|
|
|
|
|
|||
«Своим появлением в плавании Александр Попов угробил целое поколение спринтеров», сказал как-то о русском пловце тренер американской сборной по плаванию Джек Нельсон. Под этой фразой, уверена, могут подписаться очень многие. Как, впрочем, и под другой, автором которой является тот же Нельсон: «Попова можно любить или ненавидеть. Но к нему нельзя относиться равнодушно. Для этого он слишком талантлив, заметен и непобедим». Известнейший французский фотохудожник Жан Мишель, более двадцати лет снимающий спорт высших достижений, сделал однажды черно-белый снимок Попова и подарил пловцу со словами: «Это - моя лучшая работа. Спасибо». Правда, прежде чем отдать подарок, взял с Попова клятвенное обещание, что фотографию без ведома автора до августа 1995 года тот не покажет ни одному журналисту: Жан Мишель готовил большую персональную выставку. Я увидела эту фотографию случайно. На вопрос, как и когда был сделан снимок, Попов ответил: - Не помню. На каких-то соревнованиях. Я был настолько уставшим, что позировать просто не было сил. Сел на маты в зале, думая о чем-то своем. Так и сидел минут пятнадцать. Когда же я заметила, что за все время четырехлетнего знакомства ни разу не видела, чтобы в его взгляде настолько неприкрыто светился истинный характер, последовал ответ: - Таким я и не бываю. Когда меня окружают люди, мне приходится закрывать внутри себя очень многие дверки. - А есть такие, перед кем они открыты? - Практически нет... За время, прошедшее с Олимпийских игр 1992 года, Попов успел обеспечить себе репутацию безотказного, легкого, прекрасно владеющего английским языком и чувством юмора собеседника. Насколько сам пловец не любит представителей прессы, я очень хорошо почувствовала в Вене, в самые первые дни чемпионата Европы. За несколько дней до начала соревнований в газетах появилась дикая, непонятная и, главное, практически недоступная для проверки информация о тренере Попова Геннадии Турецком, которого Александр ждал в Вене, как никого другого. Тогда он подошел ко мне и сказал, через силу улыбаясь: - Посоветуйте, как быть. Ей-богу, не знаю, что отвечать вашим коллегам. Ведь спрашивать будут? - Будут, - ответила я. И, ничуть в тот момент не заботясь о журналистской солидарности (слишком сильная боль стояла в глазах Попова), добавила: - По спортивному опыту общения с прессой знаю, что самые сволочные вопросы задают не на пресс-конференциях, а после них. Не отвечайте. Попов задумался: - А ведь действительно, на общих пресс-конференциях мне задают не так много вопросов. Зато когда я остаюсь один, приходится отвечать минут по сорок. После первой победы, зняв место за столиком призеров в переполненном зале, Попов, приняв порцию положенных комплиментов, после которых возникла традиционная пауза, жестко сказал: «Если у кого-то есть вопросы, задавайте. Как только я поднимусь, все интервью будут закончены». И тут же выдал одну из своих самых обаятельных улыбок, смягчая резкость тона. Вопросов не было. Правда, на выходе из зала к Попову таки подскочил журналист с газетной вырезкой в руках: «Это правда, что Турецкий...». Александр перебил: «В том, что пишут обо мне, правды бывает процентов десять. Здесь, думаю, ее еще меньше». Мысленно ухватившись за первую фразу, я, выбрав момент, спросила: - Почему в таком случае вы никогда не отказываете журналистам? - Это в правилах игры, - последовал ответ. - Я считаю, что журналисты те же зрители. Последним, кстати, я никогда не отказываю в автографах или просьбах сфотографироваться на память. Если люди приходят на меня смотреть, то я не вправе показывать им, что плохо себя чувствую или просто не в настроении разговаривать. Кроме этого, перед крупными соревнованиями организаторы часто устраивают персональные пресс-конференции, во время которых я очень хорошо чувствую, как настроена пресса по отношению ко мне в целом. Считаю, что знать - это часть профессионализма. - Некорректные вопросы вам задают часто? - О личной жизни - постоянно. В таком случае я стараюсь отшучиваться. - Например? - Последний раз на вопрос, есть ли у меня девушка, ответил так: серьезные отношения во время серьезных выступлений что чемодан без ручки. Нести тяжело, а бросить жалко. Хотя не такая уж это и шутка. - Вы когда-нибудь задумывались над тем, почему к вам относятся совершенно иначе, нежели к другим пловцам? Уверена, даже более титулованные (по количеству олимпийских медалей) спортсмены были бы готовы отдать половину из них хотя бы за половину вашей популярности. - В какой-то степени дело, наверное, в специализации. 