Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

С олимпийским чемпионом Сочи мы встретились в Рамзау, где проводила первый снежный сбор группа Маркуса Крамера. По холлу отеля были в изобилии развешены шутливые рукописные плакаты, поздравляющие Легкова с избранием в Московскую областную Думу, так что первый вопрос собеседнику напрашивался сам собой:

– Каков ваш нынешний лыжный статус: вы продолжаете тренироваться серьезно, или же просто катаетесь для собственного удовольствия?

– Тренируюсь я всегда серьезно. Находиться в сборной команде и не работать наравне со всеми для меня неприемлемо. Может быть после Игр в Сочи не все пока получается так, как хотелось, но на это есть объективные причины. В процессе подготовки к той Олимпиаде мне пришлось столько всего сделать как в физическом, так и в психологическом, эмоциональном плане, что после всего пережитого наверное не мог не наступить спад. Я не жалуюсь, не хочу сказать, что мне нужна какая-то разгрузка, или что не могу настроиться на серьезные результаты и новые победы, но складывается все пока в этом отношении не очень для меня просто.

– Но вы продолжаете держать эти результаты в голове и мечтать о них?

– Как любой спортсмен моего уровня.

– Согласитесь, что вы – не любой спортсмен. Более того, вся ваша карьера достаточно драматична и я бы сказала, кинематографична: выступали на трех Олимпиадах, причем на двух первых без особого успеха, в тридцать один год – более чем солидном для спорта возрасте – вне просто реализуете свою заветную цель стать олимпийским чемпионом, но делаете это в заключительной гонке Игр, ухватив за хвост возможно свой последний шанс. О более яркой точке в спортивной карьере думаю не мог бы мечтать ни один спортсмен в мире. Но вы эту точку не ставите. Почему? Не можете жить без лыжных гонок?

– Перед Играми в Сочи я довольно часто думал о том, что если выиграю медаль, то сразу закончу бегать: слишком долго и тяжело шел к этому результату. Но после того, как выиграл и увидел, что могу быть первым, что мои усилия увенчались успехом, что сам я в каком-то смысле стал гордостью и славой страны, появились другие мысли. Я понял, что совершенно невозможно закончить со спортом, разом все обрубив. А кроме того 16 лет профессиональной спортивной карьеры – это все-таки серьезный срок. Нагрузки, тренировки, режим – все это уже настолько глубоко сидит в спортсмене, что, порой, трудно представить свою жизнь иной. Я пока просто не представляю. Понимаю прекрасно, что не смогу ничем компенсировать эмоции, которые столько лет давал мне спорт, даже если по-прежнему буду каждое утро выходить на пробежки и делать зарядку. Мне нужен адреналин, мне нужен пьедестал, нужно ощущение антуража Кубка мира, нужно продолжать чувствовать себя лидером. Короче, есть очень много моментов, из-за которых я не могу разорвать со спортом отношения.

– А может быть вам просто страшно уходить из жизни, где все давно знакомо до мелочей, в совершенно новую, неизвестную реальность, в которой к тому же придется начинать строить карьеру с нуля?

– Возможно есть и это тоже. Хотя один раз мне уже удалось изменить собственную жизнь и в определенном плане начать все сначала – после Игр в Ванкувере, где я стал четвертым. Это было, как мне кажется, намного страшнее, чем просто уйти из спорта в обычную жизнь. Но насчет страха вы, безусловно, правы: он рано или поздно возникает у любого профессионального спортсмена. Ты изо дня в день делаешь определенную работу, знаешь свой распорядок дня, причем каждый из этих дней расписан на много месяцев вперед, знаешь, что и как должен делать, чтобы появился результат. Кто-то живет так десять лет, кто-то двадцать. А потом уходишь и чувствуешь себя как птенец, выброшенный из гнезда на дорогу. Я уже не раз приводил это сравнение, но оно по моим ощущениям действительно очень точное.

