Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

В последних числах октября в российском водном поло произошло нетривиальное событие: обладателем Кубка страны в составе московского «Динамо» стал голкипер Николай Максимов игрок, которому 15 ноября исполнится 48 лет. В интервью RT самый титулованный вратарь страны рассказал, зачем вернулся в спорт, объяснил, чем отличается тренер-игрок от тренера-вратяря, вспомнил свой опыт бодибилдера и признался, что намерен играть долго.

Разговор с Максимовым состоялся в начале осени, почти сразу после того, как Николай ошарашил ватерпольный мир заявлением, что приступил к тренировкам в составе Динамо Москва.
Соответственно первый вопрос напрашивался сам собой:

— Это правда, Николай? Неужели большой спорт, в котором вы выиграли две олимпийские медали, Кубок мира, Мировую лигу и еще с десяток самых разнообразных трофеев, не отпускает до такой степени?

— Дмитрий Апанасенко, спортивный директор ватерпольного клуба Динамо Москва, с которым мы играли и в составе Динамо и сборной России, и который в свое время справедливо считался одним из лучших игроков мира, попросил меня вернуться в родной клуб, в котором я начал заниматься водным поло. С тем, чтобы заняться подбором и подготовкой молодых вратарей. И мог бы сам встать в ворота, если что-то пойдет не так.

— Проще говоря, Апанасенко пришёл к вам и сказал: «Коля, у нас в воротах дыра, вставай».

— Не стал бы говорить столь резко, но определенные недоработки, безусловно, есть. Хорошие игроки не появляются ведь из ниоткуда, их нужно растить много лет. Вратари в этом плане не исключение. Мне в свое время очень сильно повезло.

— В том, что место основного голкипера сборной вы получили в 22 года?

— Нет, в том, что со мной в свое время работали такие выдающиеся тренеры, как Борис Абрамович Гойхман, Вадим Владимирович Гуляев (олимпийский чемпион-1972 — RT), Вячеслав Георгиевич Собченко (олимпийский чемпион-1972 и 1980 — RT), Юрий Петрович Пашкин. К Олимпийским играм в Атланте нас готовил Евгений Шаронов (олимпийский чемпион-1980 — RT). К Гуляеву я специально приезжал в ЦСК ВМФ, отрабатывал по специальной вратарской плавательной программе, потом ехал в свой бассейн Динамо и уже там продолжал тренировку со своей командой, работая в воротах с мячом. Мне постоянно подсказывали, обращали внимание на ошибки, объясняли, как и что надо делать, какие моменты запомнить. Это был такой надёжный фундамент, на котором потом строилась вся дальнейшая работа. К сожалению, тренеры вратарей работали с нами только до 96-го года, а после в силу определенных обстоятельств их привлекать перестали. И получилось, что все Олимпиады я прошёл без тренера. Это было очень сложно.

— Похоже, в ваше ватерпольное образование действительно был заложен мощнейший фундамент, раз он позволяет вам в 40 с лишним лет рассуждать о том, что можно продолжать выступать на очень высоком уровне.

— За 30 лет много где успел поиграть. Естественно, не сидел на месте, а смотрел, изучал разные системы подготовки, прошёл курсы повышения квалификации по своему диплому о высшем образовании, обучался в Академии фитнес и получил диплом, как тренер по физической подготовке. Спортивная индустрия непрерывно развивается, методы подготовки меняются. Пробуешь одно, другое, смотришь, что эффективно, что нет, что работает лучше, что хуже. Соответственно, начинаешь понимать, как держать себя в форме в том возрасте, когда все ровесники давно уже закончили играть. Ну, примерно, как делал это Оле-Эйнар Бьорндален, который выиграл свое последнее олимпийское золото в очень тяжелом виде спорта в 40 лет, а в 42 стал чемпионом мира.

— Тем не менее очень сомневаюсь, что в ваши планы входило играть почти до 50-ти, когда вы начинали карьеру.

— Тогда я мечтал о том, чтобы после спорта тренировать мальчишек, как тренировал Борис Абрамович Гойхман. В принципе, и пришёл к этому, просто обстоятельства складываются так, что снова пришлось играть. Я ведь уже три раза пытался заканчивать со спортом.

