Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Выйти на принципиально новый уровень можно, только полностью изменив мышление и заглянув за горизонт. Об этом в интервью RT заявил четырёхкратный олимпийский чемпион Александр Попов. По его словам, большинству ведущих отечественных пловцов необходимо наращивать тренировочные объёмы, а тренерам — ставить перед ними конкретные цели. Также специалист объяснил, как Леону Маршану удалось побить мировой рекорд Майкла Фелпса на дистанции 400 м комплексом, высказался о котах Евгения Рылова и предположил, почему Клименту Колесникову будет сложно завоевать золото на Играх в Париже, если россиян туда допустят.

— Чемпионат мира, который на этой неделе проходит в японской Фукуоке без участия российских пловцов, начался с падения последнего из рекордных достижений Майкла Фелпса на его коронной дистанции — 400 м комплексным плаванием. Насколько уникален в вашем понимании результат Леона Маршана 4.02,5?

— Рекорды для того и устанавливаются, чтобы их побили те, кто придёт после. Хотя рекорд Фелпса и был самым старым из существующих — держался с 2008 года. Теперь на очереди, видимо, рекордный результат Пауля Бидермана на 400 м вольным стилем, с которым он выиграл чемпионат мира-2009, стартуя в комбинезоне (3.40,07 — RT). Касаемо рекордов Майкла, всем, кто с ним плавал, было психологически тяжело даже представить, что эти рекорды могут когда-нибудь быть побиты. Но Маршан — это парень уже совсем другого поколения.

— Смотрите, как интересно получается: о Фелпсе на протяжении многих лет говорили и писали, что он представляет собой некий совершенно уникальный образец пловца. Что все его результаты — следствие именно этой уникальности. Сейчас Маршан превзошёл рекорд, плавая у того же тренера — Боба Боумэна. Получается, результаты Фелпса — это тоже тренерская история?

— Не только. Одна из самых сильных сторон Майкла заключалась в том, что он очень быстро восстанавливался. Как в этом плане обстоит дело с Маршаном, в чём его сильные стороны, я просто не знаю

— об этом надо с Бобом разговаривать. Но сильные стороны — это ещё не залог успеха. Для того, чтобы спортсмен продолжал добиваться высоких результатов, надо подтягивать слабые.

— Какой вариант в вашем представлении более реален: Маршан продолжит набирать ход и прогрессировать, или его результаты пойдут на спад?

— Спад вряд ли произойдёт — с таким тренером. Боумэн умеет заставить человека правильно работать. Сейчас Маршан поймал кураж, думаю, ему вполне по силам побить рекорд Райана Лохте на 200 м комплексом, а 400 м проплыть из четырёх минут. Он же совсем свежий парень в плане психики, молодой совсем. Появился перед Токио, если я не ошибаюсь.

— Да, был там на 400 м шестым, но не попал в финал на 200 м комплексом и баттерфляем.

— Мне гораздо более жаль, что в Токио из-за коронавируса не смог выступить Илья Бородин. Он, считаю, мог там даже выиграть 400 м.

— Бородин на ваш взгляд настолько хорош, что способен соревноваться на этом уровне?

— Да. Вдвойне удивительно, что он из Брянска. Этот город никогда не относился к числу плавательных.

— Уже неоднократно говорилось, что финал кубка России, который проходит в Казани в одни сроки с чемпионатом мира, очень удобен тем, что можно сопоставлять результаты победителей.

— Я не сторонник того, чтобы ориентироваться на результаты, которые уже кем-то показаны. Тому же Бородину, на мой взгляд, нужно ориентироваться не на 4.02,5 Маршана в Фукуоке, а на то, чтобы плыть эту дистанцию за 4 минуты.

— Думаете, это ему по силам?

— Не знаю. Но нужно уже сейчас прилагать максимум усилий, чтобы это было не только по силам, но становилось рутинным результатом. Другой вопрос, знает ли тренер, как вывести спортсмена на результат подобного порядка.
Это не так просто, на самом деле. Не помню уже, с кем из тренеров я разговаривал на схожую тему применительно к стометровке вольным стилем. Смотрите: румын Давид Попович сейчас плывёт вторую половину за 24,0. То есть для того, чтобы с ним бороться и чувствовать себя при этом комфортно, нужно плыть второй «полтинник» за 23,5.

— Вы видите среди российских спринтеров человека, способного это сделать?

