|
|
|
|
|
|||
С подписанием контракта со сборной Казахстана бывший главный тренер сборной России Валерий Польховский тянул до последнего. Надеялся, что все-таки окажется нужен в своей стране, что ему позвонят, позовут. Сам, правда, не сказал об этом ни слова, я просто задала вопрос в лоб. Хотя лучше бы, наверное, не задавала. Слишком тяжелым вышло молчание в ответ. В Москву Польховский ненадолго возвратился в промежутке между сборами своей новой команды. – Я с самого начала прекрасно понимал, что новый руководитель СБР будет создавать новый штаб, подбирать людей под свои мысли, свои идеи, – начал рассказывать тренер, когда мы встретились. – Отчасти, конечно же, ждал каких-то предложений, но сам по этому поводу ни к кому не обращался. А потом прошел год. – И вы стали искать для работы другую страну? – Нет. Сначала думал о том, что, наверное, пора вообще закончить с тренерской карьерой. Предложение из Казахстана поступило мне задолго до того, как я подписал контракт, просто я оказался не готов это предложение принять. Не так просто столько лет проработать в своей стране и в одночасье ее сменить. Тем более что сам я всегда был сторонником того, что российский тренер должен работать в России. – Вы работали в российском биатлоне в разные времена и много с чем сталкивались. В том числе с унижениями, недооценкой собственного труда, с чужой завистью и кознями. Хлебнули всего этого, что называется, полной ложкой. При этом вас продолжает тянуть обратно? – Вопрос хороший, но, знаете, не вся ведь жизнь состояла из этого? Когда президентом СБР был Александр Тихонов, а спонсором команды – компания «Мечел» и ее руководитель Игорь Зюзин, это был самый лучший олимпийский цикл в моей жизни в плане работы, где мне удалось реализовать свои идеи как тренеру. – Когда Тихонов и «Мечел» начали делить между собой власть в российском биатлоне и в итоге развязали войну, у вас не было внутреннего раздражения от того, что эта междоусобица, по сути, уничтожила возможность нормальной работы очень многих людей? – Конечно, было жаль, что так случилось. Все-таки система была выстроена прекрасно – Прохорову даже не пришлось ничего переделывать. С премиальными тоже все было в порядке, все исправно выплачивалось. Соответственно климат в команде был совершенно рабочим. – А потом Прохоров предложил вам пост главного тренера и в качестве руководителя женской сборной вы порекомендовали руководству СБР Вольфганга Пихлера? – Нет, это не было моим предложением. Когда я пришел в команду, вопрос по Пихлеру был уже решен. Разумеется, Вольфганг не был для меня совсем новым человеком, я прекрасно его знал, мы и сейчас продолжаем оставаться в хороших отношениях, просто в работе с российской сборной у него немного не сложилось. – Не сложилось, в смысле не повезло, или же просто не хватило квалификации? – В спорте ведь у любого тренера все обстоит в точности как в футболе: счет – на табло. Если он есть, квалификация не обсуждается. У Пихлера были прекрасные спортсмены, которые достигали очень высокого уровня. То есть при всем желании невозможно считать его «пустышкой». Другой вопрос, что сам я плотно с ним работал всего месяца три, когда он только пришел. Потом меня от него отстранили. Не знаю, что произошло, но сам Вольфганг в какой-то момент мне сказал, что будет посылать все отчеты уже другому человеку. Соответственно я перестал вникать в его работу и никаким образом больше в нее не вмешивался. – В те три месяца, что вы работали в связке, разногласия случались? – Никаких. Мы много общались, обменивались мнениями, Павел Ростовцев сбрасывал мне на почту всю тренировочную информацию, так что даже находясь на сборе с другими командами, я был в курсе всего, что происходило в группе Пихлера. * * * – У вас не было ощущения, что резко выросшие при Прохорове зарплаты и премиальные в определенной степени развратили коллектив? – В те времена я работал большей частью с резервной командой и могу сказать, что ни один мой спортсмен или тренер ни разу не дали мне повода упрекнуть их в неподобающем отношении к тренировкам. Все очень хорошо работали и знали, что результат этой работы обязательно будет оплачен. Это правильно. Тем более по отношению к спортсменам. Все-таки их век очень короток. – Мне кажется, что у многих российских спортсменов, и не только у биатлонистов, в какой-то момент произошел перелом в сознании. Люди начали думать не столько о тренировочном процессе, сколько о том, где построить дом, из