Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Тренерская жизнь Леонида Гурьева — один сплошной парадокс. Подготовив четырех олимпийских чемпионок и семерых чемпионок мира, он оказался вынужден в 60 с лишним лет сесть за парту, чтобы получить профильное образование. С этой темы и началась наша беседа с выдающимся тренером.

— Поздравляю вас с получением красного диплома, Леонид Александрович!

— Спасибо. Я уж думал, рекорд поставил, закончив университет в 66 лет, оказывается, нет, специалист нашего же центра Николай Степанович Пархоменко защитил диплом в 72.

— Признайтесь честно: учеба хоть что-то вам дала? Или была нужна чисто для галочки?

— Я по своему первому образованию — учитель физики. С педагогической точки зрения между учительской и тренерской профессиями много общего: методика преподавания, психология. Когда осенью на защиту диплома выходил, моим научным руководителем была моя бывшая спортсменка Анна Холманских — чемпионка мира и бронзовый призер по летнему биатлону, мастер спорта международного класса. Сама она кандидатскую защитила еще в бытность спортсменкой. Так вот, когда я всю специальную литературу перед экзаменами изучал, ловил себя на мысли, что всё это неоднократно проходил. Просто если нормальные люди идут от теории к практике, у меня получилось наоборот. Тема диплома касалась специфики биатлона, специфики стрельбы, так что для меня сильно сложного ничего не было.

— А на пенсию уйти не хотелось после ухода из сборной? Так, чтобы по-настоящему: садик, огородик, курочки…

— Летом всё это прекрасно. А зимой-то что делать? Да и опыт свой тренерский хоронить не хочется: я ведь в сборных командах с 92-го года работаю — с того самого момента, как женский биатлон был введён в программу Олимпийских игр. Поэтому, когда вернулся в Тюмень, пришёл к своей первой ученице Луизе Носковой, которая сейчас директорствует в нашей спортшколе. Работаю с детьми, а это совершенно особенное удовольствие: что хочешь — то из них и лепишь. Так сложилось, что по времени я никак не ограничен, никто по рукам не бьет, да и понимаю, что неправильно уже ничего не сделаю, всё опробовано десятки раз. Мои дети, когда я уже начал всерьёз с ними работать, даже вопрос задавали: «Леонид Александрович, а вы к нам надолго?

— Фраза, ставшая знаменитой, благодаря фильму «Офицеры»...

— Я вначале даже растерялся, когда этот вопрос услышал. Потом только понял его смысл.

— Насколько у вас были связаны руки в то время, что вы проработали в женской сборной России?

— Ну, как, связаны. Просто там всё приходилось согласовывать со старшим тренером, постоянно держать в голове, как он посмотрит на то или иное упражнение, на тот же холостой тренаж. Я взглянул, например, по весне, на цифры: у юниоров пять медалей было по итогам сезона, у нас ни одной. Мы сделали за год 20 часов тренажа, а они — 90 часов.

— Почему же вы не делали больше, если это так важно?

— Предлагал. И слышал в ответ, что девочки устают. А девочкам что надо, когда тренировка заканчивается? Смартфоны, мобильники, планшетники. Все счастливые, довольные, что тренажа по вечерам нет. Я со стрелками очень много общался, когда начинал свой тренерский путь. Они делают 70-80% холостого тренажа и лишь 20% чистой стрельбы. Сейчас я на детях многие свои мысли проверяю: по полтора - два часа в день работаем на холостом тренаже. Контрольную гонку на днях бежали — уже две девочки стрельнули на спринте два ноля. Через три месяца после того, как впервые увидели винтовку. Психологически тренаж — очень тяжелая работа. С другой стороны, это ведь не только стрельба. Можно и уход отработать, и подход, как и куда палки положить, как винтовку снять. Вот, мы нашли на одном рубеже две «лишние» секундочки, а четыре рубежа – это 8 секунд. Сами знаете, что такое восемь секунд, когда идет разборка за места на пьедестале. Это очень серьезная цифра. Когда речь идет о секундах, я сразу привожу в пример Мартена Фуркада. Он очень рационально на рубежах всегда действовал.

