Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Лето-2020 должно было стать для Анжелики Тиманиной особенным, олимпийским, но форсмажор Covid-19 заставил изменить планы. Впрочем, особенным этот год все же стал: Тиманина отобралась в национальную сборную по сёрфингу в статусе сильнейшей спортсменки страны. В интервью RT 11-кратная чемпионка мира вспомнила свою прошлую спортивную жизнь, рассказала, каково быть статисткой в самом медальном виде спорта и объяснила, почему так и не дождалась своей второй Олимпиады. Заодно она назвала Татьяну Покровскую гением и призналась, что сёрфинг — это всего лишь хобби.

— Я очень долго завоевывала её уважение... — мы сидим с Анжеликой в одном из московских кафе и разговариваем о синхронном плавании, из которого она ушла восемь лет назад, и Татьяне Покровской, возглавляющей сборную России вот уже 22 года.

— Наверное, Татьяна Николаевна оставила в моей жизни самое яркое впечатление, как личность, — продолжает Анжелика. — Она очень сильная, очень интересная. Если абстрагироваться от спорта, я ей, действительно, восхищаюсь.

— А если не абстрагироваться? Ненавидели?

— Нет. Никогда такого не было. Мы все очень хотели выиграть Олимпиаду, поэтому после Игр в Пекине, когда из команды ушли почти все сильнейшие, и попали в сборную. Я, Алла Шишкина, Даша Коробова, Саша Пацкевич. Мы никогда не были лидерами на юниорском уровне, зато у нас цель и желание стояли выше всего остального. Не было никаких проблем с дисциплиной, с послушанием. Мы готовы были терпеть что угодно. Думаю, Покровская потому и поверила, что мы сможем соответствовать ее требованиям. Я вообще считаю, что она гений. Татьяна Николаевна — именно тот человек, с которым я с удовольствием общалась бы всю свою жизнь, правда. Мне, как женщине, она очень импонирует.

— Мне иногда казалось, что все вы, кто по первому году стоит в группе, для Покровской не столько отдельные личности, сколько некие обезличенные рабочие единицы: девочка, которая стоит там, девочка, которая стоит здесь.

— Понимаю, о чем вы. Но действительно считаю, что внимание и уважение тренера нужно заслужить. Лично я уважение Татьяны Николаевны завоевывала много-много лет.

— В чем это проявлялось?

— В том, что тренер начинает тебя слушать. Ты можешь подойти и начать вести какую-то дискуссию.

— А до этого все строится по принципу «Закрой рот, иди работай»?

— Ну, грубо говоря, да. Синхронное плавание на уровне сборной команды — это очень сильный стресс и очень большая нагрузка, потому что позади каждой из свортсменок стоит десяток девочек, претендующих конкретно на твое место. Каждый день хочется все бросить, и это тоже нормально, потому что у нас, действительно, очень сложные тренировки, одни из сложнейших в мире. Кто ещё тренируется по 10 —12 часов в день?

— Да, но при этом ты можешь быть десятикратной чемионкой мира, и тебя никто не знает в лицо.

— Это не имеет никакого значения, когда идешь к своей мечте. Я хотела стать олимпийской чемпионкой, и мне было всё равно через что ради этого придётся пройти.

— Почему же вы ушли в 2015-м, лишив себя стопроцентного шанса ещё на одну золотую олимпийскую медаль?

— Из-за очень серьёзной травмы — ещё до Игр в Лондоне стерла хрящи в обеих кистях. В олимпийской группе мы с Дашей Коробовой работали платформой — выбрасывали девочку в поддержку. У меня, видимо, очень тонкие руки, и где-то за год или два до Олимпиады я повредила запястье. А нужно было любой ценой удержаться в основном составе. Это было непросто, потому что перед теми Играми в команду вернулись Ася Давыдова, Настя Ермакова, Эльвира Хасянова и для нас, молодых, оставалось три или четыре места. Помню, мы были на сборе в Туапсе, и я не могла даже чистить зубы — любое движение кистью доставляло дикую боль. Как раз там Татьяна Николаевна мне тогда сказала: у нас чемпионат мира на носу, потом Олимпиада. Поэтому ты или терпишь, или идешь в запас...

