совсем юных девочек?

- Нет. Если меня кто-то из них обгонит, значит, они просто сильнее. И не в возрасте дело. Переживать из-за того, что кто-то сильнее меня или мощнее, бессмысленно. Надо просто работать. Я вот тоже сейчас, помимо бассейна, постоянно в тренажерном зале работаю. Турецкий приучил. Кстати, благодаря этому я поняла, что мне нельзя снижать нагрузки перед соревнованиями. Видимо, мышцы так устроены, что без нагрузки тут же начинают слабеть и, соответственно, падает скорость в воде. Лукинский, как мне показалось, сначала не мог понять, как можно готовиться к старту, не снижая интенсивность тренировок на заключительном этапе. Но сейчас убедился, что мне точно нельзя давать отдыхать слишком много.

- Чем вы занимаетесь в выходные дни?

- Хожу в кино, гуляю, встречаюсь с друзьями. Стараюсь развеяться, выбросить плавание из головы, снять стресс. Иначе бывает слишком тяжело продолжать работать.

- Для этого, насколько мне известно, в российской сборной есть психолог.

- У меня один психолог – Красиков. На «Круглом» я пробовала работать с Геннадием Горбуновым, который отвечает в команде за психологическую подготовку. Он очень хороший специалист, интересный собеседник, просто я не чувствую внутренней потребности к нему обращаться. Красиков – другое дело. Он для меня родной человек, лучше которого меня не знает и не чувствует никто. Поэтому нет проблемы, которой я не могла бы с ним поделиться.

- Отношение к вам в сборной за последний год изменилось?

- Да. Оно стало намного более теплым. Но мне это не кажется до конца искренним. Да и не важно, честно говоря. Вот когда мне было по-настоящему плохо, каждое доброе слово имело значение. Сейчас же я прихожу в бассейн не для того, чтобы с кем-то общаться и смотреть по сторонам, а чтобы работать. И мне безразлично, кто и что обо мне думает.