— А как же распространенное среди биатлонистов мнение, что, если человек не стреляет, его научить невозможно?

— Смотря о чём мы говорим. Очень важно, как человек делает первые шаги: как его уложили, с чего он начинал. Это вообще самое важное — первые шаги. Научили ребёнка красиво писать в детстве, он с этим почерком и пошел по жизни. То же самое и в стрельбе. В детском возрасте глаз острый, пальцы хорошо все ощущения воспринимают и стрельбу быстро хватают. Совсем другое дело, когда в биатлон спортсмен приходит из тех же лыж в 25 или 26 лет, когда и глаз уже не тот, и палец не тот...Не говорю, что с такими людьми результата не сделать, но всё становится намного сложнее.

— После завершения сезона-2020 вы вернулись в Тюмень. Это было ваше желание, или вам просто не нашлось места ни в основной команде, ни в резерве?

— Не нашлось места. Если бы во главе СБР продолжал оставаться Владимир Драчев, полагаю, я остался бы в команде, поскольку мы изначально обговаривали с ним некую стратегию работы. Мы ведь, считайте, три года шли со всеми нашими спортсменками к тому, чтобы в спринте находиться на двух рубежах 50—55 секунд, а в тех гонках, где рубежей четыре, минуту и 50 секунд, а не минуту десять и две пятнадцать, как это было раньше. Просто, когда мы к этим цифрам подошли, мировая элита уже стала стрелять 45 секунд на двух рубежах и 1.30 на четырёх. Но даже при этом мы уже сильно в стрельбе не проигрывали. Как и в функциональной части. Когда при смене руководства сметают всех специалистов — это неправильно даже стратегически. Потому что помимо тренировочного процесса есть определённые контакты с тренерами, с фирмами, определённые наработки с теми же парафинами, порошками, с экипировкой, со сборами, и так далее. Взять тот же отстрел оружия: у нас с Николаем Степановичем Загурским вся логистика была отлажена до автоматизма, никаких проблем не было. Что до ошибок — их делают в конечном итоге все тренеры. И я делал. Но у меня были учителя прекрасные, которые понимали, как важно вовремя подсказать, дать тренеру возможность исправить ошибку. Виталию Норицыну такой возможности не дали, ну так он и уехал — в Болгарию.

— Как и Александр Касперович.

— Ну, да. Почему мы до такой степени разбрасываемся тренерами, я не понимаю вообще. Помню, того же Андрея Падина в резервной сборной и женщины, и мужчины на части рвали — каждый на свою сторону тянул. Чтобы Падин именно в их команде стал старшим тренером. Тем более что Андрей, в отличие от многих своих коллег, не теоретик, а практик чистой воды, специалист, каких единицы. А чем плох тот же Касперович? Как организатор, как тренер, он очень сильный. Мы сейчас говорим о том, что в мужском биатлоне у нас надёжен только Логинов, но ведь именно Касперович подготовил Логинова к прошлогоднему чемпионату мира. Сашка и психологически очень сильно поднялся, улыбался там постоянно. Ходил в горы с палками едва ли каждый день. Уходил утром, приходил к обеду. В результате отработал классно, и всё у него получилось. Касперович и в Болгарию-то уехал, чтобы была гарантированная аккредитация на все соревнования, чтобы ближе к Логинову находиться.

— И как только схема взаимодействия была нарушена, Логинов просел?