какой страны заказать и привезти для этого дома мебель и так далее. – Такие вещи очень сильно зависят от тренера. Понятно, что сами по себе деньги тоже способны быть для кого-то мотивацией. Но ведь существуют и другие мотивы. Выступая в соревнованиях, спортсмен способен делать историю. Не только свою собственную, но и всего биатлона. И своей страны в том числе. – Чтобы спортсмен задумывался о таких вещах, с ним нужно разговаривать, разъяснять какие-то вещи, воспитывать. – Об этом я и говорю. Никто ведь не задумывается, почему о той же Ане Богалий, Альбине Ахатовой, Светлане Ишмуратовой, Ольге Пылевой никто и никогда не говорил, что они зазнались или «поймали звезду»? Девчонки всегда были очень большими труженицами, добросовестно работали, нашли себя в жизни, завершив карьеру. Их же деньги не развратили? Я до сих пор благодарен судьбе за то, что имел возможность с этой командой работать. Понятно, что сейчас, анализируя ту работу, я порой думаю, что какие-то вещи сделал методически иначе. Но тогда у меня не было столько опыта, сколько есть сейчас. Перед Олимпийскими играми в Турине я уже начал пробовать новые методики. Хотя достаточно показательным получился 2008-й год – чемпионат мира в Остерсунде. Меня отстранили от команды в декабре, но вся основная работа уже была сделана. И выступили девочки вполне достойно. Если бы еще не поломка оружия у Ахатовой… Хотя состав на том чемпионате у нас был совсем не звездным. – Вы так тепло сейчас об этом говорите. Не обидно было, уйдя из команды, читать достаточно жесткую критику в свой адрес из уст Ишмуратовой? – Приятного было мало. Но я себе тогда сказал: если Света действительно так думает - значит, нужно просто воспринимать ее слова как данность. Ну что я могу поделать, если она так думает? Хотя до сих пор, например, помню, как на сборе в Финляндии у Светы болела нога, и она совершенно не могла спускаться с горы во время имитационных тренировок – могла идти только в подъем. Она шла километр в подъем, потом мы по очереди с Николаем Загурским везли ее вниз на машине, и она поднималась снова, ради того чтобы Светлана выполнила заданную работу. И так восемь раз за тренировку. А ведь отношения складываются и из таких деталей тоже. Поэтому та критика стала неожиданной не только для меня, но и для тех, кто на протяжении нескольких лет был в команде и имел возможность наблюдать за тем, как мы работаем. – Но ведь эта работа не всегда была гладкой? – Конечно. На Ахатову, например, вообще нельзя было повышать голос. А ту же Богалий мне дважды приходилось доводить до слез – ради того, чтобы она показала тот результат, на который способна, и поднялась на пьедестал. И ради того, чтобы она попала в состав олимпийской эстафеты в том числе. Просто у Ани такой характер. Когда все было хорошо, она расслаблялась. А вот если удавалось разозлить, собиралась так, как никто другой. Понятно, что сам в таких случаях чувствуешь себя негодяем, но результат-то того стоил. Или тот же характер Ишмуратовой. Света всегда бегала у нас третий этап, а перед Турином я предложил поставить ее на второй – более важный, предварительно согласовав это решение с девочками. Привел в пример Галю Куклеву, которая когда-то тоже бегала третий этап, но мы начали ставить ее на второй – с учетом специфики немецкой команды. – Поясните. – Немок никогда нельзя было отпускать. Если они ушли на 30-40 секунд – это все. Поэтому главной задачей было не дать им уйти. Уве Мюссиганг, который работал тогда с женской сборной Германии, тоже пытался производить замены: ставил на второй этап то Уши Дизль, то Катрин Апель, но я знал, что такого пресса, как тот, что способны создать соперницам Куклева или Ишмуратова, не выдержат и они. * * * – Как вам удавалось на протяжении многих лет дружить с Мюссигангом, при том что все эти годы вы рубились на трассах не на жизнь, а на смерть? – Сам не знаю. Уве – прекрасный человек, хотя поначалу у нас совершенно не складывались отношения. Но со временем стали много общаться, проводили какие-то совместные тренировки, подкалывали друг друга постоянно. Понятно, что секреты все равно были у каждого, но ни он, ни я никогда не совершали по отношению друг к другу никакой подлости. – Уход Мюссиганга из сборной на организационную работу – потеря для немецкого биатлона? – Считаю, что да. У молодых тренеров, безусловно, есть свои плюсы. Но нужен период адаптации. Помощь опытного специалиста в таких случаях – очень большое дело. Я много