— Что заставляло вас говорить себе: «Стоп, хватит…»

— Очень переживательно давались все крупные соревнования, все Олимпиады. Наверное, это не самое полезное качество для спортсмена, надо быть похладнокровнее, посдержаннее в эмоциях, но вот у меня не получалось. А когда реально уходил в первый раз, это было уже продуманным решением. Меня тогда пригласили в «Штурм» и поставили достаточно интересную в перспективе цель — восстанавливать российскую, а, точнее, даже советскую вратарскую школу.

— Почему не сложилось?

— В клуб пришел известный специалист из Черногории Петар Поробич и привел с собой всю бригаду тренеров. Соответственно мне пришлось уйти. Не сработались.

— В одном из ваших интервью я прочитала, что вы в принципе против тренеров иностранцев. Эта ваша позиция как-то связана с той историей?

— Отчасти да. Наблюдая за их работой, я понял, что ни один иностранец не заинтересован в том, чтобы растить себе конкурентов. Никто не будет выдавать секреты, делиться какими-то тонкостями профессии. Как показывает практика – так всегда и получается.

— Но ведь работает в других странах Радко Рудич, который играл за Югославию на московской Олимпиаде, а как тренер трижды выигрывал олимпийское золото со сборными трех разных стран?

— Думаю, это то самое исключение, которое подтверждает общее правило.

— Играя в воротах, вы делили соперников на удобных и неудобных?

— Неудобно было с венграми играть, с сербами. Мне даже говорили, что у меня выработался определенный комплекс в отношении этих команды. Сейчас понимаю, что думать о том, что кто-то удобен, а кто-то нет, вратарю неправильно в принципе. Надо было совершенно иначе смотреть на ситуацию, иначе настраиваться на неё. Очень много зависит от психологической подготовки. Мне, например, никогда не нравилась поговорка, которую тренеры часто повторяли нам в детстве: надо уметь достойно проигрывать. Смысл вроде закладывается такой благородный, что — не уступи сопернику без борьбы, но на самом деле это подсознательно дает установку, что ты можешь проиграть. А такие слова не должны звучать в принципе. Особенно в работе с детьми. Их нужно учить тому, как выигрывать, а не как правильно проиграть.

— Я бы сказала, что вратарь — это самое психологически уязвимое амплуа. Когда на Играх в Атланте Кабанов заменил вас после первого же проигранного матча, единогласия, насколько помню, не было даже в тренерском штабе. Приходилось даже слышать мнение, что со сменой вратаря на столь ответственном турнире у команды невольно появляется неуверенность.

— В следующем матче с Югославией меня поставили в ворота снова — после второго периода, мы проигрывали, но смогли сравнять счёт 7-7. Еще был запомнившийся момент, когда мы играли в четвертьфинале с венграми на чемпионате мира в Риме, у меня, скажем так, не пошла игра. Причём совсем не пошла. При счёте 1:6 меня поменяли на Диму Дугина, который и вытащил тот матч. Благодаря этому мы вышли в финальную часть и заняли, в итоге, третье место. В матче за третье место тренеры снова доверили ворота мне.

— Футбольный вратарь Дмитрий Харин однажды сказал, что за свое место голкипер должен цепляться до последнего даже когда понимает, что кто-то способен сыграть сильнее, чем он. Иначе можно потерять место на очень долгий срок.

— В 2004 году, когда начинался олимпийский сезон, я отказался от Игр в Афинах. Считал, что другие вратари, которые привлечены к работе со сборной, стоят не хуже меня, стабильнее. И просто уступил свое место. Как мне казалось — в интересах команды. Мне было очень некомфортно от мысли, что занимаю чужое место, могу подвести, не оправдать доверия. Просто потом, уже перед самой Олимпиадой случилось так, что меня позвали обратно и тренеры и ребята. Это была уже с совершенно другая ситуация — почувствовал, что нужен.

— С кем из тренеров вам было тяжелее всего работать?