— Я склонен списывать это на издержки индивидуальной подготовки. Саше надо было один-два сбора провести в подготовительный период вместе с командой. Посоревноваться, эстафетки какие-то побегать, масс-стартики. То есть, понять для самого себя: отстаю ли я, не отстаю, в нужном ли направлении работаю. Не случайно же сейчас во всем мире существуют команды, и даже очень сильные гонщики рвутся работать именно в их составе. Индивидуальная подготовка еще никому не дала ничего хорошего — эффект от таких тренировок может быть на два-три года максимум. Плюс рядом обязательно должны быть сильные партнеры. Мы когда с покойным Виталием Николаевичем Фатьяновым в сборной команде работали, специально лыжниц к своим тренировкам привлекали. Пойдет стрельба, не пойдет – не так важно. Главным было «рысаков» этих на лыжню притащить, чтобы они работали разгоняющими, вытаскивали функционально наших спортсменок. И у нас получалось очень хорошо.

— Боюсь, целый ряд спортсменов не согласятся с вами относительно индивидуальной подготовки.

— Ну есть же очевидные вещи. Ты контрольную гонку бежишь — заведомо первый. Где «потерпеть», где сила воли, где характер? Как всё это вырабатывать, если конкурентов рядом нет, контактной борьбы нет. Сейчас даже в рамках сборной напрашивается мысль, что все контрольные забеги надо проводить только в формате масс-стартов. Потому что на том же чемпионате мира у нас сплошная контактная борьба: пасьют, масс-старт, эстафета смешанная, эстафета большая, сингл-эстафета. Да в том же спринте на одном кругу собирается по 50-70 человек. И все они что-то тебе навязывают. Нам же нужно, чтобы спортсмены в любой ситуации хорошо ориентировались. Чтобы принимали правильные решения на лыжне, на рубежах.

— Постоянно держать спортсменов на длительных сборах, как это делается у нас, тоже ведь не совсем правильно?

— У нас был опыт Вольфганга Пихлера, который 14 дней работал с командой на сюоре, а на следующие 14 дней спортсменок по домам распускал. В России так нельзя. Мы непривычны к такой системе. Возвращается, допустим, спортсменка на 14 дней, региональные тренеры не всегда под эти сроки подстроиться могут, кому-то на другие сборы приходится уезжать. Соответственно, чтобы тренироваться, надо сначала все мишени самой наклеить. Да и условия... Хорошо, у нас в Тюмени сетка вокруг стадиона, всё обнесли, чтобы никто чужой не залез, а на других-то стрельбищах такого нет. Винтовку оставил на рубеже, через круг пришёл — и не факт, что оружие у тебя будет.

— И практику двухнедельных сборов было решено прекратить?

— Сам Пихлер и сказал спустя какое-то время на тренерском совете, что надо к 20-дневным сборам переходить. Вот только он не знал, что делать в эти 20 дней. Лупил в плане нагрузок сразу, с первого дня, и до последнего, так что девчонки к концу третьей недели вообще вставали. Особенно это касалось работы в горах. В горах Вольфганг вообще не знал, как тренировать — понятия не имел, что такое гора. С той же штангой ему понадобился год, чтобы понять, что штанга в биатлоне не работает. Но поначалу-то сколько восторгов было: ой, Света Слепцова рекорд поставила, 40 кг взяла. Через три месяца 45, потом 47. Ну, и что? Зачем они нам, эти мышцы?

— То же самое мне недавно говорил ваш знаменитый коллега Александр Грушин применительно к лыжным гонкам. Что совершеннейшая дурь качать мышцы, которые не являются для лыжника определяющими.

— Ну так и я об этом. Сам всегда учил своих спортсменов работать только с собственным весом. Настя Кузьмина мне как-то сказала, что всю свою карьеру делала то же самое, в точности, как я её приучил. Большие мышцы питать нужно, тащить нужно по лыжне. На высоте делать это вдвойне тяжело. А в Европе почти все соревнования в горах, потому что снега в низинах нет.

— Болельщики до сих пор обсуждают провал российских биатлонистов на чемпионате Европы, где наша сборная впервые за 26 лет не завоевала золотых наград. На ваш взгляд, стоит ли придавать этому значение?

