Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Один из ведущих российских трамплинистов Илья Молчанов рассказал в интервью RT, что в детстве попал в секцию по прыжкам в воду после того, как случайно увидел соревнования по телевизору. При этом четырёхкратного чемпиона страны поначалу наотрез отказывались брать из-за недостатка способностей. Спортсмен также вспомнил о своих полётах с десятиметровой вышки, объяснил, почему не исполняет на соревнованиях самый сложный из существующих винтовых прыжков, и признался, что вынужден постоянно ограничивать себя в еде.

— Для большинства болельщиков метровый трамплин в прыжках в воду — это что-то не слишком понятное и не слишком серьёзное. Вы — чемпион России на этом снаряде. Можете объяснить, что это такое — один метр?

— Вроде бы высота небольшая, согласен, но есть свои трудности, которые связаны как раз с тем, что на прыжок отводится слишком мало времени. Нужно максимально высоко выпрыгнуть, легко всё выкрутить, соответственно, поставить вход в воду без брызг. Ну и показать прыжки определённой сложности. Хотя на чемпионате России этого года я выставлял несложную свою программу, стандартную.

— Хотите сказать, что в вашем арсенале имеются и другие прыжки?

— Да. Просто в Екатеринбурге программа соревнований оказалась слишком плотной. Прыгать с трамплина три вида подряд не так просто. Если бы после финала на «метре» у меня был хотя бы день отдыха, я бы усложнил первый из прыжков, выполнил бы 3,5 оборота не в группировке, а согнувшись. И в качестве винтового поставил бы 2,5 оборота вперед с двумя винтами, а не с одним. Ещё я делаю полтора оборота «авербах» (назад из передней стойки — RT) с 3,5 винтами. Коэффициент трудности у этого прыжка 3,6. Для однометровой высоты это солидно.

— Я бы сказала, более чем. Фактически вы перечислили элементы, которые и на трехметровом трамплине выполняют далеко не все взрослые спортсмены.
— Потому что эти прыжки энергозатратные, особенно на «метре». Соответственно, когда нужно распределить силы на все снаряды, приходится чем-то жертвовать.

— Почему при столь высокой сложности программы с одного метра вы не слишком успешны на трехметровой высоте?

— Ну, знаете, сложность нужно ещё и показать должным образом. Я, например, пробовал на «трёшке» полтора оборота «авербах» с 4,5 винтами и даже один раз сделал эту комбинацию на соревнованиях. Вышло хуже, чем удавалось на тренировках, но в любом случае я прыжок показал. Если говорить о чемпионате России в Екатеринбурге, у меня не получились должным образом 3,5 оборота назад. Это тоже довольно энергозатратный элемент, который в основном я отрабатываю только на сборах.

— Почему только на сборах?

— Потому что в Москве всего один прыжковый бассейн и до него мне слишком долго добираться. Поэтому в основном вся подготовка и идёт на «Круглом» или где-то ещё. Но в целом, всю программу на чемпионате России удалось пройти хорошо. В принципе, я серьёзно готовил себя к этому чемпионату — режим дня, питание, вес… Знаю, что предрасположен к полноте немножко.

— Немножко, это как? Сколько килограммов можете позволить себе набрать за день отдыха?

— Два легко набираются. Поэтому я не допускаю слишком длительных отгулов по еде. Один день — это максимум, когда можно себе что-то разрешить.

— По вашим рассуждениям складывается ощущение какой-то гипертрофированной личной ответственности, причем, за всё сразу. За тренировочный процесс, за вес, за результат, за сложность. Какую роль при этом вы отводите своему тренеру Марине Николаевой?

— Конкретно прыжками, техникой, всевозможными подводящими упражнениями занимается Марина Анатольевна. Она же подсказывает, какие поправки нужно внести в работу. Если я после отдыха колобочком на тренировку прихожу, тоже делает замечание.

— Но ведь считается, что на трамплине дополнительный собственный вес может создавать определенное преимущество. Помогает сильнее прожимать доску, например.

— Доску-то я могу прожать сильнее, но крутиться от этого быстрее не стану. Не все спортсмены способны одинаково легко переворачиваться при лишнем весе. Если тот же Женя Кузнецов может позволить себе поправиться на пять килограммов, и это никак не повлияет на качество прыжков, я даже облегчённую программу с «метра» на приемлемом уровне с таким перевесом уже не сделаю. Поэтому, в этом вопросе подхожу к себе очень добросовестно.

