Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

25 февраля 1997 года мир лыжного спорта сотряс самый громкий допинговый скандал: в употреблении запрешенного медицинского средства - бромантана - была уличена шестикратная олимпийская чемпионка, Герой России Любовь Егорова. Спустя два года срок дисквалификации истек. Но запланированное возвращение знаменитой лыжницы в спорт на чемпионате мира-99 в австрийском Рамзау так и не состоялось. Места в сборной для нее не нашлось.

25 февраля над Рамзау светило солнце. На душе у Егоровой тоже было солнечно. Улыбаясь всему миру, она привычно забралась в микроавтобус российской сборной, где сидели те, кто не попал в число выступающих в эстафете, чтобы ехать на стадион: «Девчонки, что вы такие хмурые?» - «А чего радоваться?» - последовал мрачный ответ. Настроение мгновенно ухнуло вниз. Вечером же я встретила Егорову в гостинице. У лыжницы были заплаканные глаза, ее губы предательски дрожали: «Я не бегу завтра. Вы, наверное, уже знаете...»

На протяжение двух лет я не раз думала, каким окажется возвращение Егоровой в спорт. Ее дисквалификация была, пожалуй, одной из наиболее нелепых среди всех известных мне случаев. Две таблетки, сохранившиеся в сумке спортсменки с 1994 года (когда бромантан вовсе не был в числе запрещенных медикаментов), с давным-давно истекшим сроком годности, были съедены на глазах у всех почти бессознательно. Так женщины глотают валерьянку перед решающим разговором с загулявшим мужем - чтобы не убить сгоряча или не сорваться в истерику.

Нервничать тогда Егоровой было от чего: первый крупный старт после триумфа на Олимпийских играх, после рождения сына, после года бесконечных операций и больниц и при этом - шесть олимпийских титулов, которые нужно было вновь отстаивать на чемпионате мира. Однако, вина была налицо: следы бромантана были обнаружены в послепобедной допинг-пробе чемпионки, медаль перешла к другой гонщице, а Егорову отлучили от спорта.

В Рамзау один из хорошо и давно знакомых мне западных журналистов, много лет пишущий о спорте, удивленно спросил: «Почему Россия не стала бороться за Егорову, не обратилась в арбитражный суд? Дело то было стопроцентно выигрышным...»

Я лишь пожала плечами. Не рассказывать же было случайному собеседнику, как почти сразу после той дисквалификации один из высших спортивных российских чинов произнес: «Нам не нужна Егорова. Она уже - отработанный материал. В Нагано мы не проиграем и без нее». Та фраза по-сути означала, что биться за свои права спортсменка конечно может, но сама и за свои деньги. И что каждый, кто официально встанет на ее защиту, вступит в противоречие с политикой Олимпийского комитета страны. Поэтому у меня хватило ума не принимать всерьез (хотя, поверить очень хотелось) другую фразу, сказанную примерно в те же сроки президентом лыжной федерации России: «Мы будем биться за Любу до последнего».

Естественно, никакой битвы не последовало. Егорова продолжала тренироваться сначала - в одиночку, потом ее стали привлекать на сборы с командой, в том числе и зарубежные, причем, видя, как она работает, тренеры не скрывали желания не только повезти спортсменку на чемпионат мира в Рамзау, но и выставить ее на последнюю дистанцию - 30 километров.

ГРИМАСЫ СПОРТИВНОЙ ФОРТУНЫ

В Рамзау законы жанра требовали хэппи-энда. Если не золотой, то хотя бы бронзовой медали, после которой смело можно было бы выносить имя гонщицы в шапку репортажа. Хотя сама Егорова еще за несколько дней до окончания срока дисквалификации расценивала свои шансы предельно трезво:

- В лучшем случае я могу быть в «десятке». Слишком тяжело на что-то рассчитывать, не выступая два года. Тем более, на «тридцатке». Короткие дистанции для меня сейчас предпочтительнее. Но в эстафету я не попадаю. Не имею никакого морального права.

