|
|
|
|
|
|||
Он трижды выигрывал чемпионаты Европы. Был рекордсменом мира. На Олимпийских играх в Атланте-1996 стал бронзовым призером на дистанции 200 метров брассом, завоевав в этом виде программы первую медаль для страны после 16-летнего перерыва. А прошлым летом заболел. Настолько тяжело, что врач даже не нашел в себе сил озвучить в присутствии пациента свой прогноз. Попросил Андрея выйти из кабинета и только после этого сказал его супруге Наташе: «Не мучайте его. Купите сильнодействующие наркотики и дайте возможность спокойно умереть. Недолго осталось...» * * * – Андрюха появился в команде на чемпионате Европы-91 в Афинах, выступил там неважно, но на него просто невозможно было не обратить внимание, – рассказывал мне бронзовый призер Игр в Сеуле Дмитрий Волков. – Не могу сказать, что мы сразу сблизились. Первым делом я отметил, что Корнеев очень талантлив как брассист – гораздо талантливее меня. А значит – для меня и опасен. В то же время было тяжело отделаться от мысли, что в Андрее я в какой-то степени вижу самого себя и свой путь в плавании: дебютировал я в команде тоже в 16 лет, и тоже, выиграв отбор, провалил первые международные соревнования – чемпионат мира в Гуаякиле. Потом мы с Корнеевым несколько лет вместе тренировались в группе Владимира Радомского, и я быстро понял, насколько хорош и неудержим Андрей в работе. Он невероятный пахарь. Так тренироваться способны очень немногие, поэтому мне было искренне жаль, что полностью реализовать в плавании свой потенциал Корнееву так и не удалось. Почему он нечасто выигрывал? Наверное, все дело было в нервной системе. Андрей был очень ранимым, выходил из себя как по поводу, так и без – достаточно было любой ерунды, чтобы он «взорвался». Но внутренне в нем ощущалось что-то очень настоящее. Даже удивительно: при том что в сборной команде Корнеев почти ни с кем не общался и слыл крайне закрытым человеком, когда прошлой осенью ему потребовалась помощь, откликнулось множество человек. Десятки людей ежедневно присылали письма, передавали деньги на лечение, а их требовалось все больше и больше. Точно знаю, что был период, когда ситуация с деньгами в семье Андрея была совсем катастрофической. Собственно, она и сейчас не сильно изменилась... * * * Олимпийский успех Корнеева в Атланте одновременно стал и самой большой его неудачей: в борьбе за золото Андрей тогда проиграл касание. Лидировал вплоть до последних метров дистанции, но на финише уступил двум венграм – Кароли Гуттлеру и Норберту Роже. Брассистам, которых за год до Игр он легко и красиво обошел на чемпионате Европы. К сожалению, в те достаточно «медальные» для страны времена бронза, пусть даже олимпийская, была всего лишь бронзой. Медалью, не способной принести ее обладателю ни денег, ни славы. Не поставили Корнеева и в комбинированную эстафету. Все прекрасно понимали, что речь идет как минимум о серебряной медали, а в этом случае желающих стартовать в составе команды всегда набирается больше, чем вакантных мест. Сам Андрей внешне тогда даже не расстроился. Промолчал. Единственный раз на моей памяти он позволил себе поддаться эмоциям на этапе Кубка мира в Париже в марте 1998-го, где установил мировой рекорд на своей коронной «двухсотметровке». Корнеев бесновался в воде после финиша, вскидывал в воздух сжатые кулаки, издавал никому не понятные звуки. Потом, с трудом выбравшись на бортик, вдруг понял, что сил не осталось и он не может идти. Так и пополз на четвереньках к тумбочке, возле которой лежали сброшенные перед стартом вещи. А на следующий день, словно в противовес потоку восторженных слов в свой адрес, совершенно буднично рассказывал: – Мне сложно плавать в 25-метровом бассейне, я – «деревянный». Вы обратили внимание, как, например, плавает немец Марк Варнеке? Он как рыба-мутант – большой, но чрезвычайно подвижный. Если, скажем, Варнеке последнего гребка немного не хватает, чтобы