— И вы, естественно, решили терпеть...

— Да. Два года без бинтов в воду вообще не заходила, толкала поддержки вся перемотанная. А после того, как мы выиграли Олимпиаду, Татьяна Николаевна дала мне возможность пропустить сезон, чтобы я могла вылечиться.

— Вылечиться не удалось?

— Мне предложили лечь в немецкую клинику и поменять суставы - поставить искусственный хрящ. Но врачи сразу предупредили, что разработать руки в прежнем объеме я скорее всего не смогу. У нас ведь очень специфичная нагрузка на кисти в воде, требуется очень высокая чувствительность. Поэтому от операции я отказалась — лечила кисти иголками, китайской медициной, ездила в Германию, там мне делали всяческие процедуры. Но полностью восстановить руки уже, конечно, не удалось. И я ушла. Проснулась в один день и поняла, что больше не хочу продолжать.

— За полгода до Игр?

— Помимо травмы, у нас тогда сильно осложнились отношения в команде. Думаю, одна из причин была в том, что Татьяна Николаевна видела во мне очень сильную личность, видела, что я честно работаю, честно требую от себя, честно требуют от других, поэтому начала давать мне некий карт-бланш. Могла передать мне какие-то свои полномочия, когда ее не было на тренировке, например. И, конечно, никому это не понравилось. Ни старшим, ни младшим. Я же никогда не была солисткой, никогда не выступала в дуэте, просто одна спортсменка из десятка таких же. Выскочка. Но меня при этом гораздо чаще, чем кого либо, приглашали на какие-то мероприятия, в какие-то яркие интересные проекты. С другой стороны, я занималась собственной раскруткой специально, работала над тем, чтобы меня как-то выделяли из общей массы. Никто этого почему-то не понимал, вот и начались проблемы. Находиться в команде, где постоянно ощущалась зависть, велись какие-то непрерывные подводные игры, было настолько неприятно, что я окончательно поняла, что с синхронным плаванием пора заканчивать.

— Кого-то вы сильно осчастливили своим уходом.

— Да, Гелю Топилину. Уникальный был случай: в сборной до тех Игр Геля была всего два года и сразу после Игр-2016 завершила карьеру. Это был самый непродолжительный срок нахождения человека в команде, насколько знаю.

— Двукратный олимпийский чемпион Денис Панкратов как-то признался, что первой после победы была мысль, что золотая медаль не стоила тех усилий, которые он в неё вложил. Он ожидал, что случится что-то совершенно грандиозное, когда он коснется бортика и станет олимпийским чемпионом, а ничего особенного не произошло.

— Я могу по этому поводу сказать, что утро после олимпийской победы в Лондоне, было самым лучшим в моей жизни, и одновременно самым худшим. С одной стороны, ты безумно счастлив, с другой — накатывает колоссальное опустошение, потому что ты достиг цели, к которой шел всю сознательную жизнь… Это очень такое… сложное ощущение, с которым первое время достаточно непросто смириться. Но абсолютно точно могу сказать: это стоило всех усилий. Осознание того, что ты справился с этим многолетним процессом жесткого преодоления себя — это очень крутое чувство.

— Ваш вид спорта уникален в том плане, что никому даже в голову не приходит, что российская группа может проиграть. Каково это — выходить на старт Олимпиады, понимая, что ты уже без пяти минут чемпион?

