Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Его плавательная карьера — один сплошной парадокс. Весной 2019-го Колесников перенёс довольно сложную операцию, после которой, как тогда считалось, пловец точно будет вынужден пропустить сезон. Вместо этого он поехал на чемпионат мира и выиграл там три медали. Ещё две медали Колесников завоевал на Играх в Токио и, несмотря на то, что ни одна из этих наград не стала золотой, Климент до сих пор уверен в том, что судьба по отношению к нему распорядилась совершенно правильно.

Что такое в плавании 0,02, почему поражения ценнее выигранного золота, а побеждать в эстафетах круче, чем в одиночку, трёхкратный чемпион мира и 18-кратный — Европы объяснил в эксклюзивном интервью RT.

— Незадолго до Игр в Токио вы сказали, что Игры, на ваш взгляд, будут мало чем отличаться от любых других соревнований. Насколько те ваши ожидания совпали с реальностью?

— На минимальное количество процентов из ста. Ожидал я прежде всего максимального собственного спокойствия. Но как только реально осознаёшь, что такое на самом деле Олимпийские игры, никакого спокойствия не остаётся в принципе. Когда мы с Женей Рыловым проплыли стометровку на спине, и я занял второе место, было ощущение, что в своей голове я пробил какой-то внутренний барьер.

— В каком смысле?

— Только в этот момент ко мне пришло осознания себя, как спортсмена. Кто я есть, чего достиг… Было очень много новых эмоций и могу точно сказать, что ничего подобного я до этого не испытывал. Главное — появилась новая мотивация, в тренировках — в том числе. До Игр я рассуждал довольно примитивно: мол, выйду как обычно, покажу себя… У нас же не оценочный вид спорта, а есть цифры, глядя на которые не так сложно составить общую картину перед соревнованиями: на что готов сам, на что готовы другие. В Токио, разумеется, я рассчитывал попасть на пьедестал. И был доволен на самом деле, что попал. Но…

— Что-то было не так?

— Было сильное опустошение. Всё-таки к Олимпиаде ты готовишься много лет, а потом проплываешь за минуту свою стометровку, получаешь то, к чему ты шёл, и, можно сказать, перестаёшь понимать, что дальше делать.

— Многие ваши болельщики и журналисты в том числе, ждали от вас олимпийского золота.

— По итогу я за него и боролся.

— Но остались вторым. Хотя, получается, что вам повезло: проиграв Рылову, вы, тем самым, сохранили в себе гораздо более мощную мотивацию. Ведь олимпийское золото приносит спортсмену гораздо большее опустошение — вплоть до депрессии и нервного срыва.

— Да, это правда. Интересно, что до Олимпиады я довольно много читал о психологических проблемах, с которыми сталкивался Майкл Фелпс после каждой из своих Олимпиад. И никак не мог понять: какие вообще могут быть проблемы у человека, который выиграл все, что только можно, и у которого всё есть? Но ведь Майкл реально был в какой-то момент на грани самоубийства. А после Токио я очень чётко понял то, о чём вы сказали: что золотая олимпийская медаль реально способна подтолкнуть человека к нервному срыву. Потому что она — это высшее достижение, какое только может быть у спортсмена, и одновременно — конец жизни. Потому что выше уже некуда, только вниз. И ты реально не понимаешь, что с этим делать. Поэтому уже сейчас я думаю об Играх в Париже с некоторой опаской. Рассчитываю-то всё же на золото…

— Как вам удаётся не расстраиваться, проигрывая?

— Я расстраиваюсь. Но это не злость на соперника. Скорее, раздражение, что сам оказался недостаточно хорош. Что-то неправильно сделал по ходу дистанции, не так подготовился. Всё это происходит как раз потому, что я не люблю проигрывать в принципе. Так сложилось, что, начиная с юниорского возраста, я большей частью побеждал. И привык к победам. При этом поражения на меня психологически не давят. Проиграл — ничего страшного. Тренироваться я люблю, работаю много и знаю, что эта работа не может не принести результат, плюс — нахожусь не на закате карьеры и много чего ещё могу сделать.

— Вы когда-нибудь плакали из-за поражений?

— Да, когда был маленьким. Очень много на самом деле плакал, сейчас даже смешно всё это вспоминать.

— Потому что нет никакого смысла в этих слезах. Сильные эмоции идут, скорее, во вред спортсмену, потому что можешь сильно загнаться и уже не выйти из этого состояния. Поэтому любой свой результат я сейчас воспринимаю, как должное.

— Помимо серебра в плавании на спине вы завоевали в Токио бронзу на стометровке вольным стилем — дистанции, которая всегда позиционировалась в плавании, как совершенно отдельный мир со своим достаточно узким кругом героев и легенд. И тут появляетесь вы и как бы между делом поднимаетесь на пьедестал. Для вас это особенная дистанция, или одна из?