идеально вписаться в поворот, он просто мгновенно делает еще один. А я так не могу – организм сопротивляется. Подвижности в суставах приходится добиваться с помощью чудовищной работы. Суставы от этого ужасно болят – настолько, что каждый год я стараюсь проходить специальный курс грязетерапии. А это существенные деньги. Нельзя к тому же одновременно лечить грязевыми ваннами ноги, плечи и позвоночник – слишком большая нагрузка на сердце. Значит, курс становится продолжительнее и дороже. Самое обидное, – продолжил Андрей, – что по скорости я опережаю и Варнеке, и всех остальных, но проигрываю повороты. Поэтому высокий результат может быть, лишь когда они сами собой получаются идеально. То есть когда нахожусь на пике формы… Два года спустя Корнеев закончил карьеру. * * * Мы с Андреем договорились о встрече сразу после того, как у него был закончен достаточно продолжительный курс химиотерапии. – Все началось очень банально, – даже не ответил, а скорее выдохнул он на мой вопрос. – С изжоги, которой у меня никогда раньше не возникало. Я тогда сделал гастроскопию, получил рекомендации врача по питанию и рецепт на таблетки для улучшения пищеварения, прошел весь курс, но это не привело ни к каким изменениям. Ощущения становились все хуже. В свое время я стал по совету жены ходить к ней в группу на занятия по йоге, но и тут начал чувствовать, что выполнять привычные упражнения с прежней легкостью мне уже не удается. Потом, благодаря связям Наташи, через ее высокопоставленных клиентов удалось попасть на обследование в госпиталь Дзержинского в Балашихе, после чего врач, проводивший ультразвуковую диагностику, предложил мне показаться другим специалистам. Попал я – и тоже через знакомых – в ЦНИИ гастроэнтерологии. Там обследовали все, что только можно, неоднократно брали кровь на онкомаркеры – не определили ничего. Единственным методом, который оставался, была лапароскопия – мне предложили хирургически вскрыть брюшину и посмотреть, что происходит внутри. Я сразу согласился на операцию. Ну и... В общем, врачи ужаснулись. Помимо уже кровоточащей язвы там обнаружилась и опухоль, и множественные метастазы. Диагностировали рак четвертой степени. За все это время потерял 15 килограммов веса. Легкие наркотики вызывали рвотную реакцию, принимать их я не мог, хотя боли были такие, что несколько раз Наташе приходилось вызывать «неотложку». – Когда Наташа сказала тебе о том, что ей сказал врач? – В тот же самый день. Я не воспринял эти слова вообще. Как не воспринял поначалу и сам диагноз. Какой рак? Мне на тот момент даже сорока не было. Никогда не пил, не курил. С чего вдруг? – Даже не представляю, что ты тогда чувствовал. – Это тяжело. Но особенно тяжело было Наташе – она восприняла слова врача буквально. У меня же до сих пор нет понимания, что такое вообще возможно. Мне очень многое еще нужно сделать. У меня дети, которых нужно поставить на ноги. Поэтому я и борюсь изо всех сил. Ну да, мне бывает очень больно. Бывает тяжело продолжать терпеть эту боль. Но такого, что я могу заснуть и не проснуться, у меня в голове даже близко нет. На самом деле мне очень повезло с тем, что нашлись люди, готовые помочь. 27 августа мне выдали выписку с диагнозом, а уже 9 сентября я поступил в отделение химиотерапии. Если бы не это, я бы просто не дожил до начала лечения. Хорошо бы, конечно, чтобы это лечение началось еще раньше, но что есть – то есть. * * * – Как часто тебе приходилось задумываться о причинах, которые могли спровоцировать болезнь? – Это все такие тонкие материи… Думаю, первое, что сказалось, – мой подход к жизни в целом. Я привык себя накручивать, жить в постоянном стрессе. По характеру я совершенно не конфликтный человек, не очень эмоциональный. Поэтому все конфликты и неприятности всегда переживал молча, не выпуская их наружу. А желудок, как я сейчас понимаю, это орган, который первым реагирует на любой сильный