— А этого никто не понимает. Мы живем, скорее, с постоянным напоминанием со стороны тренера, что всё из рук вон плохо, и все соперники лучше нас. Именно на этом и делается результат, потому что реально начинаешь верить в это, видеть кучу ошибок. По-другому никак нельзя, к сожалению. Потому что иначе ты не прыгнешь выше головы. А мы прыгаем выше головы, каждый раз, каждый новый сезон. Могу больше сказать: было очень много моментов, когда Татьяна Николаевна, например, говорила, что именно мы должны сделать, и все мы понимали, что реализовать это столь же нереально, как пройти пешком по воде или полететь. Но в итоге, мы начинали это делать. Так же, кстати, было с нашей самой крутой олимпийской поддержкой, где Алла Шишкина на одной руке крутила Сашу Пацкевич. Саша у нас каждую тренировку падала, на всех прогонах. Но мы вышли на старт, не помню уже, где именно — то ли на предолимпийском чемпионате мира в Шанхае, то ли на самой Олимпиаде — и эту поддержку сделали.

— Как вам удавалось контролировать вопрос веса? Иногда складывается ощущение, что у синхронисток вообще не бывает пубертата.

— С пубертатом очень сложно бороться. В юниорской сборной, когда девочкам по 17—18 лет, спортсменок взвешивают каждый день, контролируют каждые 100 грамм. Бывают, разумеется, и булки под подушкой, и сладости. Но очень быстро начинаешь понимать, что ты находишься в том виде спорта, где необходимо прежде всего иметь определенную фактуру. Все, кто стоит в группе, должны быть все одинаковыми, худенькими, легкими. Когда вес прибавляется, ты начинаешь ниже стоять относительно уровня воды, становишься медленной, неповоротливой. У нас были спортсменки, которым за лишний вес попадало очень серьезно. Они ничего не ели, а представьте, каково это — с такими нагрузками, ничего не есть.

— Бывало, что в воде отключаешься?

— Со мной такое случалось неоднократно. В частности — на Универсиаде в Казани в 2013-м, когда нам выключили музыку. Накануне я заболела, поднялась высокая температура и выступать пришлось на таблетках. Заменить меня в команде было уже невозможно, потому что я была платформой — толкала поддержки. И тут нам выключают музыку, практически в самом конце программы. А это значит, что нужно выходить второй раз и всю комбинацию заново. Я сразу поняла, что на второй прогон меня уже точно не хватит. Ну, понятное дело — нашатырь, режим экономии...

— Очень хорошо помню тот ваш финал.

— Немножко я все-таки не рассчитала, и в конце программы, когда была под водой вниз головой, начала понимать, что теряю сознание. Показать это было нельзя: если спортсменка «уходит» во время выступления, это сразу минус два балла. Я очень испугалась, и у меня включились какие-то жесткие внутренние резервы. Сразу после выступления меня увезли на «скорой», а на следующее утро был еще один финал. Не знаю, как с этим справилась. Это опять-таки, к вопросу о том, настолько велики у нас внутренние резервы: даже без сознания ты делаешь всё, что должен. Мы в этом плане как роботы. Разбуди ночью, сделаем любую программу, даже не включая голову — автоматом.

— От кого-то из ваших девочек я слышала, что всё, что ты делаешь, ты делаешь ради того, чтобы выиграть Олимпиаду, получить за победу колоссальные деньги, которые, во многом, окупают…

— Ну, что вы, разве четыре миллиона рублей что-то окупают? Например, мы почти все были иногородними. Жили в общежитии, в училище олимпийского резерва. Или на сборах. Купить квартиру в Москве на 4 миллиона рублей тогда было просто невозможно — никаких льгот в этом плане нам не полагалось. Поэтому в какой-то момент я просто поняла, что не хочу тратить свои нервы и свое здоровье ради медали, которая, собственно, у меня уже имеется. Сколько бы денег ты ни заработал в спорте, они всё равно когда-то закончатся. И что потом? — Далеко не всем спортсменам свойственно думать о том, что с ними будет после спорта.

— Я думала об этом всегда. Изначально понимала, что в жизни должно быть что-то, помимо синхронного плавания. Поэтому и прикидывала заранее, что буду делать, когда закончу выступать. Когда ушла из спорта, у меня началась какая-то гораздо более активная публичная жизнь, социальная, светская. Я закончила курсы комментаторов в Останкино, наняла себе пиарщика, задалась целью, чтобы меня узнали в России. Чтобы я стала медийной личностью, могла бы на этом зарабатывать деньги. Это сработало. Сейчас мой основной заработок – это рекламные съемки и Инстаграм.