— Простите, если прозвучит обидно, но глядя на ваши прыжки, когда вы только попали в сборную в 2015-м, я порой думала о том, что вы занимаетесь вообще не своим видом спорта. Что все ваши результаты — это следствие очень тяжелой, кропотливой работы, но никак не прыжкового таланта.

— Это не звучит обидно, потому что так и есть. Меня из-за этого вообще не хотели брать в прыжки в воду.

— Как же тогда вы туда угодили? Там же больно и страшно.

— Угодил я маленьким мальчиком. Сидел дома, играл в компьютер, потом повернулся к телевизору, а там прыгают детишки с трамплина. Сказал маме: мол, тоже хочу. На тот момент, я умел только подтягиваться на перекладине. То есть, сила в руках была, но всё, что касалось растяжки, гибкости, каких-то акробатических элементов — я ничего не умел. Вообще не был к этому расположен. Поэтому всю свою сознательную жизнь я работаю над растяжкой.

— То есть, ваши нынешние линии, отточенность сложных прыжков — это результаты ежедневного насилия над собой?

— Можно сказать и так.

— Каких качеств наиболее сильно хотелось бы добавить?

— Поскольку с дисциплиной у меня всё всегда было в порядке, даже чересчур, хотелось бы научиться в каких-то случаях относиться к процессу более свободно, что ли. Не настолько серьезно, как это делаю я.

— С 10-метровой вышки вам ведь тоже прыгать приходилось?

— Только в юниорах. Я делал стандартную по сложности программу, но по телосложению для вышки не слишком подходил. Был такой массивненький, крупненький. Поэтому, в какой-то момент мне просто сказали: бросай это дело, тренируй трамплин. Будем готовить синхрон к юношескому чемпионату Европы.

— С метровой высоты можно удариться об воду так же больно, как это бывает с вышки?

— Думаю, нет. Метр – это все-таки метр, а не десять. А вот с 10 метров, если пришлёпнешься, мало не покажется.

— Приходилось?

— Я травму спины получил как раз на вышке, когда разучивал три оборота со стойки на руках и сильно загнулся на входе в воду. Но так, чтобы об воду плашмя, было только с пяти метров. Вот там «плацкарт» получился качественный: я горизонтально лёг на воду и даже не погрузился, поплыл, как дощечка.
— Вам хоть немного греет душу мысль, что полтора оборота назад с разбега с 4,5 винтами кроме вас на трамплине не способен исполнить никто?

— Никита Шлейхер тоже этот прыжок делает. Просто в программу не вставляет —нет резона. Коэффициент маленький очень. Прямо совсем маленький для комбинации такой сложности — 3,8 всего. Хотя даже по самому минимуму этот прыжок должен за 4,0 стоить. Тогда, возможно, его начали бы пробовать даже за границей.

— Вас со Шлейхером можно было бы поставить в этом случае в пару и знать, что сложностью прыжков вы способны вынести в синхронных прыжках всех, включая китайцев. Как когда-то их вынесли Кузнецов и Илья Захаров.

— Да. Но убиваться за 3,8 — это бессмысленно.

— Откуда у вас такие хорошие винты? Ведь для таких прыжков должна иметься определенная предрасположенность к ним.

— Мы очень много работали над винтами ещё в юниорской команде. На лонжах, с акробатом. У нас на «Круглом» за эту работу отвечал Сергей Васильевич Кучмасов из Пензы, и мы с ним накручивали винты до бесконечности.

— Что самое сложное в винтовом прыжке?

— Если говорить о тех самых 4,5 винтах, то наиболее тяжело попасть «в сальто», задать телу правильное поперечное вращение. Если оно окажется недостаточно мощным, тебе просто не хватит инерции довести прыжок до конца. А если начальное вращение будет чересчур сильным, четвертый винт придётся докручивать уже в неправильном положении тела и будет проблематично поставить вход в воду. Так что успех винтовых прыжков зависит не столько от самих винтов, а от того, насколько правильно ты крутишься в поперечной плоскости.

— Никогда не была сильной трамплинисткой и, видимо, поэтому не понимаю: почему все наши лидеры до сих пор предпочитают прыгать с классического наскока, а не с «китайского» — с подпрыжкой?