Действительно, за место в эстафете (как всегда было принято считать - беспроигрышной) борьба на чемпионатах мира всегда велась очень серьезная. Захоти тренеры видеть в четверке Егорову, их не понял бы никто. Но тридцатка - это было совсем другое. За день до определения состава Егорова стартовала в контрольной десятикилометровой гонке и выиграла у ближайшей из претенденток - Натальи Барановой - больше минуты. И, несмотря на это, по-прежнему терзалась сомнениями: «А если я не добегу до финиша? Или займу тридцатое место? Может быть, действительно, не рисковать, не позориться?».

Этими мыслями, большая часть которых проговаривалась вслух, Люба терзала и тренеров. В итоге в последний перед заключительной гонкой день, когда лыжница все-таки решила, что должна бежать, несмотря ни на что, окружающие были почти уверены в том, что она сама не хочет выходить на лыжню.

Выступить на чемпионате Егоровой нужно было до зареза. Не только для того, чтобы показать окружающим, что она - та же самая Егорова, несмотря на двухлетний перерыв. Причина была более прозаичной. Участвовать в оставшихся этапах Кубка мира (то есть, хоть таким образом оправдать чертову уйму потраченных на подготовку к сезону сил и денег) спортсменка имела право лишь в том случае, если бы набрала определенное количество очков - FIS-пунктов. В этом случае у Егоровой появлялся шанс закрепиться в «красной» группе и получить определенную финансовую поддержку от Международной федерации на следующий сезон: бесплатный проезд на этапы Кубка мира, компенсацию расходов.

Все это прекрасно понимали и руководители российской команды. Иначе зачем нужно было возить опальную спортсменку на все сборы, включать ее в список участников мирового первенства, идти на немалые валютные потери...

Но в тот момент, когда, казалось, все проблемы решены и Люба все-таки выйдет на лыжню, в ход событий вмешалась третья сила. Пресса.

АНТОЛОГИЯ НЕЛЮБВИ

Журналисты не любили Егорову никогда. Даже в Лиллехаммере, где российская лыжница переживала свой звездный час и регулярно появлялась на послегоночных пресс-конференциях в качестве главного действующего лица, мало кто из пишущих мог похвастаться эксклюзивным интервью с чемпионкой. Ей даже не приходилось отказывать: сам график складывался таким образом, что после обязательного дежурного общения с прессой, которое в Лиллехаммере сопровождалось довольно убогим переводом с русского на английский и, естественно, не могло удовлетворить представитеелй масс-медиа, призеров забирала допинг-служба. А там уж надо было готовиться к очередной гонке.

Для «СЭ» Егорова все же сделала исключение. Мы закрылись минут на сорок в одной из пустующих комнат пресс-центра, куда осыпанный дождем из российских значков норвежский охранник пообещал не пускать посторонних, и я с удивлением обнаружила, что неприступная, вечносерьезная Люба - интересный собеседник и, несмотря на все спортивные заслуги и титулы - самая обычная женщина, которую за пределами лыжни безумно заботит собственная семья, желание иметь детей, дом, возможность красиво одеваться. «Вы не любите общаться с журналистами, потому что не знаете языка?» - автоматически под конец разговора поинтересовалась я. «Знаю немецкий, - еще раз огорошила меня Егорова. - Просто неловко себя чувствую, когда все набрасываются и начинают рвать на части. Понятно, интервью с чемпионами сейчас нужны всем, но после гонки просто нет сил рассказывать о ней да и просто по двадцать раз отвечать на одни и те же вопросы».

Первой из российских лыжниц, кто понял, что общение с журналистами приносит больше пользы, нежели неприятных эмоций, стала Елена Вяльбе. В отличие от подруг по команде, она не отказывала в интервью никогда. И очень быстро стала любимицей журналистов и комментаторов. Особенно - после чемпионата мира в Тронхейме, когда именно Вяльбе принесла извинения публике за проступок коллеги по лыжне. Егорова тогда даже не попыталась объясниться с прессой - журналисты получили право вершить суд по собственному разумению и по мнению главной соперницы, которая в пылу эмоций не очень заботилась о собственных высказываниях и, может быть, сама того не желая, лишь подлила масла в пожар всеобщего осуждения.