– Вы ведь не можете не понимать, что выиграть Олимпийские игры можно лишь в том случае, если ты готов на протяжении многих лет приносить в жертву этой цели абсолютно все. Сейчас в вашей жизни помимо спорта появилось довольно много самых разных занятий, отнимающих время, энергию, силы. Означает ли это, что спортивный результат уже не стоит во главе угла?

– Результат для меня по-прежнему важен, но несколько иначе, чем это было раньше. Для начала я очень хорошо понимаю все меру ответственности, которая продолжает на мне лежать до тех пор, пока я нахожусь в национальной команде. На мою подготовку по-прежнему выделяются деньги и могу сказать, что каждую копейку этих денег я отрабатываю честно: никто не может сказать, что я прихожу на тренировку и в чем-то халтурю. Да, я уже не одержим результатом до той степени, как перед Сочи. Мне действительно порой приходится разрываться между тренировками и какими-то другими делами.

При этом я отдаю себе отчет в том, что впереди у меня чемпионат мира, а возможно и еще одни Олимпийские игры, и я совершенно не хочу оказаться там в роли спортсмена, на которого все смотрят с сожалением, вспоминая о том, каким он когда-то был. Для того, чтобы этого не произошло, я постоянно ищу какие-то новые вызовы. Меняю лыжи, пытаюсь изменить подготовку, начинаю смотреть на какие-то процессы другими глазами, размышляю о том, что может быть пришло время стать гонщиком двух-трех дистанций, а не полного сезона. Тридцать три года это в лыжах с одной стороны не так уж и много, но в то же время начинаешь все острее чувствовать, как молодежь наступает на пятки. Главное я точно знаю, что совершенно невозможно добиться результата, когда ты постоянно находишься в зоне комфорта. А вот когда из этой зоны выходишь, тогда и делаются великие дела.

– Абсолютно с вами согласна. Просто когда идешь к первой олимпийской медали, мотивация столь сильна, что помогает терпеть любые нагрузки и переносить любой дискомфорт. Просто потом все это перестает работать. И люди сталкиваются с тем, что цель выиграть Олимпиаду еще раз уже не может их мотивировать в прежней степени.

– Почему же тогда не так обстоит дело за границей? Почему иностранцы, выиграв Олимпиаду, не теряют мотивации, а начинают думать: «Вау, как это круто! Я еще хочу»

– Может быть потому, что в России на профессиональный спорт многие смотрят не как на удовольствие, а как на возможность выйти на более высокий уровень благополучия? И теряют интерес к тренировкам, когда этот уровень достигнут?

– Не знаю. Мне кажется, я никогда не смотрел на спорт с точки зрения какой-то выгоды. Не могу сказать, кстати, что после Олимпийской победы моя жизнь сильно изменилась. У меня остались те же друзья, да и мотивация не исчезла.

– Если бы она не исчезла, у вас, полагаю, в послеолимпийском сезоне были бы несколько иные результаты.

– Не факт. Я ведь не знаю, что происходило бы со мной в том случае, если бы в Сочи я не выиграл. Возможно все было бы точно так же, если не хуже. Я слишком много отдал для того, чтобы просто прийти к тем Олимпийским играм. Говорю это не для того, чтобы кто-то прочитал интервью и меня пожалел: в той реальности, в которой мы живем, вообще не стоит рассчитывать на чужое сочувствие. Когда что-то у спортсмена не получается, его скорее обольют грязью.

– Вас это сильно задевает?

– Нет. Просто констатирую факт. И верю в то, что запущенный однажды бумеранг всегда возвращается. Каждому из нас за все дела в этой жизни рано или поздно воздастся по заслугам. А возвращаясь к вашему вопросу о мотивации – да, ее порой сложно найти. Но давайте подумаем о том, что я, возможно, нужен команде, причем нужен именно в том статусе, в котором нахожусь. Олимпийские игры уже совсем скоро, я постоянно присутствую в коллективе, где много молодых спортсменов, они смотрят на то, как я работаю на тренировках, как отношусь к себе. Если все это хотя бы на десять процентов поспособствует нашему общему результату в Пхенчхане, получается, что я уже остался в спорте не зря.

