Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Десять лет назад, когда 19-летняя Ульяна (тогда ещё — Кайшева) выиграла четыре золотые медали на юношеском чемпионате мира, став абсолютной чемпионкой, казалось, что ей просто гарантирована в биатлоне яркая взрослая карьера. Но в последующие десять лет было сложно отделаться от ощущения, что спортсменка большей частью просто выживает в своём виде спорта. Приспосабливается к каким-то нагрузкам, которые не очень подходят, к тренерам, которые не слишком близки и понятны, к обстоятельствам, которые невозможно изменить.

Когда я изложила эти мысли Ульяне на кубке Содружества в Сочи, собеседница согласно кивнула.

— Всё, о чём вы сказали, очень соответствует моим собственным чувствам. Могу даже назвать причину. Это отсутствие в моей жизни человека, который вел бы меня все эти годы, оценивал бы ситуацию со стороны, имел бы определённый жизненный опыт. К которому я бы прислушивалась, и вместе с ним шла к результату.

— Но ведь подобной практики, если говорить о системе в целом, в биатлоне никогда не существовало. Да и вообще не уверена, что могло существовать в виде спорта, где всегда приветствовалась командная работа.

— Так действительно не слишком принято. Но в последние четыре года я очень хорошо прочувствовала, что работа может быть организована совсем иначе.

— Имеете в виду период, когда вы начали работать с Ильшатом Нигматуллиным, за которого впоследствии вышли замуж?

— В 2016-м, когда в женскую сборную пришёл Валерий Медведцев, мне казалось, что в этом тренере вы очень хотели найти человека, которому могли бы полностью доверять. Знаю, даже, что вы сами попросили перевести вас в его группу. Было такое?

— Тогда я вообще не понимала, как устроена система. Только год как пришла во взрослый биатлон и мне казалось, что, главное для спортсмена, быть в команде, и идти курсом этой команды.

— Хорошо помню ваши слова: «Я вообще склонна доверять людям, которые сумели многого добиться в спорте сами». Рассуждали, получается, просто: в сборной есть тренеры, которые знают, как прийти к результату, и ваше дело выполнять всё, что они говорят?

— Естественно. На тот момент мне, наверное, не хватало собственного опыта, чтобы рассуждать иначе.

— В какой момент стали понимать, что система работает не так, как вам хотелось бы?

— Как это часто бывает у многих спортсменов, задумываться о чём-то серьёзном начинаешь, когда опускаешься туда, где… Ну, где есть, откуда оттолкнуться.

— Что стало нижней ступенью вашего спортивного падения?

— 2019 год, когда я не прошла отбор в команду. Мы тогда работали с Виталием Норицыным, и уже летняя подготовка сложилась у меня так себе.

— Причину вы понимали?

— Это был год после Олимпиады в Пхенчхане, очень тяжёлый для меня и какой-то несуразный, что ли. Была депрессия, какое-то внутреннее выгорание. Ну а после того, как в ноябре я никуда не отобралась, поняла, что терять уже нечего. Как раз тогда мы начали работать вместе с Ильшатом.

— И это, получается, оказалось благом?

— Да. Теперь всегда пытаюсь держать в уме, что даже очень серьёзные неудачи могут помочь изменить жизнь к лучшему.

— Мы с вами почти не общались на Играх в Пхенчхане, поскольку там был дикий холод, и все спортсмены сразу убегали с тренировок в раздевалки, но у меня, тем не менее, сложилось впечатление, что депрессивное состояние началось уже там. Причём, не только у вас одной.

— Это правда. Лично я очень ждала этого праздника. Была в своё время на детских Олимпиадах, представляла примерно, как классно это может быть в варианте настоящих Олимпийских игр. А тут всё такое серое, холодное, неудобное…

— И команда — четыре человека против всего мира.

— Да. Сложно было вообще назвать командой такое ограниченное количество людей. Мы изо всех сил старались держаться тогда друг за друга.

— Чтобы не пропасть по одиночке?

— Как минимум. Остаться в той ситуации одному совсем грустно было бы.

— Мне кажется, пережив подобное, большинство спортсменов вообще задумались бы: а стоит ли продолжать?

— Я тоже об этом думала. Когда начался следующий сезон, даже просила, чтобы мне дали возможность уехать со сборов, не бежать отбор. Казалось, что всё, что я делаю, слишком бессмысленно. Не хотелось вообще ничего. Но меня уговорили остаться. Сначала я прошла в команду по тренерскому решению, вот и мучалась — до ноября. Даже была потом благодарна тренерам, что не стали меня удерживать.

— Я могу понять таких спортсменок, как Ольга Зайцева, Ольга Медведцева, которые уходили из спорта чемпионками и возвращались после рождения ребенка в стремлении вернуть прежние ощущения, снова включиться в борьбу за первые места. Вы, получается, возвращались в жизнь, в которой на протяжении многих лет почти не было ничего хорошего со спортивной точки зрения. Зачем?