— Нет. Гораздо печальнее, что я не вижу тренеров, у которых при словах «23,5 на второй половине» глаза не становились бы квадратными. Для того, чтобы натренировать такой результат, надо досконально понимать технику плавания, видеть, какие именно характеристики спортсмен должен улучшить и какие физические качества наработать. Мы сейчас говорим о второй половине дистанции, но есть ведь и первая. Идеальное прохождение стометровки вольным стилем — это полторы секунды разницы между первым и вторым «полтинником». Значит, первые 50 м в этом раскладе нужно плыть за 22,0. Максимум — за 22,5. Но для этого нужно уметь плавать 50-метровую дистанцию за 20,5. Представляете, какие это скоростные характеристики?

— Грубо говоря, мы с вами сейчас ведём речь о результате порядка 45-ти секунд. Положа руку на сердце, вы реально считаете эту задачу достижимой в ближайшем будущем?

— Думаю, на это уйдёт порядка десяти лет.

— Что должно измениться?

— Человеческая психология. Люди должны привыкнуть к таким цифрам, поверить, что подобные скорости реальны. Возможно для того, чтобы всё это осознать, должно вырасти совершенно другое поколение спортсменов. Которое будет совершенно обыденно относиться к мысли, что 24,0 на второй половине стометровки кролем — это мало.

Другой вопрос, что сами по себе такие атлеты не появляются из неоткуда. Их надо растить. Это сложно, это больно, поскольку это совершенно иные тренировки, иные нагрузки, которые нужно научиться терпеть. И в соревнованиях нужно уметь терпеть, уметь ускоряться на усталости, не теряя технику — всё это действительно очень и очень непросто.

— Знаю, что к Олимпийским играм в Сиднее ваш покойный ныне тренер Геннадий Турецкий очень старался вывести вас на принципиально иной уровень скоростей, и даже выбрал для своего телефона номер, который заканчивался цифрами 47-76, чтобы исподволь приучить вас именно к таким секундам. Но вы всячески противились. И в результате проиграли стометровку голландцу.

— Вопрос там был совсем не в этом.

— А в чём же тогда?

— Знаете, по ходу своей карьеры я понял одну, в общем-то, простую вещь. Что для спортсмена очень важно уметь в решающий момент абстрагироваться от соперников. Всегда ведь существует определённая тренерская установка: раскладка по отрезкам, количество гребков… Всё это нужно делать, полностью выключая из процесса визуальные анализаторы. То есть, ты можешь видеть общую картинку, но не должен позволять себе в неё включаться. Как только включился — все тренерские установки летят к чертям.

— В каком смысле?

— В прямом. Ты непроизвольно начинаешь действовать так, как тебе подсказывает ситуация. Придерживать всех на первом «полтиннике», например. Или, наоборот, максимально ускорить ход заплыва на первой половине, с расчётом, что на второй будешь работать на удержание. Стратегии для того, чтобы просто победить, можно использовать разные. Но если стоит задача показать результат, ты должен максимально абстрагироваться от всего, что мешает этому.

— Вы поняли это, когда проиграли Олимпиаду?

— Нет, значительно раньше. Кажется, это был 1994 год, этап Кубка мира в Гонконге. Я был не слишком хорошо готов к тому старту, но мне вдруг стало интересно попробовать плыть быстро, сосредоточившись только на своих ощущениях. Турецкий, помню, сильно тогда удивился. Никакой специальной скоростной работы мы с ним к тем соревнованиям не делали, не подводились. Были на сборе в Японии с юношеской командой, а стартовать в Гонконге, как сейчас помню, пришлось 1 января. И вот эта абсолютная свобода в голове тогда сработала на результат.

Что до Олимпийских игр в Сиднее, могу рассказать, почему проиграл. После первых 75-ти метров включил визуальные рецепторы. Начал смотреть по сторонам, иначе говоря. И сразу всё сломалось. А в 2003-м на чемпионате мира — нет. Потому я и выиграл там три золота.

— Если говорить о том мировом первенстве, которое сейчас идёт в Фукуоке, есть виды, которые вам особенно интересны?

— 50 и 100 м вольным стилем, как обычно. Думаю, на «полтиннике» вот-вот должен прорезаться кто-то новый.

— А на стометровке?

— Мне интересен Попович, которому сейчас принадлежит рекорд мира. Он ещё настолько молодой, настолько мягкий, непроработанный. Физически толком не окреп, но плывёт очень интересно. Длинно, расслабленно. И на второй половине непрерывно добавляет. Плывёт дистанцию так, как её, собственно, и нужно плыть. Осталось чуть-чуть подработать старты и повороты, и вопрос с победителем парижской Олимпиады на «сотне» кролем будет, думаю, закрыт.

— А кто способен заинтересовать вас в финале кубка России?

— Бородин на дистанциях 200 и 400 м комплекс. Мне реально любопытно, на результат какого уровня Илья может выйти после всех своих проблем последних лет: коронавируса, непопадания на Олимпиаду, отстранения от международных стартов. Ещё интересна Женя Чикунова в брассе. Но не на «полтиннике», а на олимпийских дистанциях.