стресс. – Что именно в твоей послеспортивной жизни сопровождалось столь сильными стрессами? – Всегда ведь хочется добиться большего, особенно когда ты прошел через большой спорт. Поскольку я не сумел за время выступлений стать, скажем так, широко известным спортсменом, то и в поисках работы мне в 26 лет пришлось начинать жизнь с нуля. Устроился инструктором в фитнес, в течение полугода попал на первую руководящую должность. С одной стороны, это, наверное, было неудивительно – имелся определенный опыт, знания, иностранный язык, неплохие менеджерские способности. Мы с женой как раз тогда взяли ипотеку, приходилось очень много работать, чтобы выплачивать долг. Просто о своих проблемах я никогда никому не говорил, и со стороны, наверное, казалось, что у меня все складывается само собой. В таких ситуациях нередко появляется зависть, конфликты, наговоры – вплоть до сглазов. Все это тоже было, как выяснилось. Когда я помотался по онкологическим больницам, посмотрел, кто там лечится, то понял, что от подобных заболеваний не застрахован вообще никто. «Запустить» болезнь способно любое негативное чувство. Сильная обида, например, которую человек годами носит в себе. Возможно, мой иммунитет был ослаблен еще и большим числом травм. Еще в спортивные годы у меня были серьезные проблемы с позвоночником – постоянно смещались диски. Перенес две операции на паховых кольцах, две – на коленях. Работать-то постоянно приходилось на грани возможного, терпеть, перешагивать через собственное не могу – иначе никаких результатов в плавании не достичь. А когда привыкаешь постоянно терпеть, бывает очень сложно вовремя понять серьезность возникающих проблем. – Лечение в нашей стране – это ведь еще и огромные деньги. – Теоретически существует медицинская страховка и, соответственно, бесплатное лечение. Просто на этом пути очень много ступеней: поликлиника, онкологический диспансер, дальнейшее распределение… Многие стоят в этих очередях годами. И сами врачи прекрасно понимают, что часть тяжелых больных до начала лечения просто не доживает. У меня же первые восемь сеансов химио-терапии привели к относительной стабилизации, но на этом улучшения прекратились. Врачи сделали еще несколько сеансов и пришли к выводу, что никакого смысла в том, чтобы продолжать травить организм, уже нет. И оперировать бессмысленно: в этом случае нужно вырезать просто все. И как потом жить? – А как ты живешь сейчас? – Так и живу. Химия ведь не вылечивает. Она просто убивает все, включая иммунитет. Поэтому сейчас моя главная задача сводится к тому, чтобы хоть в какой-то мере восстановить ткани организма. Я очень благодарен всем, кто продолжает мне помогать. Как связями, так и деньгами. Первым, кто откликнулся, узнав о моей болезни, был Дима Волков. Он для меня сейчас – как ангел-хранитель. Свел меня с врачом, который восемь лет работал в Германии в онкологическом центре и вытаскивал «отказников»: больных, от которых отказалась официальная медицина – таких, как я. И который ведет меня сейчас. А кроме этого Димка тут же поднял на ноги всех, кого только смог. Откликнулись многие. Среди них – Саша Попов, Денис Пиманков, Рома Егоров, девчонки-синхронистки во главе с Асей Давыдовой. Именно она, благодаря своему нынешнему положению в ОКР, добилась того, чтобы федерация плавания начала выделять мне некоторую финансовую поддержку – частично оплачивать медицинские препараты. Все это ведь дорого очень. * * * – Эта история сильно изменила твое отношение к жизни? – Повернула его на 180 градусов. Я и раньше был верующим человеком, но не очень сильно задумывался о духовных вещах, скажем так. Мне помогли и здесь. Свели с прекрасным духовником Новоспасского монастыря – отцом Сергием. Раньше смыслом моей жизни была постоянная погоня за какими-то условными целями. Не знаю, почему все так происходило, – возможно, истоки шли от спорта, где я вел себя точно так же: шел к цели, не