— Считаю, что такой образ жизни мне очень подходит. Мне действительно нравится жить жизнью спортсмена.

— Вы мазохистка?

— Похоже, что да. Но, честно говоря, жизнь мамы в декрете не менее тяжела, чем спортивная. Это было открытием для меня.

— А тот период, когда дочка ещё не появилась на свет?

— Это достаточно классное время, если бы не гормоны. Мы с Ильшатом планировали беременность, очень хотели ребёнка. Честно говоря, когда я узнала, что беременна, была почти уверена, что закончу со спортом. Но решила оставить себе время для принятия решения. Не хотела совершать какие-то серьёзные шаги на горячую голову. Тем более что и сама понимала, насколько сильно гормоны влияют на моё психологическое состояние.

— Хотите сказать, что были очень капризной беременной?

— Да, ужас просто. Плаксивой, обессиленной, поскольку совсем не тренировалась. Плакала по любому поводу, да и без повода тоже. Грустная музыка где-то проскользнула, и у меня слёзы льются ручьём. Но когда прошло несколько месяцев после родов, у меня появилась чёткая определенность относительно собственного будущего. Я поняла, что хочу вернуться.

— Катя Юрлова перед рождением первой дочери бегала на лыжах в Рамзау едва ли не до самых родов, соответственно и к тренировкам вернулась через несколько недель. Насколько тяжело оказалось вам первый раз поднять себя на тренировку?

— Совсем не тяжело. Мне очень хотелось выбраться из рутины. Другой вопрос, что я вообще не тренировалась, когда была беременной. Не было ни сил, ни желания. Но через два месяца после того, как появилась Айна, с большим удовольствием вышла на кросс. Это было божественно.

— Получается, период приостановки карьеры обнулил все те отрицательные моменты, которые случались «до»?

— Я просто стала какой-то более размеренной и спокойной. Перестала дергаться по поводу результата, по поводу каких-то бытовых вопросов.

— В одном из интервью вы признались, что несколько раз обращались за помощью к психологам. Что послужило отправной точкой? Неспособность самостоятельно справляться с соревновательными стрессами?

— Нет. Даже при излишнем волнении я никогда не считала, что мне нужна помощь со стороны. Первый раз обратилась к специалисту, когда почувствовала бессмысленность спорта и, соответственно, бессмысленность всей своей жизни в целом. Это было как раз в 2019-м. Второй раз пошла к психологу, когда ушла в декрет. Мне нужно было понять, как перестроить себя из спорта в гражданскую жизнь.

— Оказалось до такой степени трудно?

— Очень. Наверное, такое происходит потому, что вся предыдущая жизнь годами проходит в определённом режиме, и ничего другого ты просто не знаешь и не умеешь.

— Ну, яичницу-то вы умели пожарить?

— Да. Я не сидела дома, когда ушла в декрет, продолжала учиться в университете, и всё равно чувствовала, что мне очень сложно дается перестроение.

— Это как раз нормально. Когда я закончила со спортом, как-то поймала себя на мысли, что, находясь дома, подсознательно жду, что кто-то уберет за меня кровать, поставит еду на стол, помоет посуду — так, как это происходит на сборах. Это был момент не очень понятного для меня быта.

— Я тоже была удивлена, что на домашние дела уходит так много времени.

— Но ведь психологи, насколько знаю, не дают «правильных» советов. Они заставляют человека копаться в себе, самостоятельно приходить к тому или иному решению, а это длительный процесс. И не всегда простой, к тому же.

— Первое время я постоянно плакала. Это было мое основное занятие тогда. Собственно, я и до этого много плакала, когда не хотелось ничего делать после Олимпиады. На тренировках, и после, перед сном и когда просыпалась утром — то есть всегда, когда это было возможно. Вы совершенно правильно заметили, что работа с психологом не может дать мгновенного решения всех проблем. Она как бы запускает процесс обдумывания, рефлексирования. И сразу легче не становится, результаты могут прийти через большое время. Это тоже было непросто понять.

— Сейчас все скелеты из шкафов вытащены?

— Думаю, да. Как будто и не было никаких проблем. Наверное, даже не смогу объяснить, почему тогда всё воспринималось настолько остро.

— Ну а сейчас не появляются мысли, что тяжелую работу проще выполнять в компании, а не в одиночку? Не подумываете о том, что могли бы вернуться в сборную?

— Мне кажется, я лучше работаю, когда нахожусь одна. Да и стараюсь больше. Даже когда у нас с Ильшатом тренировки складываются дистанционно, как, например, это было в Сочи до и во время кубка Содружества, я ловлю себя на том, что в одиночку более качественно выполняю в тренировках то, что должна.

