|
|
|
|
|
|||
Российские синхронистки надоели миру своими победами, поэтому на Олимпийских играх с ними может произойти то же самое, что со сборной по художественной гимнастике. Об этом в интервью RT заявила обладательница золотой медали в группе Мария Шурочкина. Спортсменка также рассказала о жёстких тренировках Татьяны Покровской, вспомнила, когда в последний раз проигрывала, призналась, что мечтает о короткой стрижке, и поделилась реакцией партнёрш на свой лишний вес. — Когда впервые выигрываешь Олимпиаду, в это, как правило, очень долго невозможно поверить. Было такое чувство на Играх в Бразилии? — Очень хорошо помню, как стояла на пьедестале, и у меня не было не то, что слёз, но вообще никаких эмоций, словно внутри всё выгорело. Все было выплеснуто, видимо, во время подготовки к Играм. Первое осознанное чувство появилось только на следующее утро. Это было очень яркое и радостное чувство какой-то совершенно невероятной внутренней свободы: не нужно идти на тренировку, не нужно ни в чём себя ограничивать. И только через неделю до меня, наконец, дошло, что я выиграла самый главный старт своей жизни — стала олимпийской чемпионкой. — Это осознание хоть как-то вас изменило внутренне? — В том-то и дело, что нет. Разве что стала чуть поувереннее в себе. Всё-таки такая победа заставляет задумываться о том, что ты сумел сделать что-то такое, к чему стремились, но так и не смогли сделать очень многие люди. Помню, приехала из Бразилии домой, папа тут же забрал у меня медаль, положил её в сейф, закрыл на ключ комнату, где стоял этот сейф и сказал: «Буду беречь эту награду, как зеницу ока». — А как воспринималась вторая победа? — Совсем иначе. Подготовка к Играм в Токио вообще шла намного тяжелее, чем когда мы готовились к Рио. Было много боли. Моральной, физической. И, когда я стояла на пьедестале, у меня реально лились слёзы. Они полились почти сразу после того, как мы закончили выступление, но я как-то держалась, понимала, что сейчас всех нас станут показывать крупным планом, и надо бы улыбаться: чемпионки ведь. Но на пьедестале слезы полились снова. Я смотрела потом видеозапись и даже подумала: какое счастье, что на меня не наводили камеру. — Много боли — это вы о чём? — У нас были очень жёсткие тренировки. И тренер у нас жёсткий. В том плане, что существует определенная стратегия подготовки спортсмена к Играм на психологическом уровне. Чтобы он был готов абсолютно ко всему и не дрогнул в самый ответственный момент. Могу честно сказать, что на этом этапе подготовки никаких «пряников» уже нет. Только кнут. Но это реально работает. Особенно в группе. — Такая жесткость со стороны тренера не обижает? — Обижает, конечно. Но в то же самое время толкает тебя вперёд. Потому что хочется доказать не только тренеру, но прежде всего самой себе, что ты чего-то стоишь. На самом деле Татьяна Николаевна Покровская удивительный человек. Если мы всё делаем хорошо, она никогда не похвалит. Всегда найдёт, к чему придраться и кому сделать замечание. А вот когда ты что-то делаешь плохо, наоборот начинает отмечать то, что получилось. Словом, никогда не знаешь, как она отреагирует. Скучно точно не бывает. — Достаточно заглянуть в ваш инстаграм, чтобы понять, что вы — очень сильная и абсолютно самодостаточная личность. Мне кажется, человеку с таким характером должно быть очень сложно в групповом виде спорта. Ведь группа по своей сути — та же армия. — Вы правы, это тяжело, причём не только мне одной. У всех наших девочек очень сложные и сильные характеры, но при этом нам нужно находить общий язык. Искать взаимопонимание, чем-то поступаться, пропускать какие-то вещи мимо ушей или, наоборот, настоять на своём, но при этом никого не обидеть. Это такая непрерывная работа, как в большой семье. Сама я по своей натуре человек творческий, поэтому постоянная и очень сильная концентрация на спорте для меня большая нагрузка. Даже странно: при своей рассеянности, забывчивости и склонности витать в облаках, я исполняю в группе едва ли не самую ответственную роль. — Чем вы сами объясняете такой