— Не сказать, что я как-то осознанно стремился плавать стометровку до Олимпиады, но как раз в олимпийском сезоне получилось так, что наибольший прогресс у меня получился в кролевом спринте. И, недолго думая, мы с тренером решили отбираться на Игры и на этой дистанции тоже. Ну а после чемпионата Европы в Будапеште (Колесников проплыл там 100 м вольным стилем за 47,37, установив рекорд чемпионата — RT) желание побороться на «сотне» за олимпийский пьедестал только усилилось. Я вообще могу по пальцам пересчитать, когда так сильно был заряжен на борьбу за медаль.

— Иначе говоря, та спринтерская бронза не стала сюрпризом?

— Для меня точно нет.

— Знаю, что перед Играми в Токио главный тренер российской сборной сильно опасался, что у вас не хватит сил на все заявленные дистанции. Не считаете сейчас, что от каких-то стартов стоило отказаться?

— Нет. Я с детства привык плавать всё, что только можно. И 800 м вольным стилем плавал, и 400 комплекс и 200, и даже 200 брасс. Искал себя.

— В какой момент нашли?

— Ну вот как раз тогда, когда пришёл к стометровкам на спине и вольным стилем. Что касается количества дистанций в Токио, я был хорошо готов, уверен в себе, а в этом случае, не надо ни в чём сомневаться.

— Можете представить себя плывущим марафонскую дистанцию?

— Никогда! Никогда в жизни я не поплыву на время что-либо длиннее полутора километров.

— Психологически спина и вольный стиль — это одинаковая тренировочная работа, или переключение с одного стиля на другой становится для вас эмоциональной разгрузкой?

— Когда постоянно плаваешь одним стилем, это поднадоедает, хотя тренеры стараются максимально разнообразить процесс. Я в этом плане достаточно стрессоустойчив: меня не вырубает монотонность работы. То есть, голова от нагрузки не устаёт, устаёт только тело.

— Вольный стиль, как и плавание на спине, почему-то ассоциируется у меня с работой канатоходца в цирке, где во главе угла стоит очень точное чувство баланса.

— А вы знаете, наверное, так и есть. Не случайно, когда спортсмены начинают профессионально плавать кролем, их учат мысленно выстраивать перед собой прямую линию, за которую не должна уходить рука в гребке. Если начнёшь загребать чуть больше в сторону, становится больше разворот корпуса, соответственно, увеличивается сопротивление и быстрее устаёшь. Если брать плавание на спине, там тоже должны выдерживаться определённые углы между корпусом и рукой, между предплечьем и кистью. Хотя у каждого спортсмена ощущение баланса строго индивидуальное.

— В ходе соревнований вы тоже контролируете все движения, или они выполняются на автомате?

— В моём случае — почти полностью на автомате. Не так давно я поймал себя на том, что не думаю почти ни о чём в ходе дистанции. Стараюсь чувствовать воду — и всё. Плыву, как по течению, не зацикливаясь ни на каких технических моментах.

— После того, как весной 2019-го вас прооперировали, удалив тромб из подключичной вены, мало кто допускал вероятность вашего участия в чемпионате мира. Вы же не просто поехали в Кванджу, но и выиграли там три медали. Как такое было возможно?

— Думаю, свою роль сыграло то, что у меня изначально была заложена очень хорошая техническая и функциональная база, которая нарабатывалась годами. Да и к чемпионату мира мы готовились очень серьёзно. Ну а потом, когда был поставлен диагноз и пришлось лечь на операцию, мне в определённом смысле повезло: все прошло очень легко и хорошо. Сделали шунтирование, причём даже не потребовался общий наркоз: я лежал на операционном столе и наблюдал на экране за всеми хирургическими манипуляциями. Было прикольно.

— Как долго пришлось восстанавливать кондиции?

— Плавать я начал уже через полторы-две недели. Поэтому в Кванджу приехал уже в своём привычном состоянии. Единственное, что у меня там не получилось — на пятидесятиметровой дистанции на старте соскочила нога. На том чемпионате мира организаторы сделали пластмассовые стартовые платформы, более скользкие, чем обычно. Я привык делать старт из максимально высокой позиции, и в том финале так сильно, видимо, хотел всех порвать, что чуть больше наклонился, и нога съехала вниз. Доплыть я доплыл, занял третье место, но было обидно.

— А очки терять в воде доводилось?

— Нет. Вот плавки однажды слетели, когда маленьким плыл в ЦСКА стометровку комплексом. Вот это было страшно. Реально дико испугался, но плавки успел поймать и снова натянуть.

— На стометровке на спине в Кванджу вы стали третьим, проиграв Евгению Рылову 0,02. И ровно столько же уступили ему в Токио в борьбе за золото. 0,02 на олимпийским уровне, это много или мало?