— Комфортнее, безусловно, работать с человеком, с которым можно вести диалог. Который доверяет, учитывает мнение старших игроков, как это было, например, когда мне довелось работать в казанском «Синтезе» под руководством Владимира Николаевича Захарова. В команде тогда играли трое сербов, несколько игроков из нашей сборной, отдельно надо сказать про Андрея Белофастова, опытнейшего центрального нападающего, единственного из игроков, который выиграл Лигу Чемпионов в составе команды Юг Дубровник. Конечно, Владимир Николаевич интересовался и учитывал наше мнение. К тому моменту, я уже имел большой опыт, играл в Хорватии, в Испании. На уровне сборной всё было непросто. Да и тренерам со мной было тяжело. Характер скверный, как говорится.

— Что, действительно совсем скверный?

— Да. Слишком резко и эмоционально я реагирую на какие-то моменты. Особенно в молодости этим отличался. Сейчас иногда думаю, что какие-то вопросы стоило решать более дипломатично. Мне, например, всегда было непросто разговаривать с тренерами, которые когда-то были полевыми игроками. Когда смотришь игру из ворот, это всегда несколько иной взгляд. Иногда принципиально иной. В этом плане мне было очень комфортно работать в испанском «Сабаделе», которым руководил бывший вратарь клуба Манель Сильвестре. Мы с ним понимали друг друга с полуслова. Иногда, он подзывал ребят и говорил: «Играем так, как предложил Николай».

— В «Сабаделе» вы провели один из лучших периодов своей карьеры.

— Когда собирался в Испанию на свой второй сезон, восстанавливался после травмы спины, после лечения надо было укрепить спину, и решил обратился к ребятам, которые занимаются бодибилдингом. Со мной на протяжении четырех месяцев персонально работали два тренера. За это время я набрал 10 килограмм — думал, что не смогу играть.

— В смысле?

— Когда пришёл в бассейн, не мог проплыть сто метров нормально— все болело. Ругал себя: зачем всё это делал? Тренера меня успокаивали, объясняли подробно, что всё будет хорошо. За месяц привёл себя в порядок: сбросил все набранные килограммы, весь жир ушёл, осталась только мышечная масса. И это действительно был самый лучший сезон в моей карьере, как в клубе, так и в сборной. Мы выиграли сборной России Кубок мира, выиграли Мировую Лигу, меня признали лучшим вратарём в мире. На клубном уровне «Сабадель» выиграл Суперкубок Испании, занял второе место в чемпионате страны.

— Вам когда-нибудь бывало в воротах страшно?

— Все, думаю, боятся ошибиться, подвести команду. Не бывает, чтобы кто-то не боялся.

— Я имею в виду не такой страх. А чисто инстинктивный, когда мяч летит в лицо, а ты не можешь даже подумать о том, чтобы закрыться от удара.

— Да разве это страшно, мяч в лицо? Разве это страх? Есть и пострашнее вещи. Главное, чтобы не было гола. Гола нет, значит, всё хорошо. Ну а если при этом мячом в лицо прилетело — издержки производства. Мяч даже синяков не оставляет. Хотя бывают достаточно серьёзные сотрясения. Особенно опасно получить в голову мячом, когда он перекачан.

— Степень накачки как-то контролируется?

— Есть определенные стандарты, которые прописаны в правилах ФИНА (Международной федерации плавания — RT), но, например, на Играх в Лондоне были очень перекачанные мячи, мы никак не могли приспособиться ими играть. Приносили даже в бассейн специальные иголки и спускали мячи до приемлемого уровня. Та Олимпиада вообще получилась странной. Бассейн для водного поло был сделан в точности по самым минимальным стандартам ФИНА, глубиной 1.80. А у хорватов средний рост игроков на той Олимпиаде составлял два метра. Они все на дне стояли и стали в итоге олимпийскими чемпионами.

— Это правда, что в 2006-м году вы собирались уходить из водного поло в монастырь?

— Нет. Мы с друзьями просто пытались восстановить церковь неподалёку от Дивеевского монастыря, это стало известно журналистам и как-то быстро обросло всякими историями.

— На самом деле я хотела спросить вас, как верующего человека, не об этом. Гордыня по христианским канонам считается одним из самых страшных грехов. А что такое большой спорт, если не проявление гордыни?