парадокс? — Я много думала на эту тему и нашла для себя объяснение. Человеку ведь никогда не посылается то, что не по силам выполнить. И раз уж мироздание в отношении меня распорядилось таким образом, значит, я должна приложить все силы, чтобы достойно нести этот крест. Чтобы потом могла собой гордиться. — Человек, исполняющий все поддержки — своего рода солист, на которого так или иначе работает вся группа. Это добавляет ответственности? — Да, причём сильно. Если кто-то ошибётся внизу под водой, выталкивая меня в поддержку, об этом никогда никто не узнает. Все увидят только мою ошибку. — А что можно сделать не так внизу? — Могут сорваться руки — там же целая система взаимодействий. Достаточно малейшей неточности в хватах, и «плот», который меня толкает, перекашивается, и я улетаю не вверх, а в сторону. Или может соскользнуть нога, и высота тут же теряется. Но внешне — это снова моя ошибка. — По действиям длугих спортсменок в момент выброса вы способны заранее просчитать вероятность ошибки? — Как правило, нет. Разве что произойдет что-то совсем уж из ряда вон. Обычно я очень сильно концентрируюсь на собственных действиях. Когда поддержка не получается, Татьяна Николаевна обычно сразу подзывает меня к бортику и спрашивает: «Шурочкина, что внизу было не так?» И я не всегда могу ответить. — Самый сложный для себя момент выступления вспомните? — Чемпионат Европы в Будапеште, который был перед Олимпиадой. У нас тогда за день до начала соревнований заболела одна из спортсменок, которая стояла на «решётке», и пришлось ставить запасную — Веронику Калинину. «Решётка» — это основание, с которого я прыгаю. Иначе говоря, руки, к которым я за много лет привыкла и которые знакомы мне досконально. И вдруг они меняются в ситуации, когда невозможно даже провести лишнюю тренировку, чтобы свыкнуться с новыми ощущениями. Но мы справились. В Токио Вероника снова была запасной, и мне кажется ужасно несправедливым то, что она не получила медаль наравне с нами. — Вы впервые выступили на чемпионате мира в 2013-м в Барселоне. Долго подбирались к команде? — Не сказала бы. Мы с некоторыми другими девочками пришли в сборную после Игр в Лондоне, и я сразу попала в основной состав, поскольку делала поддержки. Тогда я, кстати, очень чётко поняла, как сильно обязана своей маме тем, что она с самого детства настраивала меня на занятия акробатикой. Я тогда вообще не понимала, зачем мне это нужно, но по маминому настоянию ходила в зал вместе с прыгунами в воду, и всё это дало свои плоды. Наверное, сказалось ещё и то, что я была очень податливым ребёнком: сказали что-то делать, значит, нужно делать. И только потом до меня дошло, что, в сравнении с остальными девочками у меня есть определённый козырь. На том чемпионате мира тоже был, кстати, непростой момент. Я сильно заболела за месяц до соревнований, меня положили в больницу, сделали лапароскопию, то есть для восстановления оставалось в лучшем случае две недели. — Вариант пропустить соревнования не рассматривался в принципе? — Мне очень этого не хотелось. Я так готовилась к тому старту, так хотела выступить, что решила, как минимум, попробовать побороться за место в команде. Встать на поддержки после операции я не могла, но в группе имелось место, на которое кроме меня претендовала ещё одна девочка. В итоге эту конкуренцию я выиграла, хотя было очень больно работать в воде. — Покровская сказала в Токио, что вся ваша группа после Игр уходит из спорта. Это действительно так? — Не знаю, почему Татьяна Николаевна так решила. Никто из нас пока не объявлял об окончании карьеры. — Иначе говоря, Мария Шурочкина намерена готовиться к третьим Играм? — Пока хочется просто отдохнуть. Подольше. И ничего не хочу загадывать. Вдруг найду какое-то занятие, которое заставит меня вообще перестать думать о спорте? А может быть за время отдыха наоборот выяснится, что я жить не могу без синхронного плавания и без этого наркотического ощущения олимпийских побед? Почему-то ведь девочки возвращаются? — Олимпиада реально оставляет наркотическое