Лишь через год - на Олимпийских играх в Нагано - общаясь с лыжниками и тренерами, я с большим удивлением узнала, что многие из них отнеслись к истории с Егоровой вовсе не так, как это было преподнесено прессой. Лариса Лазутина, Ольга Данилова, Нина Гаврылюк, напротив, не скрывали сочувствия и соглашались, что Люба пострадала скорее по нелепой случайности, нежели по злому умыслу. Следовательно, и наказание не должно было быть столь суровым. Но так получилось, что их мнение до журналистов не дошло.

Взаимная нелюбовь Егоровой и представителей прессы продолжала развиваться и в Рамзау. «Какое право имеет дисквалифицированная спортсменка находиться вместе с российской командой на соревнованиях? - писали некоторые из европейских изданий во время этапа Кубка мира в Зеефельде за неделю до чемпионата мира. - Она даже не включена в состав сборной, однако российские тренеры собираются дать ей шанс. И это - несправедливо!».

В Рамзау (насколько я могла судить по разговорам в пресс-центре) не было журналиста, который бы не попытался получить у Егоровой интервью. И не обозлился бы, нарвавшись на традиционный отказ. «Я очень хорошо отношусь к российским спортсменам, и к Егоровой - в том числе, - раздраженно втолковывал мне эстонский коллега. - Более того, считаю, что ее наказали слишком жестоко. Но почему она продолжает себя так вести? Почему не дает даже шанса написать о ней так, как сама считает нужным? Неужели не понимает, что писать будут все равно?».

Он был абсолютно прав. К моменту снятия с Егоровой дисквалификации во многих газетах была предельно логично изложена схема, по которой скорее всего будут развиваться события в российском лагере. Выглядело это так: по правилам FIS каждая страна-участница чемпионата мира имеет право заявить на дистанцию четырех гонщиц из восьми. Егорова в российской команде - девятая. Запасная. Соответственно, она может перейти в основную соревновательную обойму только в том случае, если кто-то из восьмерых заболеет или получит травму. Значит со дня на день следует ожидать, что именно о таком факте заявит руководство российской сборной. И вот тогда, по мнению журналистов, FIS обязана не просто подвергнуть заболевшую или травмированную лыжницу независимой врачебной экспертизе, но и предоставить прессе официальное заключение на этот счет.

В российском лагере тем временем тоже бушевали страсти. Формально Егорова имела полное право претендовать на место в заключительном забеге, поскольку контрольную гонку выиграла она. К тому же было очевидно, что как минимум две спортсменки из восьми - олимпийская чемпионка Нагано Юлия Чепалова и Ирина Складнева в чемпионате участия не примут. Чепалова отказалась от контрольного старта вообще, а Складнева, судя по забегу, была не в той форме, чтобы бежать «тридцатку». Но ни одна, ни другая не собирались добровольно освобождать дорогу Егоровой. Не могу утверждать, но слухи были более чем активны, что на предложение тренеров сказаться больной Складнева и ее муж и тренер Сергей отреагировали предельно резко: «Если нас вынудят, скандал мы гарантируем».

Хэппи-энда не получилось. Новый скандал не был нужен ни Егоровой, ни сборной России, ни вице-президенту FIS Анатолию Акентьеву.

ПО ЗАКОНАМ СТАИ

«Вам не жалко, что Люба так и не смогла выступить в Рамзау?» - спросила я Нину Гаврылюк, памятуя о ее сочувствии в адрес Егоровой, высказанном в Нагано. Чемпионка мира изучающе взглянула мне в глаза: «Давайте сразу условимся: наши взаимоотношения в команде - не тема для обсуждения и, тем более - для интервью. Вы, думаю, прекрасно понимаете, о чем речь».

Естественно я понимала, что стоит за этими словами. Во все времена в любом виде спорта между людьми, которые вынуждены бороться за одну медаль, не было и не могло быть никакой дружбы, никаких теплых отношений. Потому что каждое конкретное золото - всегда одновременно и трагедия тех, кто мог, но так и не стал чемпионом. В лыжном спорте - особенно. Так уж сложилось, что бороться приходится в первую очередь со своими. Жалеть Егорову, лишенную права выступать, было легко. Но какое сочувствие может быть, когда все - на равных? Думаю, это же побудило взбунтоваться Складневу и Чепалову.