раз разговаривал об этом с Прохоровым, когда был у него советником. Могу сказать, кстати, что Прохоров разбирался в биатлоне гораздо лучше, чем было принято считать. Всегда очень адекватно реагировал на те или иные ситуации. – Пригласить в команду Владимира Королькевича и Николая Лопухова посоветовали ему вы? – Да. Как и то, чтобы перевести Ольгу Вилухину в группу Королькевича. – А причина? – Я видел, что у Ольги уже два сезона не получается добиться результата. Так что этот переход можно считать всего лишь желанием не складывать все яйца в одну корзину. Но это не было каким-то авторитарным решением – Ольга сама согласилась с нами, что это разумно. Ее слово и стало ключевым. – Вы, знаю, помогали и Шипулину. – Антон обратился сам в сентябре 2013 года – после того, как не смог закончить двадцатикилометровую дистанцию на чемпионате России по летнему биатлону. На момент начала работы в нашей команде, где в то время уже тренировались Иван Черезов и Максим Чудов, Шипулин был физически самым слабым. Тем летом я принял решение пригласить в команду словацкого специалиста Ярослава Гайдыша, который в свое время работал с Петрой Майдич, немножко консультировал Настю Кузьмину. Дело в том, что силовая тренировка и работа над техникой лыжного хода – это та сфера, в которой мы отстаем от ведущих стран наиболее сильно. На то, чтобы подготовить своих специалистов, нужно время, когда этого времени нет, единственный выход – нанять специалиста со стороны. Соответственно Антон начал работать с Гайдышем в конце сентября 2013-го и на сегодняшний день достаточно плотно сотрудничает с ним уже почти два года. – Сейчас принято связывать успешные выступления Шипулина исключительно с тем, что он начал работать с Андреем Крючковым. – Дай бог, чтобы у них все получилось. Правда, когда на тренерском совете в Тюмени зашел разговор о том, что Шипулину поменяли технику бега, я сказал, что мне не совсем понятен смысл изменений. Во всяком случае в спринтерской гонке на Олимпийских играх в Сочи Шипулин показал «ногами» лучший результат. А на чемпионате мира 2015 года в Контиолахти имел в спринте 12-ю скорость с отставанием от лидера в 25 секунд. Ничего личного, как говорится, только факты. – Кстати, о личном. Знаю, что вы всегда достаточно высоко отзывались о профессионализме Королькевича, что очень уважаете этого тренера, но такой вопрос: накануне Игр в Сочи сразу две спортсменки Королькевича были дисквалифицированы за использование нелегальной фармакологии. Если бы такое случилось в сборной, которой руководите вы, вы отстранили бы тренера от работы с командой? – Думаю, это прерогатива прежде всего СБР. За то время, что я сам в том или ином качестве работал со сборной, у нас был один-единственный случай допинга – с Олей Пылевой на Играх в Турине. Все понимали, что это нелепейшая случайность, но там мы сами инициировали расследование, быстро выяснили, что произошло, и приняли соответствующие меры. Более того, своим иностранным коллегам я сам рассказал в Турине, что произошло. Поэтому возможность появления каких-то домыслов изначально была сведена к минимуму. Касаться случаев, которые происходили в команде, когда меня там не было, я бы не хотел. Просто не обладаю достаточной информацией. * * * – Насколько неожиданным стал для вас тот конфликт, что в олимпийском сезоне случился у биатлонистов с Лопуховым? Вы же знаете Николая Петровича уже сто лет? – Чтобы не сказать – двести. Ведь это я пригласил его в одну из московских биатлонных школ, когда он вынужденно закончил свою тренерскую карьеру в лыжных гонках. Потом по моей рекомендации он стал работать тренером национальной команды, отвечать за функциональную подготовку, потом стал старшим тренером. И вот на этом этапе карьеры я вдруг стал ему мешать. – Разошлись во взглядах на тренировочный процесс? – В том числе имело место и это. Я всегда считал, что конкуренция – это хорошо. Всегда старался ее создавать. Собственно, когда пришел в сборную в 2009-м, стал выстраивать систему, в которой конкуренции между командами отводилась ключевая роль. А для Николая Петровича конкуренция оказалась помехой в работе. – Мне кажется, что на определенном этапе карьеры каждый тренер так или иначе стремится полностью взять власть в свои руки. Не говоря уже о том, что в случае успеха большинство тренеров начинают искренне верить, что все, к чему они прикасаются, превращается в золото. – Биатлон – слишком специфический вид спорта, чтобы тренер мог позволить