ощущение? — Да. Начиная с момента, когда попадаешь в олимпийскую деревню. В Рио мне был 21 год, в Токио — 26, а чувства остались теми же. Все сливается воедино: детские несбыточные мечты, которые вдруг сказочным образом реализовались, столовая, где много очень вкусной еды и на каждом шагу тебя окружают звёзды со всего мира, предвкушение чего-то невероятного. Всё это рождает настолько сильные эмоции, что иногда бывает трудно сконцентрироваться на предстоящем выступлении. — Как вкусная еда сочетается с необходимостью жестко держать вес? — С трудом. По себе знаю: когда долгое время полностью воздерживаешься от сладкого и потом срываешься, достаточно бывает трех дней, чтобы прибывка в весе стала заметной. Я, например, не ем хлеб. Но в олимпийской столовой были такие потрясающие булочки с кленовым сиропом... Я их ела только утром, по одной штучке, но ближе к старту мне показалось, что вес вырос. Может быть, мне это только показалось. — Вас разве тренеры не взвешивают? — Татьяна Николаевна считает, что делать это незачем. Все взрослые люди, все понимают, ради чего работают. — Какой вес критичен для синхронистки? — Каждая из спортсменок определяет это сама. Мне, например, нередко говорят, что я слишком худенькая, но у меня с определённым весом связаны свои суеверия: ровно в том же весе, что сейчас, я была на Играх в Рио, и считаю этот вес для себя счастливым. Не говоря уже о том, что с набором веса теряется скорость, резкость и вёрткость во вращениях. Понятно, что в какие-то периоды можно прибавить, немного отпустить себя. Но есть ведь ещё и те, кто меня толкает из-под воды. Когда мы начинаем тренировки в начале сезона и ещё далеки от соревновательной формы, вполне можно услышать в свой адрес: «Ну ты, мать, и коровушкой стала...» — У вас не случалось поражений с тех самых пор, как вы попали в сборную. А вообще проигрывать доводилось? — Когда была совсем маленькой и выступала за МГФСО, мы постоянно соперничали клубами со школой «Труд» и всегда оставались на втором месте. И в дуэтах, и в группах, как бы хорошо мы не выступали при этом. Но однажды мы всё-таки выиграли. И я, что называется, почувствовала разницу. Поняла, что такое быть первым. Хотя сейчас я порой думаю о том, что яркость наших побед в синхронном плавании получается как бы приглушённой — от того, что мы столько лет никому не проигрываем. — Как раз хотела сказать об этом. Художницам ведь тоже на протяжении многих лет говорили, что они не могут проиграть. — А получилось совсем иначе. Мне крупно повезло на самом деле: я перед стартом не сидела в телефоне, не знала ничьих результатов, и была сосредоточена только на своих задачах. Девчонки же потом признались, что выходили на старт с мыслью: не дай бог случится хоть какая-то ошибка. Ведь в этом случае с нами могут поступить точно так же, как это произошло у гимнасток. Мы ведь не меньше надоели миру своими победами. — Чего сильнее всего хочется, когда завершён сезон? Подстричься? — Ой, а как вы догадались? — На моей памяти, синхронистки говорят об этом с тех самых пор, как начали побеждать. — От длинных волос реально устаёшь. Сначала ты их часами желатинишь, потом часами отмываешь от желатина. Мне сейчас вообще хочется как-то кардинально изменить имидж. Максимально отойти от синхронного плавания даже внешне. Ну и внутренне тоже. Хочу попробовать получить театральное образование, пойти на специальные курсы. Тем более что сейчас для этого есть возможность. Немножко пугает то, что, с переходом в новую для себя сферу, я как бы становлюсь никем. Все мои заслуги перестанут иметь какое бы то ни было значение. — Это как раз нормально. Более того, очень хорошо, что вы это понимаете уже сейчас. Избежать периода адаптации к «другой» жизни на моей памяти не удавалось ещё никому из спортсменов, так что нужно просто быть готовым к этому. Спокойно пережить сложный период и не слишком комплексовать, если что-то не получается. В отличие от синхронного плавания, в новой жизни у вас всегда будет право на ошибку. — Спасибо. Я запомню ваши слова.
|
Синхронное плавание - Спортсмены