— Сняться без одежды вам предлагают часто?

— Конечно. Но у меня цель с самого начала была другой. Я хотела стать такой Машей Шараповой от синхронного плавания. Охватить люксовую сферу, люксовые бренды, такие, как «Диор», «Армани». Но люксовые бренды никогда не будут работать с девочкой, которая снимается голой для обложки журнала «Плейбой».

— Почему всё-таки сёрфинг?

— Всегда хотела жить у океана. Когда мы вкалывали на тренировках, я всегда говорила, что как только закончу, уеду на острова и буду лежать на песке. У меня прямо рисовалась картинка. В какой-то степени это, видимо, момент профессиональной деформации: мы постоянно заперты в темной коробке бассейна, без солнца, ещё и под водой. Серфинг открыл для меня совершенно новый мир: свобода, океан, солнце, ты на волне, наедине с природой... И никто над тобой не стоит с палкой. Я просто поняла, что это именно то, что мне нужно. Но так как организм еще не успел отвыкнуть от тренировок, результатов, достижений и всего, что так4 или иначе с этимс связано, я была готова снова включиться в работу. И буквально через год выиграла российский чемпионат.

— Каким оказался ваш первый опыт взаимодействия с доской?

— Очень смешным. У меня ничего не получилось, но я очень быстро поняла, что любая синхронистка или пловчиха, которая начнет заниматься сёрфингом, обречена на успех. Мы физически очень сильные и очень хорошо умеем грести. В сёрфинге обычно всем начинающим кричат: «Греби-греби-греби!» Мне же тренер кричал: «Не греби!» Потому что как только я начинала грести, как на тренировках, так стремительно уходила вперед, что волна просто не могла меня догнать.

— Цель выиграть в этом виде спорта Олимпиаду вы перед собой ставите?

— С одной стороны, сёрфинг для меня всего лишь хобби, я не воспринимаю его, как профессиональный спорт, не ставлю никаких глобальных целей. С другой стороны, очень хотела стать в этом году сильнейшей в России, отобраться в основу и поехать на чемпионат мира, где должна был быть последний отбор на Олимпиаду. Ради этого я целый год очень целенаправленно тренировалась. Наняла себе международного тренера и нацеленно шла на результат. На своем первом чемпионате мира в прошлом году оказалась почти случайно - ехала туда запасной. В итоге я действительно отобралась в сборную под первым номером, несмотря на то, что соревновалась с теми, кто катается 10, а то и 20 лет. И если бы не коронавирус, неизвестно, как бы все сложилось. Конечно, хотелось бы попасть на Игры — всегда мечтала побывать в Японии.

— Сёрфинг — дорогое удовольствие?

— Очень. Надо путешествовать весь год. Есть люди, кто мне помогает, поддерживает, но все свои путешествия я организовываю на свои деньги.

— Вы ощущаете страх в момент, когда находитесь на волне?

— Конечно. Если посмотрите на мои ноги, они все в порезах. Самая хорошая волна встает там, где мелко, где рифы. Но ты очень четко понимаешь, насколько эта волна огромна. Если сделаешь неправильный шаг и упадешь с доски, тебя прибьет к этому рифу всей мощью воды и начнет таскать, как по стиральной доске. Если удариться головой, это реально смертельный номер.

— Вы, как я погляжу, та ещё адреналинщица.

— Меня действительно называют одной из самых бесстрашных российских сёрферш. Думаю, это тоже идет из прежней жизни, из синхронного плавания. После того, что мы там прошли, уже ничего не страшно.

— Синхронное плавание хоть в каком-то виде в вашей жизни сейчас присутствует?

— Уже нет. Это было круто, я за все благодарна тренерам, команде, и ни о чем не жалею. Но вспоминать тот период жизни больше не хочу.