100 метров вольным стилем часто сравнивают со стометровкой в беге, с поединками супертяжеловесов в профессиональном боксе. Вспомните, у самых великих пловцов - Марка Спитца, Мэтта Бионди - «сотня» всегда была главной дистанцией. Сам же я впервые почувствовал, что ко мне относятся иначе, чем к другим, через год после Игр, когда летом установил европейских рекорд на турнире во французском Кане: в плавании очень редко случаются рекордные результаты после олимпийского цикла. Чаще наоборот, происходит спад - и о спортсмене довольно быстро подзабывают. До следующих Игр. Или навсегда... После того как Попов установил тот самый рекорд Европы, я услышала от президента Бразильской федерации плавания Куараси Нуньеса, занимавшегося организацией в Бразилии коммерческого турнира спринтеров: «Без участия Попова любые соревнования обречены на провал. Этот пловец стоит очень дорого. При этом его цена никогда не бывает завышенной». Два с лишним года в Канберре Попов прожил в общежитии Института спорта. Кровать, шкаф, тумбочка в крохотной клетушке и телевизор в холле обходились ему в сорок долларов ежедневно. Однажды сказал: - Бывает страшно тоскливо. Но я очень хорошо понимаю, ради чего иду на жертвы. Да и одиночество не такая уж плохая вещь. Заставляет думать об очень многих вещах. - В том числе и о том, зачем вы это делаете? - Плавание - это моя профессия. И я хочу сделать все, на что способен. - А что потом? - Одно время мне очень хотелось поступить в медицинский. На хирургическое отделение. Сейчас не могу - учеба там требует очень серьезного отношения. Но сразу после чемпионата Европы начну сдавать экзамены в аспирантуру одного из экономических университетов в Москве. Мне нравится учиться. - Когда я наблюдала за тем, как вы тренируетесь в Вене, меня не покидало ощущение того, что даже самые тяжелые задания и технические упражнения доставляют вам колоссальное удовольствие. Не очень вяжется это с тем, что говорят о тренировках другие пловцы. Последовала мгновенная улыбка: - Наверное, я не такой, как все. Если работа не нравится, то, на мой взгляд, стоит заняться чем-нибудь другим. А серьезно, над тем, как я плаваю, я стал задумываться только года четыре назад, когда попал к Турецкому. Помню, когда он впервые спросил меня, какие ощущения в мышцах рук я испытываю, когда локоть находится в верхней точке гребка, я обалдел. А потом научился прислушиваться к собственному организму, старался понять физиологические процессы. Это гораздо интереснее, чем прыгать в воду и просто выполнять задание тренера. В Вене выплыть из 49 секунд Попову так и не удалось. Несмотря на то, что тому были более чем серьезные причины, несмотря на то, что свои четыре золотые медали Попов без особого труда добавил к предыдущим семи, мне показалось, сам спортсмен был расстроен. Впрочем, прямого признания в своих истинных чувствах от Попова слышать не приходилось еще никому. - Расстроился я из-за другого, - все-таки сказал он в самолете. - Во-первых, из-за отсутствия тренера. Во-вторых, вроде все в порядке, выступили неплохо. Но команды нет. Такой, какая была на чемпионате Европы в 1991 году или через год, в Барселоне. Есть несколько хорошо плавающих людей. И все. В Барселоне, после того как наша сборная выиграла королевскую вотчину американцев - кролевую эстафету 4х200 метров, олимпийский чемпион американец Джон Набер, сидевший на трибуне в качестве комментатора, сказал: «Я до старта почувствовала, что Америке не видать победы: у ваших парней были глаза озверевших от голода волков. - И, помолчав, добавил: - Классная команда - всегда стая...». Тогда же на мой вопрос, не жалеет ли он, что не плавает 200 метров, Попов ответил: «Это слишком серьезная работа, на которую у меня просто не было времени. Но если когда-нибудь я начну выступать на этой дистанции, то не для того, чтобы плыть за 1.48. Надо быстрее». В Вене, мы снова вернулись к этой теме. - В этом году вы впервые сказали, что хотите начать плавать еще одну индивидуальную дистанцию - 100 метров на спине или 200 метров вольным стилем. Это серьезно? - Более чем. Скорее первую. Если я начну готовить 200 метров, это автоматически будет означать участие в эстафете. С точки зрения международной конкуренции у России сейчас этой эстафеты нет. Значит, никакие мои усилия не будут иметь смысла. Вы не представляете, насколько бывает унизительно прыгать в воду и пытаться сократить отрыв, отыграть который способна только машина. А в спринте на спине лидера мирового класса сейчас нет. Владимир Сельков может выиграть эту дистанцию, а может и проиграть. Точно так же, как испанец Мартин Лопес-Суберо, американец Джефф Роуз, канадец Марк Тьюксбери. Значит, место вакантно. - Вы уверены, что сумеете его занять? - Думаю, да. - А хватит ли результата, с которым вы последнее время плаваете «сотню» вольным стилем, для победы в Атланте? - Я более чем уверен, что при необходимости смогу плыть быстрее. Но вряд ли это понадобится. Игры - это в первую очередь состязание нервов и тактики. На высшем уровне результат редко зависит от состояния мышц. Важно, чтобы была готова