Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

В конце октября, когда российская сборная находилась на тренировочном сборе в австрийском Рамзау, Максим Чудов отказался от интервью. Не объяснял причин, просто отрицательно покачал головой, когда я подошла с диктофоном, и коротко сказал: «Не сейчас, ладно?»

В воскресенье, когда вся наша мужская четверка принимала поздравления в связи с победой в эстафете, Чудов выглядел наименее довольным. Но на разговор согласился. И вечером того же дня мы встретились в расположении российской сборной в отеле «Зальцбургерхоф».

- Только давайте уйдем отсюда, - Максим обвел глазами холл отеля, в котором группами расположились приехавшие из России болельщики.

- Устали от внимания?

- Нет. Просто не люблю разговаривать, если кругом народ и суета. Мне комфортнее, когда никто не мешает.

Расположившись в самом дальнем уголке первого этажа, мы начали беседу.

- Ваш партнер по воскресной гонке Максим Максимов так искренне радовался своему эстафетному дебюту во взрослой команде... А вы помните свой?

- С наскока не вспомню, наверное. Хотя... Это ведь тоже здесь было – в Хохфильцене. До этого меня долго не ставили в состав, а тогда вдруг доверили. И все сложилось на удивление удачно: и стрелял чисто, и бежалось хорошо – в мазь попали. Так что эстафетный дебют вышел на славу.

- Вас ведь тоже, как и Максимова, какое-то время держали на подступах к сборной, не допуская в основной состав?

- Особенно сильно это чувствовалось накануне Олимпийских игр в Турине. По всем критериям отбора я проходил в команду. Даже в эстафету проходил. Но в сборной на тот момент были гораздо более опытные ребята. Возможно, тренеры просто не захотели рисковать: ведь ставить в эстафету молодого – это всегда большой риск. Вот и сложилось, что первое время я бегал только индивидуальные гонки. В принципе мне это нравилось. Вообще нравится соревноваться, но индивидуальная награда, безусловно, ценнее и весомее, нежели эстафетная. Об этом вам скажет любой спортсмен.

- Я не раз слышала от тренеров сборной, что молодых надо беречь, не загружать чрезмерно раньше времени. Вы тоже прошли через такое отношение к себе?

- Да. Когда я только оказался во взрослой команде, нас – молодых - не ставили на длинные дистанции, например. Потому что они сильно выхолащивают. Как бы хорошо ты ни был готов к выступлению, сил приходится терять очень много. Не ставили и на несколько гонок подряд – давали возможность как следует востановиться после каждого старта. Хотя иногда, наоборот, толкали «под танки» - как тогда в Хохфильцене, где меня бросили в эстафету. Может быть, тренеры как раз проверить хотели – сломаюсь я, или выдержу. В этом тоже определенный риск был: если человек ломается, потом бывает очень тяжело выкарабкиваться из этого состояния.

- А самому тогда не было страшно оказаться в эстафете?

- Я очень хотел этого. На всех гонках показывал достаточно хорошие результаты, ждал, когда же на меня обратят внимание. А мне каждый раз говорили: «Ты еще успеешь». Было очень обидно понимать, что я могу добиться результата именно сейчас, а мне такой возможности не дают. Не позволяют сделать шаг наверх, который я готов сделать.

С другой стороны, спортивной злости во время того ожидания во мне накопилось много.

- Может быть, тренеры и добивались того, чтобы вырастить столь матерого волка?

- Ну, какая тут «матерость», если такие ошибки допускаю, как в эстафете? Сам себе я их, конечно, не прощу, но сейчас надо об этом поскорее забыть.

- У вас есть объяснение, почему не получилось пробежать свой этап лучше?

- Хорошо бы повтор гонки посмотреть, прежде чем что-то говорить. Наш тренер по стрельбе Андрей Гербулов сказал, что, на его взгляд, я «перебрал» в скорости на подходе ко второй стрельбе. Свою ошибку на первом рубеже - в «лежке» - я понял сразу. Но не буду сейчас о ней говорить – пусть это моим секретом останется. А вот в «стойке», действительно, не справился.

- Старший тренер вашей команды Владимир Аликин сказал, что вы просто попали на той стрельбе в чересчур сильный порыв ветра.

- Легче всего сейчас свалить все на ветер. Стрелять в такую погоду, когда одновременно дует и слева и справа, действительно, тяжело. Но на подъеме к стрельбищу я все-таки перебрал – слишком сильно загрузил мышцы. Атлеты меня поймут: бывает, что приходишь на рубеж, а мышцы ног настолько «схвачены», что в них непроизвольно появляется мелкая-мелкая дрожь. Ты не можешь ни расслабиться, ни правильно изготовиться к стрельбе. Нажимаешь на курок на автопилоте. Приблизительно это со мной и было. Когда я стал использовать дополнительные патроны, то сам понимал, что главное – не стоять долго. Потому что ветер непредсказуем – не факт, что утихнет.

У меня ведь был случай два года назад на чемпионате мира в Антхольце, когда в спринтерской гонке я потерял на рубеже слишком много времени и финишировал в итоге 13-м. Хотя мог бы как минимум стать вторым, а то и с Оле Эйнаром Бьорндаленом за победу поспорить.

О причинах неудач легко рассуждать, когда сидишь с пивом на диване перед телевизором. А на лыжне все гораздо сложнее. Каждый отдает всего себя, чтобы показать результат. Просто не всегда это получается. Мы ж не машины?

- Я внимательно наблюдала за вами на протяжении всех выступлений в Хохфильцене и видела по вашему лицу, что вы постоянно чем-то недовольны. Причем сильно.