— Это вообще ничего. Очень мало. Чуть посильнее сделать отталкивание, и разницы бы не было. Но я постфактум никогда себя по этому поводу не грызу. Плывёшь-то всегда так сильно, как только можешь.

— В тренировках пловцы обычно отрабатывают старты и повороты, а требует ли отработки финишное касание?

— Мы всегда над этим работаем. Во-первых, на таком уровне у тебя на каждом отрезке должно быть сделано определённое количество гребков, и, подсчитывая эти гребки, можно уверенно сказать, что на финише попадёшь в касание. А, во-вторых, касаться стенки можно по-разному. Можно просто кинуть руку так же, как плыл, а можно в финишном гребке дать дополнительный импульс корпусом, чтобы получилось ускорение. Тот, кто умеет это делать, обычно и выигрывает при равном соперничестве. Примерно то же самое я стараюсь делать, когда плыву на спине: разворачиваю корпус больше обычного, по более широкой траектории несу руку. Не скажу, что это даёт какое-то совсем большое преимущество, но 0,1 касанием вполне можно отыграть. А одна десятая в нашем виде спорта решает порой очень много.

— На фоне достаточно большого количества медалей, завоёванных вами в этом сезоне, насколько ценны награды Абу-Даби?

— Если говорить о нашей победе в кролевой эстафете 4х100 м, она принесла очень много эмоций. Как и любая эстафета, собственно. Личные победы таких эмоций не дают — там слишком сильно абстрагируешься от всего вокруг. Да и столь сильных переживаний тоже не бывает.

— Комментируя эстафету, Владислав Гринёв сказал: мол, рассчитывали, что Колесников прыгнет в воду и привезёт всем полкорпуса.

— Ну да, было такое. Так в последнее время получалось что я прыгал в эстафетах в воду и выходил на первый гребок вровень с лучшими, а то и чуть дальше. Здесь же прыгнул и увидел, что слева и чуть впереди меня плывёт американец, а справа итальянец. Меня это никак не сбило, но и оторваться не получилось. У нас ведь никогда не угадаешь, в какой форме подойдут к тем или иным соревнованиям соперники. В этом и кайф эстафеты.

— Что ценнее для вас с точки зрения жизненного и спортивного опыта — победы, или поражения?

— Поражения, однозначно. Они заставляют думать, заставляют здраво смотреть на очень многие вещи, я бы сказал. Сразу ведь начинаешь анализировать: почему кто-то плывёт быстрее, чем ты сам? За счёт чего? За счёт чего можно улучшить свой собственный результат? Что не так с техникой? Некоторым поражения помогают не поймать звезду — знаю такие примеры. Хотя некоторые и с поражениями ловят.

— Коммерческие турниры серии ISL — это для вас развлечение, или просто работа?

— Если коротко, это кайф. Там нет никакого напряжения, обстановка в целом вызывает ощущение тепла, уюта и абсолютного внутреннего комфорта. Все хорошо друг друга знают, да и делить совершенно нечего. Как на тренировке наперегонки бегать: кто последний, тот дурак.

— Но ведь можно рассудить и иначе: каждое поражение — это потерянные деньги, разве не так?

— У меня никогда не было в этом отношении чувства зависти к тем, кто побеждает чаще, чем я. На что работал, то и заработал, как говорится.

— А какая-то мечта, связанная с деньгами, у вас имеется?

— Да нет, не думал никогда об этом всерьёз. Иногда проскакивает в голове, что если очень много заработать, то можно купить супер-мега-крутой дом, и было бы прикольно. Но тут же думаешь: а зачем он тебе нужен? Естественно, я смотрю в какое-то собственное будущее, но загадывать, пока ты в спорте, бессмысленно. Можно сколько угодно думать о будущей Олимпиаде, а потом — раз, и заболеть. Поэтому в определённом смысле я живу сегодняшним днём. А деньги они приходят и уходят. Главное уметь распоряжаться ими правильно. Не тратить на всякие пустяки.

— Неужели никогда не приходилось делать дурацкие покупки?

— О, да. Однажды я купил себе электрический велосипед. У меня вообще много дурацких покупок было, но я никогда не жалел о потраченных деньгах, потому что каждый раз получал от покупки кайф. Уже потом задавал себе вопрос: «Ну, блин, зачееем?» И сам себе отвечал: «Ну ты же хотел?» Просто велосипед реально был самым дурацким приобретением из всех дурацких. Я купил его в 2019-м, а продать сумел только сейчас. Он весил 60 кг, был с мотором и мог разогнаться до ста километров в час. Было так круто думать о том, как я буду на нём ездить… А выяснилось, что даже похвастаться не перед кем, потому что все, кто в состоянии эту мою крутость оценить, либо в других городах живут, либо заняты своими делами. В итоге я съездил один раз на этом велосипеде на тренировку и обратно, а потом началась зима…