видя ничего и никого вокруг. Сейчас же четко начал понимать, что и зачем делаю. – Работать ты продолжаешь? – Да. Но уже большей частью дистанционно, не в офисе. И в меньших объемах, разумеется. Работа постепенно уходит на второй план. На первом лечение. И психологический настрой. У меня же нет намерения просто как-то дожить оставшуюся жизнь – я хочу полностью вылечиться, хотя прекрасно понимаю, что это долгий и невероятно сложный процесс. А все эти химии рано или поздно приведут к тому, что организм просто не выдержит и сломается. Вот и получается, что весь мой день по минутам расписан с раннего утра и до самого вечера. Ежедневно – йога, бассейн. Мне еще и питание совершенно особое требуется – такое, которое не просто насыщает, но не было бы тяжелым и при этом давало энергию. Из животных белков – только рыба. Много зелени – для выведения токсинов и очистки кишечника. И очень много очищенной щелочной воды. Не покупной, а специальным образом обработанной. И сам я настроился на совсем другую жизненную волну. – Верующие люди нередко говорят о том, что человеку никогда не посылается испытаний, с которыми он не способен справиться. Как ты относишься к этой фразе? И пытался ли понять, за какие грехи все это тебе выпало? – Наверное, таким образом мне просто указали на то, до какой степени неправильно я жил раньше. У меня ведь до болезни было три серьезные аварии, из которых я вышел без последствий. В одной из этих аварий погиб человек. Хотя и не по моей вине. В другой раз я чуть не улетел вместе с машиной в Яузу – чудом удержался на шоссе. Третья случилась, когда я заснул за рулем перед перекрестком. Снес две машины, а мой автомобиль раскрутило, и остановился он в сантиметрах от столба, который по всем раскладам должен был ударить в самый центр водительской двери. Все это, как я понимаю, были знаки – остановиться, задуматься, что происходит. А я продолжал гнать себя дальше. – Ты всегда казался мне таким уравновешенным... – Просто никогда не показывал свои эмоции. Мне это казалось неправильным. – А насколько удавшейся считал свою спортивную жизнь? – Я ушел потому, что в 2000-м не отобрался на Олимпиаду. На чемпионате страны был вынужден сняться с финала: в полуфинальном заплыве у меня вылетело колено. Доплывал на руках, прошел в финальную восьмерку, но понимал, что еще раз проплыть дистанцию уже не сумею. 200 метров я к тому времени уже вообще не мог плавать, готовил тольк осотню». В 1996-м тоже не смог показать то, на что способен, – подготовка по целому ряду причин получилась скомканной. На чемпионате России в конце апреля был вторым, но поскольку не выполнил отборочный норматив, мне сказали, что отбираться придется еще раз. В итоге через полтора месяца я все-таки выполнил норматив, проплыв на коммерческом турнире с лучшим временем сезона в мире, а вот подготовиться к Играм за оставшееся время уже не успевал – просто удерживал форму. В Атланте ведь вообще никто не понял, каким образом я третьим стал. Все контрольные тренировки сводились к тому, что в лучшем случае попаду во второй финал. – А тренировать ты никогда не хотел? – Это вообще не мое. Я по своей сути менеджер. Сделал что-то, реализовал, поставил новую задачу, пошел дальше. Спорт же – процесс цикличный, повторяющийся. Меняются только люди. Делать с кем-то все то же самое, что в бытность спортсменом делал я сам, для меня тяжело и неинтересно. Плюс – ты не живешь в семье. Возможно, в 2000-м сказалось то, что нужно было прежде всего зарабатывать деньги. В общем, не видел я себя тогда на бортике. Хотя сейчас меня очень привлекает идея организации частных плавательных клубов. Это очень интересная работа, если думать о перспективе развития плавания в нашей стране. Таким проектом сейчас занимается Денис Пиманков, и мы даже обсуждали с ним ряд идей на этот счет. Возможно, еще поработаем вместе. Мне бы хотелось... 2014 год
|
Плавание - Спортсмены