— Не ожидала, что Ильшата не окажется с вами накануне первого старта после возвращения.

— Мужу пришлось остаться в Тюмени с командой Татарстана, но мы не видели в этом никакой проблемы. У меня был составлен подробный план работы на все дни сбора, и я ему следовала. Каждое утро сообщала Ильшату о своем самочувствии, после тренировки мы снова созванивались, обсуждали какие-то вещи. Если что-то шло не так, план корректировали.

— Мне всё же кажется, что работа в сборной способна дать спортсмену определённые плюсы в том плане, что все находятся друг у друга на виду. Ты видишь, как тренируется соперник, на что он способен, какие показатели имеет на тех или иных тестах. Да и постоянный спарринг тоже важен.

— Для кого-то, может быть, всё это имеет первостепенное значение. Но мне было бы тяжело жить в постоянном напряжении изо дня в день. Скорее всего, я истощилась бы чисто психологически. А вот тренируясь самостоятельно, я совершенно иначе саккумулировала интерес даже участия в соревнованиях.

— Антон Бабиков, который принял в этом сезоне решение перейти на самоподготовку, признался, что бывает очень тяжело работать, не имея врача, физиотерапевта, массажистов. У вас с этими вопросами есть проблемы?

— Я же не первый сезон работаю вне сборной, и за последние годы нам с Ильшатом удалось неплохо отладить весь процесс. В Ижевске мы в частном порядке подыскали всех необходимых специалистов: есть невролог, физиотерапевт, массажист, мануальный терапевт. Когда я нахожусь на сборах в составе тюменской команды, медицинское обеспечение организовывает и оплачивает регион.

— В какие суммы выливается подготовка топ-биатлониста, который тренируется самостоятельно?

— Честно говоря, никогда специально не считала, да и не хочу знать эту сумму в принципе. Мне в этом плане хватило ремонта. Помню, увидела смету, и стало сильно не по себе. Так что не хочу даже задумываться на эту тему. Деньги есть, и слава Богу.

— В вашем сознании существует какая-то возрастная планка, после которой вы хотели бы уже окончательно поставить точку в карьере?

— Она с каждым годом просто повышается. Сначала, помню, была цифра 24. Мне казалось, что в более старшем возрасте я уже бегать не буду. А сейчас мне 29, и это совершенно меня не пугает. Главное, что не меняются ощущения. Ни в тренировках, ни в соревнованиях, я своего возраста просто не чувствую.

— Когда вы финишировали в «десятке» на кубке Содружества, были, тем не менее, удивлены и даже сказали, что не ожидали оказаться так высоко. А на что рассчитывали? Ну, кроме того, чтобы добежать дистанцию до конца?

— Цели, как таковой, у меня не было. Я реально не ожидала попасть в «десятку», потому что бежалось очень тяжело в плане состояния мышц. Они устали, но не так, как это происходило раньше. Очень сильно закислились.

— С самого начала дистанции?

— Нет, в конце. В Сочи опасно бежать быстро с первых кругов, поэтому спринт начала я с запасом. Но на последнем круге, когда уже шла на максимум, почувствовала, что не могу прибавить на финише, как делала это раньше. Для меня такое состояние оказалось очень странным, необычным, непонятным. С другой стороны, как раз благодаря двум первым стартам я, возможно, протолкну это препятствие, и, может быть, на чемпионате России в Тюмени уже получится привычно ускориться под конец дистанции.

— Высота Сочи очень многим биатлонистам тяжело заходит.

— Это действительно так. Сколько здесь было соревнований — все давались непросто. Кубок Содружества, как ни странно, получился по ощущениям гораздо более приятным стартом, чем предыдущие. Возможно потому, что в прошлые разы я в более плохом состоянии выступала. Сейчас же мы приехали на Лауру почти за 20 дней, соответственно, было время привыкнуть к высоте, акклиматизироваться. Я вообще люблю тренироваться в горах, если честно. Обожаю просто.

— А где-то там, внизу, тёплое море, пляж, солнце — не посещают такие мысли?

— Мне гораздо больше нравятся горы. Если выбирать между морем и горами, то однозначно выберу последнее. Причём, не только для тренировок. Мне кажется, я смогла бы прожить в горах всю жизнь.

— Сейчас, когда вы уже дважды поучаствовали в соревнованиях, почувствовали, на что способны, задумываетесь о возможных результатах на зимних трассах?

— Нет. Мне доставляет огромное удовольствие сам процесс. В принципе, я с самого начала старалась настроить себя на работу таким образом. И рада, что это получается.

— Иначе говоря, вы сами себе сейчас нравитесь?

— Я бы сказала чуть иначе. Мне просто очень нравится моя жизнь.