– А каково это – чувствовать, как более молодые непрерывно точат о тебя зубы?

– Приятного мало. Лыжные гонки – очень индивидуальный и очень эгоистичный вид спорта. И я, разумеется, абсолютно не хочу, чтобы кто-то у меня выигрывал. Если бы до Сочи меня кусали со всех сторон так, как начали кусать после и кусают сейчас, я бы не разговаривал с вами, сидя на диване, а пахал бы на лыжне. А по ночам бился бы в подушку головой, пытаясь придумать, за счет чего могу уйти еще дальше вперед. До Игр я ведь даже близко никого к себе не подпускал – на всех скоростных тренировках, на всех контрольных. Сейчас в каких-то аспектах за соперниками приходится тянуться уже мне. Но это тоже в определенном смысле дает мотивацию.

– Бригада, в которой вы работали до Игр в Сочи, была уникальным явлением в российском спорте. Мне казалось по крайней мере, что и вам, и всем, кто вместе с вами работал под руководством Изабель Кнауте и Рето Бургермайстера, было очень комфортно находиться в одном коллективе. Не жалеете, что пришлось расстаться?

– В нашей жизни когда-то все заканчивается, правильно? К этому, считаю, тоже нужно относиться спокойно. У нас действительно была хорошая бригада, хорошие четыре года, и я отдаю себе отчет в том, что мне очень повезло на самом деле – оказаться в нужное время в нужном месте и в окружении правильных людей. Хотя мало кто вообще мог поначалу предполагать, что работа с Изабель, которая первоначально пришла в команду массажистом, приведет к такому результату.

Правда сейчас, оглядываясь назад, я все чаще прихожу к выводу, что основным человеком, который в 2010-м по сути решил мою судьбу, оказался Виталий Леонтьевич Мутко. Я не приходил к нему за помощью, ничего не просил, мы просто летели одним рейсом из Ванкувера, где я был совершенно убит своим четвертым местом и отрыдался по этому поводу во все микрофоны. Именно тогда Мутко вдруг сказал, что верит в меня и во всем готов поддержать. В том числе и в ситуации, если я найду иностранного тренера и уйду к нему, как ушел в коньках Иван Скобрев. Если бы не тот разговор, мне и в голову наверное не пришло бы искать варианты. И не факт, что я вообще что-то выиграл бы в своей жизни.

– Почему сейчас вы решили продолжить работу с Маркусом Крамером?

– Потому что работал с ним все предыдущие годы – с того самого момента, как образовалась наша бригада. Маркус писал нам все тренировочные планы, после чего мы разбирали их вместе с Изабель. Она же, продолжая оставаться физиотерапевтом, организовывала все, что нам нужно для работы: переезды, перелеты, отели, обследования, лечение, если таковое было нужно, всяческие тесты. Но говорить о Крамере, как о тренере, в тот период мы не могли: он по контракту работал со сборной Германии и лишь периодически частным порядком выбирался к нам на сборы на два-три дня. Сейчас работа с немцами закончена, так что Маркус – полноправный тренер сборной России.

В тот период, когда наша совместная работа только начиналась мы столкнулись с проблемой, что тренера в нашей группе официально нет. Изабель занять эту должность не могла, вот и возникла кандидатура Бургермайстера, который до прихода в российские лыжные гонки работал в Швейцарии со всеми желающими, обучая их правильно ездить на лыжах. Рето – хороший специалист, очень коммуникабельный, очень пунктуальный, выполнял массу всевозможной технической работы. Но центральной фигурой в нашей группе он тем не менее никогда не был.

– Ваши тренировочные планы после победы в Сочи претерпели хоть какие-то изменения?