Собственно, даже Вяльбе, имея кучу поклонников и созданный прессой имидж всеобщей любимицы, была на протяжение многих лет костью в горле у товарок по российской сборной. Не столько потому, что всегда имела собственное мнение и поступала лишь так, как сама считала нужным, сколько из-за спортивных амбиций. Она, одна из немногих лыжниц, почти никогда не бывала в запасе. Даже когда вернулась в команду через год после рождения сына. В Рамзау же высказалась в адрес Егоровой предельно категорично, но справедливо: «Люба прежде всего должна понять, что никто ничего не отдаст ей за былые заслуги. Надо все отнимать самой. Стараться быть на голову выше всех. Тогда никому просто не придет в голову обсуждать, быть ли ей в команде».

ОТЛОЖЕННОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

В один из последних дней мы с Егоровой договорились съездить в Шладминг, расположенный в десятке километров от Рамзау - в долине.

- Увезите меня хоть ненадолго, - попросила Люба. - Никогда не думала, что так тяжело быть просто зрителем. Сначала я смотрела на девчонок и мне казалось, что все за что-то на меня обижаются. А потом поняла, что они и мыслями и чувствами все время на лыжне.В таком состоянии - не до окружающих .

Когда я заметила, что не раз видела собеседницу точно в таком задерганном и хмуром виде, Егорова согласно кивнула:

- Не спорю. Просто я впервые увидела все это со стороны. Мне теперь ко многому приходится привыкать. К невниманию тренеров, к более скромным бытовым условиям на сборах. Я не жалуюсь, понимаю, что так и должно быть: не буду же я требовать, например,чтобы мне готовили лыжи для тренировок, пока не закончена работа для тех, кто выступает? Просто иногда бывает тяжело: слишком много лет все было по-другому. Вот я и терзаюсь: может не стоило вообще продолжать тренировки? Здоровье-то уже не то, что прежде. А с другой стороны - вроде тренировалась нормально весь сезон, все нагрузки выдерживала. Да и дома - полная поддержка. А главное, я сама хочу бегать.

- Вы провели несколько сборов, постоянно встречаясь с бывшими соперницами - итальянками, норвежками... Отношение к вам после Тронхейма сильно изменилось?

- Как ни странно, нет. Больше сочувствия. Многие подбадривают: давай, мол, начинай бегать! Все же прекрасно понимают, что в спорте никто ни от чего не застрахован.

- Как долго в течение этих двух лет вы продолжали надеяться на лучшее - на то, что срок дисквалификации будет сокращен?

- Пожалуй, только первый год - до Игр в Нагано. Потом поняла, что чудес не будет. Но уже не было сил переживать по этому поводу - я тренировалась и была искренне благодарна тренерам за то, что дают мне возможность приезжать на сборы.

Через день после этого разговора Егорова бежала на сорвенованиях FIS в Словении. Возможность стартовать предоставилась почти случайно. Ее подсказал давний друг российской команды, австриец Вальтер Майер, возглавляющий сборную своей страны. Он же помог решить проблему с транспортом, предоставив машину. Естественно, на фоне чемпионатских событий, турнир не вызвал никакого интереса у журналистов. Да и победным возвращение Егоровой не получилось: она заплутала на лыжне, сделала лишний полукилометровый крюк и, тем не менее, финишировала на 10-километровой дистанции всего через восемь секунд после победительницы. Однако, программа-минимум была выполнена: необходимые для продолжения сезона очки спортсменка все-таки набрала.

- Никогда не думала, что заново привыкать к соревнованиям окажется настолько тяжело, - прокомментировала она свое выступление. - Волновалась перед стартом несильно, но, как выяснилось, совершенно разучилась правильно рассчитывать силы - прямо со старта понеслась, сломя голову. Наверное, поэтому и проскочила указатель к финишу. Подсказать же было некому.

Второй старт - всего через неделю, на этапе Кубка мира в финском Лахти оказался тоже не очень удачным. На десятикилометровой дистанции Люба слишком резво ушла на первый круг и снова не рассчитала сил - финишировала 14-й.

Впрочем, возвращение состоялось. Пускай мало кто это заметил. Именно в Лахти Егорова впервые за два года получила равные права с сильнейшими лыжницами мира - победить или быть побежденной. Все остальное зависит только от нее самой.