— Наверное, всё дело в том, что и у Кузнецова, и у Захарова, когда они выступали в синхронной паре, да и потом у Никиты Шлейхера получалось с классического наскока выполнить любой элемент. Их так научили. Я раньше тоже прыгал с классического. Но в какой-то момент почувствовал, что для тех прыжков, которые хочу исполнять, нужно добавить высоты. А добавить можно единственным способом — сделать в наскоке подпрыжку. Вот я и начал учиться наскакивать на доску с двух ног.

— Сколько высоты это реально добавляет?

— Ох. Я не замерял никогда, на самом деле. Но по ощущениям действительно прыжок получается выше. Хотя такой наскок выполнить сложнее.

— А в чем проблема? Только в правильном попадании в точку отталкивания, или дело в том, что меняется привычная высота и приходится перестраивать весь прыжок целиком?

— Вообще равновесие на трамплине – это невероятно важный элемент. Там приходится держать в голове все градусы углов, которые нужно закручивать, уметь правильно, а, главное, вовремя выдернуть себя в тот или иной угол, притом, что правильная траектория у каждого прыжка своя. Но я иногда в тренировке выполняю прыжки с классического наскока.

— Просто как силовую работу. В этом варианте доску становится тяжелее продавливать чисто физически. Нужно вкладывать гораздо больше сил, нежели подпрыгнуть с двух ног, и надавить на трамплин всем своим весом.

— Когда привык к одному трамплину, сложно переходить на другой? Или все они одинаковы?

— Наоборот, почти всегда разные. Бывает, к тому же, что трамплины поставлены криво, скидывают при отталкивании на правую, или на левую сторону. Или вообще слетаешь с них вперед. Есть слишком жесткие доски, есть слишком мягкие. На кубке Белоруссии не так давно я хотел усложнить программу с метра, сделав 3,5 оборота вперёд согнувшись, но трамплин не работал так, как нужно. Пришлось оставить облегчённый вариант прыжка.

— Не помню уже, на каком из чемпионатов мира один из английских прыгунов был вынужден отказаться от соревнований на «метре» из-за того, что трамплин под его весом шлёпал по поверхности воды и не позволял качественно оттолкнуться.

— У нас это обычная история. Я, Егор Лапин, Григорий Иванов, как и все, кто достаточно крупненький, с легкостью достаем до воды доской при наскоке. В прошлом году мы с Егором на кубке Федерации в Электростали прыгали синхрон на метровом трамплине, а там снаряды немножко ниже метра. Поскольку мы оба давим на трамплин очень хорошо, доски у нас просто уходили под воду. Проблема была даже не в том, что мы жмем трамплин, а он сопротивляется и обратно выкидывает, а в том, что вся зачёрпнутая вода летела прямо в ноги. Из-за этого у нас с Егором два раза группировка в воздухе слетала.

Другой мой напарник ещё по юниорским прыжкам, сломал трамплин пополам, когда мы тренировались в Пензе. Но такое происходит, как правило, из-за старости трамплина. Либо в металле есть невидимый дефект. Например, незначительная трещина, из-за которой доска ломается в самый неподходящий момент.

— Тяжело сейчас заставлять себя тренироваться?

— Я не заставляю. Мне нравится прыгать.

— Даже без крупных соревнований?

— Хотелось бы, конечно, съездить на Азиатские Игры. На китайцев посмотреть, посоревноваться с ними. Это всегда очень интересно. Но уже не от нас зависит.

— А вообще, если рассуждать глобально, прыжки в воду — это работа для заработка, или занятие для души?

— Для души. Не скажу, что заработок серьёзен, и меня, как любого нормального человека, естественно посещают мысли о том, что в какой-то момент мне придётся искать дополнительную возможность заработать. На самом деле я всегда был предрасположен к спорту. На любительском уровне мог бы, наверное, и в других видах добиться успеха. В том же в футболе. Но, знаете, иногда думаю о том, что в жизни всё происходит не просто так. И те же прыжки в воду для меня — как жизненный путь, благодаря которому я приобретаю какие-то качества, преодолеваю какие-то сложные ситуации. Путь, который взращивает меня, как личность. Хотя кто знает, как могла сложиться моя судьба, если бы я однажды не повернул голову в сторону телевизора.