– Нет. Разве что появилось ощущение хронического недовосстановления, я бы так сказал. Все-таки возможности сосредоточиться исключительно на тренировочном процессе у меня сейчас нет. Но об этом я не жалею. Считаю, что силы, которые сейчас вкладываю в свою общественную деятельность, в только-только начавшуюся депутатскую работу, в развитие моего клуба «Пересвет», могут дать моему виду спорта ничуть не меньше, чем моя победа в Сочи.

– Президент краснодарского футбольного клуба Сергей Галицкий, который на свои средства построил на Кубани футбольный стадион, сказал в интервью, что подобные вложения никогда не окупят себя с точки зрения бизнеса, скорее это безвозмездный вклад в футбольное будущее страны. Способен ли окупить себя такой клуб, как “Пересвет”? Другими словами, это для вас – социальная история, или все же коммерческая?

– Не думаю, что такие проекты вообще способны окупить себя в ближайшие десять, а то и двадцать лет. Поэтому для меня это – ни разу не коммерция. Я просто хочу, чтобы лыжные гонки в России продолжали развиваться. Чтобы у каждого ребенка была возможность ходить в хорошую секцию, к хорошему тренеру, кататься на хорошем инвентаре. «Пересвет» – это ведь не только лыжи, но и множество других секций. И я очень рад, что кроме меня есть довольно большое количество людей, которые заинтересованы в том, чтобы этот проект продолжал развиваться.

– В тренерской ипостаси вы себя в дальнейшем могли бы преставить?

– Пока нет.

– Не чувствуете склонности, или не хотите по каким-то иным соображениям?

– Я мог бы попробовать заниматься тренерским делом и взять на себя ответственность за судьбы спортсменов, которые хотят добиться олимпийских наград, но ведь это можно делать и другим путем, более масштабным. Например, работать над созданием условий для разивития спорта в нашей стране. Тогда ребят, способных добиться наград, может быть гораздо больше. Я чувствую в себе потенциал для масштабной работы, где мое знание ситуации в спорте – российском, зарубежном – может оказаться полезным. Сейчас я уже говорю о моей общественной, депутатской деятельности. Именно на это у меня сегодня уходит все больше и больше сил и времени.

– Знаю, что ваша олимпийская медаль хранится в клубе, чтобы ее могли видеть те, кто там занимается. А насколько часто вы сами там появляетесь?

– Как только выдается такая возможность. Это очень важно. Приходится много общаться с самыми разными людьми, с руководителями различных уровней, следить за тем, чтобы в секциях хватало необходимого инвентаря, проводить мастер-классы, спортивные уроки. Все это мне интересно. Если у меня получится реализовать все задуманное хотя бы на уровне моего избирательного округа, это уже, считаю, будет немало.

– Проводить значительную часть времени в костюме и галстуке тяжело?

– Я бы сказал непривычно. Зачастую с заседаний приходится сразу ехать на тренировку, так что баул с лыжной формой я постоянно вожу с собой в машине.

– Не могу отделаться от ощущения, разговаривая с вами, что по жизни вы скорее спринтер, нежели стайер. Как вам удавалось успешно бегать 50 километров, ума не приложу.

– Наверное все дело в том, что в обычной жизни у меня не так много свободного времени. Поэтому я и стараюсь делать все быстро, не откладывая в долгий ящик. Что касается спорта, после того, как в тренировках набирается по 11-12 тысяч километров за сезон, пробежать «полтинник» не составляет никакого труда.

– Я не собиралась затрагивать в интервью тему вашей депутатской деятельности, но все же спрошу: нет ощущения, что политика – это совсем не ваша стезя?

– На эту тему было бы наверное правильнее рассуждать, если бы мы с вами разговаривали не через месяц после выборов, а немного позже. Понятно, что для меня это пока еще совершенно незнакомая область деятельности, даже лексикон приходится осваивать другой. Но мне кажется, что если человек сумел многого добиться в спорте, приучен терпеть, не боится работать и умеет к тому же организовывать свою жизнь, он сумеет добиться результата в любом другом деле. Если захочет, конечно. А я хочу.