голова. И, как мне кажется, иногда бывает тактически выгоднее не «светиться» с чересчур высоким результатом до начала таких соревнований... В Вене один из немецких пловцов пожаловался своему тренеру, что очень неуютно почувствовал себя перед заплывом, посмотрев Попову в глаза. Когда Попов об этом узнал, то парировал: «Значит, пусть не смотрит». Мне же как-то сказал: - Мне трудно объяснить, но иногда бывает достаточно бросить на соперника взгляд, чтобы мгновенно определить, способен ли тот на борьбу. И вывести его из борьбы, если есть такая необходимость. - Кстати, что такое вы сказали на чемпионате Европы перед стартом на дистанции 50 метров англичанину Марку Фостеру, который попал в финал с лучшим результатом? Он сразу как-то сник. - Это было так заметно? Я просто поинтересовался, почему он не спросил моего разрешения занять лидерскую дорожку. А когда он сказал, что хочет получить золото, я добавил, что ему вполне хватит той цепи, что он носит на шее. - Сами вы принципиально не носите никаких украшений? - Когда-то носил. А однажды почувствовал, что не хочу, что-то в этом раздражает. С тех пор - только часы. Их у меня несколько. На разные случаи жизни. Не надену же я эти, - Попов шевельнул рукой, на которой громоздились черные CASIO, - под выходной костюм? - Откуда в вас такое стремление к элегантности, комфорту, я бы даже сказала, роскоши? - Не знаю. Я всегда очень спокойно относился к материальным ценностям, хотя не могу сказать, что родители, пока был маленьким, мне в чем-то отказывали. Они оба работали на секретном заводе, в двухстах километрах от Свердловска, неплохо зарабатывали, так что все необходимое в доме было. Да, если честно, я никогда особо и не задумывался, во что одет. А года четыре назад впервые поехал на международный турнир в Монте-Карло - тот самый, где на заключительном банкете обязательно присутствует принц Альбер. До сих пор помню, какой стыд испытал, сидя в джинсах и рубашке на фоне по-вечернему одетой публики. Еле дождался окончания торжественной части и немедленно ушел. И впервые задумался над тем, что хочешь не хочешь, а встречают все-таки по одежке. А мне это не безразлично. - Могу сказать вам, как женщина: в этом году в Монако вы были совершенно неотразимы. Но тоже покинули торжество очень быстро, несмотря на то, что второй год подряд вам отводят место за одним столом с членами княжеской семьи. - В спорте я придерживаюсь законов бизнеса: если условия сторон выполнены, взаимный интерес заканчивается. Поэтому, как только истекает время, требующее моего присутствия, считаю себя вправе отдыхать так, как хочу, и там, где хочу. Месяц назад Попов перебрался из институтского общежития в дом, снятый на паях с друзьями. И когда он приехал в Вену, мы впервые начали говорить не о плавании, а о цвете и фасоне занавесок, коврах, обоях, жареных по-домашнему грибах с картошкой и цветах, посаженных у входа. «Никогда не думал, что заниматься домом так интересно», - подвел итог теме Попов. Только тогда я поняла, насколько не хватало ему Дома все эти годы. И вспомнила фразу, сказанную когда-то: «Ужасно иногда хочется побыть маленьким...». - Вы не думали о том, чтобы перевезти поближе к себе родителей? - А куда? В Волгоград? Меня и там не бывает. Они же окажутся в абсолютном одиночестве. Куда-то еще? Такого места нет. Я не способен сейчас отдавать себя семье. Как, впрочем, и создать свою собственную. Хотя, размышляя абстрактно, очень люблю детей. - Тогда и вопрос мой будет абстрактным. Кого бы вы хотели бы иметь - сына или дочь? - Сына. Я единственный ребенок в семье. У отца есть брат, у него две дочери. На мне род заканчивается. - Возвращаться в Россию вы пока не собираетесь? - Пока тренируюсь - нет. Я страшно рвусь в Россию из Австралии, но чем дольше нахожусь здесь, тем больше меня убивают хамство, беспредел, грязь. Да и не только здесь. Вы когда-нибудь обращали внимание на тех русских, которых сейчас встречаешь за границей? - Почему сейчас? Как сказал в свое время мой отец, работавший главным тренером сборной и соответственно много времени проводивший за границей, «нет более омерзительного зрелища». - Вот именно. Мат, пьянки, хамство в магазинах, пропахшая потом одежда, растерзанные сумки в самолетах... Я горжусь тем, что я русский, когда нахожусь в Австралии. Но ни за что не хотел бы быть русским в Америке, где благодаря нашим эмигрантам уже сложилось крайне негативное мнение обо всей нашей нации. - Прекрасно вас понимаю. Однако предвижу реакцию многих: легко критиковать, постоянно проживая за границей. - В России сейчас практически не осталось заметных людей, которые были бы в стороне от политики. А я считаю, что главное достоинство профессионала заключается в том, чтобы классно делать свое дело. Именно свое. В том числе и на благо страны. 1995 год
|
Плавание - Спортсмены