— Верите, что у российских пловцов есть шанс быть допущенными к Олимпиаде?

— В нейтральном статусе?

— Ну а почему нет?

— Сложный вопрос. Это зависит слишком от многих вещей. Мне кстати, непонятно: все разговоры о нейтральном статусе — это не решение спортивного арбитражного суда, а всего лишь рекомендация. Почему мы должны ей следовать? В общем, куда ни ткни, слишком много нестыковок.

— Я пытаюсь чисто по-человечески поставить себя на место того же Климента Колесникова, которому сейчас принадлежит рекорд мира на дистанции 50 м на спине. Человек способен выиграть в Париже олимпийское золото, а, возможно, и не одно…

— Боюсь, что эта задача может оказаться очень трудной.

— Потому что к Играм в плавании на спине с большой вероятностью появятся новые действующие лица. Чемпионат мира в Фукуоке это, скорее всего, и покажет. Плюс — Климент не молодеет, ему с каждым годом становится сложнее.

— По каким показателям вы об этом судите?

— У Колесникова на олимпийских дистанциях не было серьёзных результатов ни в этом году, ни в прошлом. А выше головы с места не прыгнешь, как показывает практика. Это невероятно сложно.

— Иначе говоря, в плавании нельзя останавливаться?

— Совершенно верно. Должна сохраняться определённая динамика. И сам ты должен постоянно быть в тонусе, чтобы в нужный момент совершить рывок. Я этого не вижу. 50 м неолимпийская дистанция, не о чем здесь и говорить.

— И Колесников, и Рылов, и Антон Чупков в брассе, как и Женя Чикунова обратили на себя внимание ещё до того, как попали во взрослую сборную. Сейчас вы видите в юниорах атлетов, способных прийти на смену этому «золотому» поколению?

— А золотое ли оно, если рассуждать совсем уж по большому счёту? Ну да, Рылов стоит особняком. А того же Чупкова, на мой взгляд, на Олимпиаде в Токио просто просчитали, очень быстро нашли противоядие относительно его тактики. У Колесникова в Токио не получилось, хотя на стометровке на спине он был очень близок к победе. Но ведь второй шанс может и не предоставиться?

— Никогда не откладывай на 24 то, что можешь сделать в 20?

— Да. Слова Марка Спитца, 1991 год, ноябрь месяц. Я запомнил их тогда очень хорошо.

— Но ведь не так давно был период, когда казалось: ещё чуть-чуть, и даже со спринтом у российских пловцов всё будет в порядке.

— У меня такого ощущения не было. Видно же, на что способен тот или иной спортсмен, по тому, как он прыгает в воду с тумбочки, по тому, как плывёт, как двигается. Мы как-то сидели на трибуне с одним из тренеров и смотрели, как плывёт Владислав Гринёв. Шёл какой-то отборочный чемпионат и Влад тогда очень прилично проплыл, кстати. То есть, было видно, что у парня реально большой потенциал, но нужно увеличивать объём работы, чтобы рассчитывать на высокий результат и на 200 м тоже. Но когда я об этом сказал, услышал в ответ, что это невозможно, потому что Гринёв привык плавать по 4-4,5 км в день. Тогда я попросил тренера объяснить: каким образом при таких маленьких тренировочных объёмах можно на двухсотметровке сделать результат 1.47. Ну, чтобы хоть на что-то рассчитывать на этой дистанции.

— И что вам ответили?

— Что со мной невозможно разговаривать. Я тогда рассмеялся. Сказал, что разговаривать со мной как раз возможно. А вот обмануть в том, что касается плавания, значительно сложнее. Когда я вижу, как человек плывёт на втором отрезке, на третьем или на последнем, я прекрасно понимаю, что и как он делает в тренировке. Думаю, что и у других наших ребят работы было недостаточно, чтобы добиваться реально выдающихся результатов.

— То есть, чтобы быстро плавать нужно прежде всего много плавать?

— Не только. Мне немного сложно комментировать какую-то чужую ситуацию, но могу рассказать о своей, когда мы с Турецким выходили на финальную прямую подготовки к Олимпийским играм. Мало того, что ты сам должен быть в этот период предельно дисциплинирован с точки зрения режима и отношения к себе, весь твой быт должен быть организован таким образом, чтобы он тебя не тяготил. Результат в плавании, да и в спорте в целом, это не только результат каких-то тренировочных усилий. Но очень многих вещей, которые тебя окружают. Если что-то не в порядке, оно обязательно начнёт тянуть тебя назад.