- Да, такое есть. Возможно, я себя просто накручиваю, но у меня с самого начала в этом сезоне все идет совсем не так, как хотелось бы.

- Что именно вы имеете в виду?

- Все. Мне не нравится, как я иду по дистанции. Не чувствую, как толкаюсь, не получается регулировать дыхание, нет слаженности в движениях. Я привык полностью контролировать себя на лыжне. А сейчас это не выходит. Поэтому каждую гонку бегу «на зубах». Просто терплю.

- Но ведь это – нормальное явление для первых стартов.

- Скорее – для подготовительного этапа, который предшествует соревнованиям. Всегда есть определенный период, когда основная работа уже сделана, но нужно «разогнать» себя, подготовить к гонкам. Мне же приходится делать это сейчас. В гонке преследования, например, я целый круг прошел вплотную за Бьорндаленом. Это было чревато для стрельбы, я прекрасно понимал, чем рискую, но намеренно заставил себя держать эту скорость, чтобы с помощью Оле Эйнара преодолеть порог своих сегодняшних скоростных возможностей.

- Мне вообще свойственно заставлять себя выворачиваться наизнанку. Даже нравится истязать себя работой. Просто сейчас понимаю, что уже прошло немало гонок, в которых я оказывался за пределами первой десятки. Значит нужно выбросить из головы мысли об общем зачете Кубка мира и целенаправленно подводить пик формы к чемпионату мира.

- Получается, вам просто не хватило времени на то, чтобы подготовиться к нынешнему сезону?

- Сам пока не знаю. Как только вернусь домой после третьего этапа, хочу поднять все свои записи прошлого года и для начала просто сравнить то, что делал тогда, с тем, что делаю сейчас. Мой папа всегда следит за моими выступлениями, записывает каждую гонку – так что можно в любой момент посмотреть какие-то вещи. Разобраться в технике. Видеозапись позволяет увидеть многие вещи. Сразу становится понятно, что где-то нужно было «приподняться» чуть повыше, где-то – по другому толкнуться...

- Почему вы отказались от интервью в Рамзау?

- Если честно, мне там было очень тяжело. Ни с кем не хотелось общаться. Тренировки вообще непросто давались. Возможно, это отголоски двух последних сезонов – все-таки я выступал очень ровно и сильно и как бы выхолостил себя этим – отдал много энергии, много сил. Серьезно подкосила и болезнь после этапа Кубка мира в Корее.

- Что с вами там произошло?

- С чемпионата мира я приехал слегка простуженный и вышел на старт с температурой. До сих пор себя спрашиваю, зачем выходил? Всегда ведь говорил, что никогда не выйду на старт, если буду не очень хорошо себя чувствовать. Но... Переклинило, видимо, в какой-то момент. Боролся-то за Кубок. И мысль о том, что можно не выйти на гонку, казалась мне настолько недопустимой, что затмила все остальное. А когда побежал, то почти сразу понял, что сделал большую ошибку. Но, тут уж ничего не попишешь.
Уже потом, когда начал летнюю подготовку, долго не мог втянуться. Один день работа вроде легко шла, другой – совсем тяжело. Вот и не успел сделать все, что хотел. В принципе готов и к тому, что сезон пойдет тяжело. Значит, буду терпеть.

- Сильно вымотались за эти три дня соревнований?

- Не сказал бы. Мне нравится, когда выступать приходится в плотном режиме. Нравится тяжелая работа, которая требует больших усилий.

- В таком случае, вам должны доставлять особое удовольствие длинные гонки?

- Так парадокс в том, что спринт отнимает гораздо больше сил. Там ведь не экономишь силы – выкладываешься на всю катушку. Мне нравится, когда в гонке есть интрига. Когда можно «поиграть» с соперниками. Но это получается, если сам в хорошей форме. А не так, как было здесь в гонке преследования: карабкаешься, что есть сил, слышишь, как чужие тренеры гонят своих спорстменов, а те обходят тебя, и ничего нельзя с этим поделать.

- В Рамзау Катя Юрьева сказала мне, что старается как можно быстрее выбрасывать из головы неудачи. У вас это получается? Или «занозы» остаются?

- Конечно, остаются. Взять даже последнюю эстафету. Вроде бы все в порядке, вроде бы выиграли с большим преимуществом. А ликования нет.

- Скажите, а Бьорндален для вас – один из соперников, или все-таки особенный?

- В каком-то отношении он, действительно, особенный. Как был Михаэль Шумахер – в Формуле-1: сколько бы ни было сильных гонщиков, все стремились выиграть прежде всего у него. Когда я только пришел в спорт, то, конечно же, понимал, что в биатлоне есть по-настоящему великие - Бьорндален, Ростовцев, Пуаре. Но какого-то чрезмерного пиетета по отношению к ним не испытывал. И сейчас не сильно обращаю внимание, у кого именно выигрываю. Просто делаю свою работу, не более того.

- На вас ведь тоже многие сейчас смотрят, как на звезду.

- Не думаю об этом. Наверное, смотрят с уважением. Как на любого человека, который полностью отдается своему делу. Хотя, знаете, я много раз ездил в детские дома, общался с детьми. Не потому, что меня кто-то заставлял это делать, а просто мне не кажется правильным отказывать, если обращаются с такими просьбами. У этих детей ведь не так много радостей. Поэтому я с удовольствием покупал игрушки, привозил их. И там впервые понял, что такое, когда на тебя смотрят, раскрыв рот. Не отводят глаз, стараются дотронуться. Мне поначалу такое отношение непонятным казалось. Может быть, потому, что сам я никогда ни на кого так не смотрел. Но, знаете, это приятно на самом деле. Значит, кому-то нужно то, что я делаю.