— Смотря как на это посмотреть. Не так давно в Фейсбуке была опубликована заметка в память о хоккеисте (Иване Ткаченко — RT), который занимался благотворительностью, и сделал последнее пожертвование за полчаса до своей гибели — перевел полмиллиона рублей девочке на операцию. Это ли не пример того, как человек на своем месте служит великому делу? Гордыню всегда можно обуздать. У меня, никогда не было цели стать самым крутым игроком в мире. Признали – хорошо, приятно. Но главное всегда заключалось не в этом. А в том, чтобы не подвести тех, кто в тебя верит: ребят, команду. Я всегда помнил, что Россия за спиной. Даже когда играл в Испании, думал о том, что представляю нашу страну. Что люди смотрят на меня, как на представителя этой страны. И вести себя старался соответственно.

— Сейчас вы работаете в команде, где большинство игроков по возрасту годятся вам в сыновья. Нет ощущения, что они вообще другие? С другими идеалами, другими ценностями?

— Они действительно другие, другое поколение, но мне об этом не надо думать. Надо думать о том, что моя задача — максимально хорошо выполнить ту работу, на которую поставлен. Отбивать всё, что летит в ворота. Это работа. На этом и стараюсь сосредоточиться.

— А чисто карьерные амбиции у вас есть? Войти в сборную игроком или тренером, выиграть Олимпийские игры, или хотя бы выиграть в лотерею миллион долларов, уехать на Валаам и построить там церковь?

— Мне бы очень хотелось сохранить нашу вратарскую школу. До сих пор помню, как Борис Абрамович Гойхман однажды подозвал нас, 14-15-летних мальчишек к бортику и сказал: вы имеете отношение к советскому водному поло, и несите этот флаг так же высоко, как мы его подняли. Может быть, когда-нибудь я тоже скажу своим ребятам, такие слова. Хотелось бы, чтобы так было. Чтобы весь наш вратарский победный опыт продолжал жить, чтобы им пользовались, применяли. Потому что это все, во-первых, работает. Во-вторых, это очень согласуется с тем, что показывают вратари на международном уровне, а кроме того становится понятно, в чём заключаются недоработки. Некоторые перспективные методы подготовки, которые использую я сам, уже начали приносить свои плоды в этом сезоне, поэтому в моих планах отыграть ещё, как минимум, один олимпийский цикл.

— Вы вспомнили Гойхмана, а мне кажется, что вашему поколению было очень непросто соответствовать предшественникам, которые выиграли в водном поло всё, что только можно. В бытность игроком сборной вы ощущали, что вас постоянно сравнивают, и это сравнение не в вашу пользу?

— Могу сказать одно: мы очень старались. Наверное, могли где-то лучше сыграть, но что можно было сделать, когда в тех же Афинах нашего центрального нападающего Реваза Чомахидзе удалили в ходе матча с венграми за три надуманные ошибки? За то, что человек, проплывая за его спиной, вдруг начинал барахтаться, показывая, что его держат. Такое часто случалось — нас всегда плохо судили.

— Хоть о чем-то применительно к своей спортивной жизни вы жалеете?

— Жалею о том, что даже не попытался выйти на Олимпийские Игры в Пекин, хотя меня просили об этом. Но на то были чисто личные причины.

— А если вас позовут в сборную сейчас, пойдете?

— Я просился несколько раз, чтобы меня взяли тренером. Пусть даже не в первую сборную, а на какой-нибудь возраст.

— Я вообще-то не о тренерской работе сейчас речь веду.

— Ну, мысли такие есть, если честно. Просто это не одного года работа. Нужно отрабатывать олимпийский весь цикл, с нуля. Мало выйти на определённый уровень и поддерживать себя в этом состоянии. Надо изучить всех игроков, которые есть, всех потенциальных соперников. Хорошо бы играть в клубе, который будет представлен в еврокубках, иначе говоря, это комплексная и очень сложная работа. Мы не во дворе футбол играем. Здесь нужен результат, надо побеждать, надо выворачиваться наизнанку. Поэтому далеко не забегаю в своих мыслях. Есть сезон, который надо отработать. А дальше будет видно.