— Получается, что Евгению Рылову для того, чтобы чувствовать себя максимально комфортно и побеждать нужны все его 14 котиков?

— На мой взгляд, это лишнее, но не зря же говорят, что кошки — это космические создания. Если они обеспечивают Жене связь с космосом, то почему нет?

— Как вам кажется, появление всей нынешней плеяды ярких российских пловцов сравнимо с периодом начала 1990-х, когда в сборную пришли вы, Евгений Садовый, Владимир Сельков, Вениамин Таянович, Дима Лепиков, Денис Панкратов, Андрей Корнеев?

— Время было другое, конечно, но, знаете, что интересно? И тогда, и сейчас наиболее заметные результаты показывали те, кто работал не в системе, а шёл по своей программе. С тем же Геннадием Турецким у нас была совершенно отдельная программа подготовки к Олимпиаде как в 1992-м, так и после. Да и Виктор Авдиенко тогда работал совершенно обособленно. Если мы говорим о золотых олимпийских медалях, должна быть индивидуальная программа под каждого спортсмена. Тренируясь в табуне, ты никогда не побежишь быстрее всех.

— Мне непонятно другое: как такой выдающийся специалист, как Турецкий, не оставил за собой никакого тренерского наследия? Никому не передал, никого не научил, не заинтересовал. А ведь человек реально делал в плавании уникальные вещи.

— Согласен. Скоростные комбинезоны — это ведь его произведение. Мировое плавание благодаря этому получило мощнейший толчок к развитию. Костюмы отменили спустя какое-то время, но процесс уже был запущен: люди стали ломать голову, как добиться аналогичного эффекта за счёт мышечного корсета. Считаю, что, как раз в связи с этим тренировки пловцов в зале поменялись во всём мире самым кардинальным образом.

— Вы никогда не задумывались о том, чтобы начать реализовывать в плавании какие-то идеи своего наставника?

— Почему? Постоянно так или иначе думаю об этом. В ближайших планах поездка в Челябинск на тренерский семинар. Там есть, как выяснилось, достаточно много тренеров, которые хотят, чтобы их спортсмены начали совсем по-другому мыслить, и, соответственно, плавать.

Я помню 1993 год, когда национальная команда Австралии выехала в полном составе на Гавайи. До приезда Турецкого в австралийском плавании была натуральная междоусобица: каждый тренер работал сам по себе, и все они занимались внутренней борьбой друг с другом. Самое ценное, что сделал тогда Ген Геныч, — заставил австралийцев, условно говоря, смотреть не себе под ноги, а за горизонт. В итоге Австралия очень мощно «вынырнула» в 1998-м на чемпионате мира и держится на этой волне до сих пор.

— Кто бы мог подумать, что вся та грандиозная работа с такой лёгкостью может быть оборвана. Имею в виду историю с ложным обвинением Турецкого в 2001-м, в связи с которой он в итоге и уехал из Австралии.

— В нашей жизни существует довольно много вещей, которые происходят благодаря каким-то национальным особенностям, назовём это так. Австралия — это страна англо-саксонской культуры, где всегда будут рады падению того, кто наверху. Именно это, на мой взгляд, и произошло. Что бы Турецкий ни делал для этой страны, в воздухе постоянно витало: как какой-то русский может нас чему-то учить и что-то диктовать? Но это лично мои ощущения.

Наверное, это вообще заложено в человеческой природе. Мы ведь тоже крайне редко приветствуем появление в той или иной профессиональной среде варягов.

— О чём бы вы спросили Турецкого сейчас, если бы предоставилась такая возможность?

— Спросил бы, по каким признакам он понимал, что спортсмену нужно поменять нагрузку? Мы никогда не говорили об этом, даже когда у Ген Геныча плавал мой сын Вовка. Да и когда выступал я сам. Иногда случалось, что Турецкий вдруг ни с того, ни с сего отправлял меня на несколько дней на море. А кому-то продолжал запихивать максимальную нагрузку. И всё это в результате давало именно тот эффект, которого тренер хотел добиться. Какая-то совершенно невероятная интуиция, видимо, у него была. Сердцем чуял.

— Помню, я как-то спросила Турецкого, как он делит своё сердце между вами и Майклом Климом.

— И что он ответил?

— Что у него нет сердца. Вы когда-нибудь ревновали тренера к его австралийским подопечным?

— Нет. А какой смысл? Дорожка всё покажет.

— Так ведь именно Клим превзошёл ваш мировой рекорд в Сиднее, стартуя на первом этапе в кролевой эстафете?

— И что? В личном финале на стометровке Майкл остался только четвёртым, хотя был полностью уверен в том, что выиграет у всех. А я точно так же был уверен в том, что на пьедестале никакого Клима не будет.