— Давайте всё-таки не будем забывать о том, что чемпионат Европы — вторые по своей значимости соревнования после мировых первенств, в то время как Кубок мира — исключительно коммерческий турнир, где идет зарабатывание денег. Раз так, нужно не просто выступать, но и выставлять достойную команду. Я, например, не понимаю, зачем привозили в Польшу Настю Шевченко и Даниила Серохвостова. Если мы говорим о том, что Шевченко нужно поберечь перед юниорским чемпионатом мира, то зачем ставим её на дистанцию 15 километров и радуемся 4-му месту? Поставьте её на спринт, пасьют и на эстафету, пусть дистанции коротенькие бегает. Почему было не запустить Серохвостова в эстафету? Зачем мы ставим туда 30-летних, смысл в чём? Хотя в чём — вполне понятно.

— И в чём же?

— Посмотреть результаты того же Евгения Гараничева в сравнении с молодыми. Если молодые окажутся сильнее, значит, брать их на чемпионат мира, как взяли Карима Халили. Но ведь больше и выбора не было. Никита Поршнев переболел ковидом и не восстановился, Семён Сучилов и Кирилл Стрельцов тоже оказались никакими. Ну, и кого отправлять в сборную? Разумеется, самого опытного — Гараничева. Вот и весь расклад. Не знаю, почему так у нас получается: отбираем, отбираем всегда кого-то куда-то, а команда никакая.

— Есть мнение, что спортсменов сильно выхолащивают непрерывные отборы.

— Главная наша ошибка заключается, как мне кажется, в том, что мы каждый год достаточно бездумно меняем правила. Много раз говорил: этого нельзя делать. Допустим, отборы прошли в декабре или ноябре — сразу положите на бумагу: что получилось в плане результатов, что нет. Не нужно тянуть с этим до весны или до лета. Не устраивают результаты чемпионата Европы? Значит, в отборе спортсменов мы где-то ошиблись. И нужно уже сейчас ломать голову: почему это произошло? У нас же из года в год одно и то же: летом придумываются правила, осенью объявляют: правила новые, критерии новые, всё поменяли. А по-сути продолжается та же самая неразбериха.

— После того, как подопечные Михаила Шашилова выиграли эстафету на этапе Кубка мира в Антхольце, очень многие заговорили о том, что женская сборная возрождается. У вас есть ощущение, что команда, действительно, прибавила? Или это просто некое стечение обстоятельств, и обольщаться рано?

— Мне сложно судить об этом, находясь вне сборной. Эстафета в том составе, что бежал в Антхольце, очень сильная получилась. Четырёх спортсменок такого уровня ни у кого в мире, наверное, нет. Дай Бог, чтобы всё у них сложилось, чтобы они не повторили ошибки, которая случилась у нас в Нагано в 1998-м году. Мы настолько явно были фаворитами, что девчонки были готовы на что угодно, лишь бы в эстафету попасть. Понимали, что золотая медаль обеспечена. Но мы эстафету проиграли. Галя Куклева упала в какой-то ложбине, там замешкалась. Потом Альбина Ахатова не на тот круг пошла, через сто метров обратно вернулась. Но сейчас девчонки у нас боевые, даже индивидуально могут хорошо выглядеть. Тем более, на одной высоте со стадионом живут, должны хорошо к этой высоте приноровиться.

— Как много зависит на чемпионате мира от эмоционального настроя спортсменов?

— Всё зависит. В том, что касается функциональной части, ты в ходе соревнований уже ничего не поправишь и не поднимешь. Можно только сломать человека, перегрузив его работой. Поэтому я всегда всем своим говорил: самое главное на чемпионате мира или Олимпийских Играх — выспаться. И всё будет нормально. А вот если уже начал накручивать себя, тараканов запустил в голову, как бы нолик стрельнуть, как бы в призеры попасть… всё, капец, сгоришь капитально. Я часто слышу: мол, психолога надо в команду, чтобы спортсмены могли с ним работать. Но это палка о двух концах. Во-первых, не каждый допустит чужака до своего личного. Психологу же интересно понять спортсмена. Он начинает зудеть, ходит неотступно за человеком везде, и на стрельбище, и в отеле, и днем, и вечером. Порой спортсмену хочется просто отдохнуть и расслабиться, а психолог его ковыряет, ковыряет, ковыряет.