себе так думать. Ты можешь быть гениальным специалистом, гениально вывести своего спортсмена на пик формы, но существуют лыжи, смазка, структура, погода, ветер, стрельба, соперник, наступивший на лыжу или толкнувший на спуске, и каждая из этих составляющих способна свести на нет все твои усилия. Поэтому лично у меня никогда не было состояния самоуспокоения. Напротив, был азарт. Выиграли две медали - значит, надо три. Выиграли три - значит, надо четыре. Что интересного в том, чтобы жить, эксплуатируя старый багаж? – Каков был формальный повод вашего отстранения от сборной? – Что я мешаю работать Лопухову. Соответственно мне позвонили и сказали, что появляться в мужской команде мне не следует. Уходя, кстати, я предупредил руководство, какие наиболее вероятные ошибки Николай Петрович может совершить. Он их и сделал. Понятно, что было бы неправильно говорить о том, что нашу «золотую» эстафету спас Антон Шипулин. Все-таки эстафета – это командная работа, достояние всех четырех спортсменов. Но в той ситуации, что была в Сочи, Шипулин вполне мог финишировать шестым. Но стал первым. При этом все понимали, что подводил Антона к Играм не Лопухов, а совсем другие люди. От этого ведь тоже устаешь, когда помогаешь одному спортсмену, другому, а все это остается за кадром. Наверное, поэтому я и принял решение уехать. И знаю, что, если сумею добиться результата, работая в Казахстане, это будет мой результат. Если же не смогу – это тоже будет зоной моей ответственности. – Один из американских тренеров по плаванию на вопрос, как чувствует себя, работая с неамериканскими спортсменами, ответил: «Я не ставлю цели подготовить конкурентов спортсменам своей страны, я просто реализую себя как тренер». – Абсолютно верная позиция. Хотя все те годы, что я работал в России, сам был абсолютно уверен в том, что не должен работать против своей страны ни при каких условиях. * * * – Как вы относитесь к приглашению в мужскую сборную России четырехкратного олимпийского чемпиона Рикко Гросса? – Честно? – Хотелось бы. – Думаю, что нужно растить своих молодых тренеров. Я всегда был принципиальным противником того, чтобы приглашать на ключевые позиции российского биатлона иностранцев. Нужно приглашать иностранных специалистов прежде всего в тех областях, где мы слабы. Но рулить процессом должен свой тренер. Рядом с которым обязательно должны находиться те, кто моложе. Только тогда тренеры будут расти, а система – работать. При этом против самого Гросса я не имею ровным счетом ничего. Прекрасно его знаю, следил за карьерой, когда он выступал, просто большой тренерской истории у него нет. А хотелось бы, чтобы была. Чтобы можно было с большей степенью уверенности отдавать человеку команду. Ведь как ни крути, в группе Гросса/Брагина сейчас за единичным исключением собрано все лучшее, что есть в мужском российском биатлоне. – Вы как-то сказали, что любой конфликт обычно долго зреет, прежде чем вырваться наружу. Что становится наиболее частой причиной разногласий между спортсменами и тренерским штабом? – Теряется нить во взаимоотношениях, при этом тренер не может понять, где именно он эту нить упустил. Кому-то дано это чувствовать, а кому-то совсем не дано. Могу сказать точно: если тренеру удается всегда идти хотя бы на полшага впереди спортсмена, конфликта не случится никогда. Ну да, бывает, когда спортсмен растет быстрее, чем его наставник, и в итоге перерастает его. Если человек в такой ситуации стремится уйти к более опытному специалисту, это нормальное явление и глупо на это обижаться. Есть мастера высочайшего класса, которые прекрасно работают с детьми, но совершенно не способны работать с юниорами и взрослыми. Не потому, что они плохие тренеры, просто работа разная. Это нужно понимать и нормально к этому относиться. – Я много раз слышала о том, что второй тренер и первый – это тоже совершенно разные профессии. – Это действительно так. Просто далеко не все понимают разницу. Первый – это прежде всего лидер. Во всех отношениях. – Вы видите таких людей в российском биатлоне? – Если честно, то нет. И вина в этом – самих тренеров. Нужно не просто иметь свою позицию, но и не бояться жестко ее отстаивать. Рано или поздно тебя все равно поставят к стенке. Неважно, произойдет это на чемпионате мира, на Олимпийских играх или на каких-то других соревнованиях, но произойдет обязательно. Ты должен с самого начала понимать это. И никогда не бояться последствий. 2015 год
|
Биатлон - Тренеры 