— Большинство специалистов вашего поколения привыкло считать, что психологом должен быть тренер.

— Так и есть. Вот, пришел в сборную Шашилов со своими девчонками, он их досконально знает: где надавить, где прикрикнуть, где пошутить. И он ведь действительно объединил команду, хотя толком многих не знал, тем более что поначалу они работали со своими тренерами. Татьяна Акимова готовилась с Николаем Лопуховым, который очень сильно поднял её после рождения ребенка, Женя Павлова — с Костей Поповым, Ульяна Кайшева тренировалась у себя в Удмуртии.

— Ваша подопечная Лариса Куклина, которую было решено привлечь в сборную почле чемпионата Европы, способна усилить женскую команду?

— Для эстафеты может пригодиться. Лариса — спортсменка стрелкового плана, она очень сильно стреляет, в принципе, никаких проблем с ней в этом раньше не было. Мы ещё с Виталием Норицыным много на эту тему говорили. Я убеждал его, что эстафету должны бежать прежде всего хорошие стрелки. Тем более — смешанную эстафету. На чемпионате мира это первый вид программы, там все страны будут своих сильнейших ставить, чтобы зацепить медаль. Медаль зацепили — и пошли дальше по всему чемпионату с высоко поднятой головой. Вообще, знаете, часто стал задумываться: все наши олимпионики — от Гали Куклевой и Луизы Носковой до Альбины Ахатовой и Насти Шипулиной — состоялись, когда никаких условий для тренировок в Тюмени толком не было. Ни стрельбища, ничего. Оружие хранили в ДОСААФ, или вообще, где придётся. Стреляли в логах. Ставили на той же «Жемчужине» в гору щиты и стреляли. На автомобильной дороге катались на роллерах — повезло, что ни травм, ни несчастных случаев не было. Тренажерные залы непонятно, где арендовали. Сейчас есть всё о чём я когда-то мечтал: стрельбище с подъемом, свои тренажерные залы, питание, проживание, интернаты, а вот результата… Хотя если взять лыжников — и Саша Большунов здесь варился до того, как в Архангельск уехал, Денис Спицов полностью прошел всю подготовку, начиная с интерната, Иван Якимушкин, Татьяна Алешина (Сорина). У нас тренируются Евгений Белов. Глеб Ретивых. Все на —Тур-де-Ски» бегали, сейчас на Кубках мира бегут. Смотришь на них и думаешь: ну, почему в биатлоне-то так?

— С языка сняли вопрос.

— Думаю, дело прежде всего в организации процесса. У нас в Тюмени старший тренер по лыжным гонкам Андрей Иванов очень чётко выстроил всю тренерскую вертикаль расставил всех специалистов по позициям. Кого-то пригласил со стороны, кто-то приехал вместе со своими спортсменами, но так или иначе все в эту цепочку очень хорошо вписались. В биатлоне всегда была некоторая разорванность между детским спортом и взрослым. Сколько бы мы ни говорили о том, что так или иначе работаем на сборную, делаем общее дело, а червячок точит всех. И меня точил первое время: отработал со спортсменом четыре года, отдал его наверх, он через пять-десять лет возможно станет чемпионом мира или Олимпийских Игр, до этого ещё нескольких тренеров поменяет, и про тебя забудут вообще. Когда-нибудь, может, и вспомнят, но когда? Ну и кому хочется на дядю работать? Это разве что для меня сейчас уже не важно: во-первых, я на пенсии, во-вторых, мне просто нравится возиться с детьми.