Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Я долго не решалась ей позвонить. Просто не знала, с чего начать разговор. Пыталась представить, что чувствует сейчас спортсменка, которая всего месяц назад выходила на старты в желтой майке лидера и которую считали одним из главных фаворитов приближавшегося мирового биатлонного первенства. Как она отреагирует на звонок журналиста? Захочет ли обсуждать свою беду с посторонним человеком? И подойдет ли вообще к телефону?

Но Катя сняла трубку. И, выслушав мои неуклюжие попытки хоть как-то выразить сочувствие, лишь вздохнула:

- Не нужно меня жалеть. Хотя действительно все это невероятно тяжело. Лучше просто задавайте вопросы.

- Мне хотелось бы начать не с того момента, когда о вашем отстранении от дальнейших выступлений узнал весь мир, а с событий более ранних. 24 ноября перед выездом на этапы Кубка мира вся наша сборная, как мне известно, проходила очень тщательный допинг-контроль. Вы принимали участие в этой проверке?

- Да, конечно. Как и все остальные спортсмены.

- Значит, потом наверняка задавали себе вопрос: что и как могло произойти в те десять дней, разделивших два контроля, в течение которых в вашем организме появился запрещенный препарат?

- Я и сейчас постоянно об этом думаю. Не могу найти ответа. Все было, как обычно. Тренировки, тренировки, тренировки... Я не болела в эти дни, не принимала никаких незнакомых препаратов. Когда постоянно живешь в жестком тренировочном режиме, запоминается любая необычная мелочь, независимо от того, связана она с тренировками или нет. А тут такого не было. Ничего подозрительного. Понимаете, все было до такой степени как всегда, что я вообще не могу как-то выделить какой-либо из дней.

- Тем не менее все прекрасно понимают, что эритропоэтин - не тот препарат, который может появиться в организме человека из ниоткуда. Постарайтесь вспомнить: вам делали какие-то уколы в этот период?

- Естественно. Но, опять же, это был стандартный набор: витамин «В», фолиевая кислота и железо. У меня организм неважно железо из пищи усваивает, поэтому приходится принимать его дополнительно. Все перечисленные препараты вводятся через инъекции.

- Уколы вам делал врач команды?

- Да, конечно. С ним я работаю не первый год.

- Когда и как вы узнали о том, что проба «А» дала положительный результат?

- Накануне вылета в Корею мне позвонили из Союза биатлонистов России. Это было совсем поздно вечером.

- Те, кто провожал вас на чемпионат, отметили позже, что в аэропорту вы выглядели на редкость безмятежно.

- Если честно, я вообще не восприняла всерьез тот звонок. Была уверена, что все это полная чушь. Ошибка. Что такого не может быть в принципе и нужно только дождаться вскрытия пробы «В», чтобы все встало на свои места. По телефону мне тогда сказали, чтобы я проверила свою электронную почту, поскольку именно туда должно прийти извещение из Международного союза биатлонистов. Но мне даже в голову не пришло ради этого включать компьютер. Почту я проверила лишь на следующий день, когда мы прилетели во Франкфурт и ждали чартера в Пьонгчанг.

- И увидели письмо из IBU?

- Да. Оно было отправлено и подписано генеральным секретарем Николь Реш. В приложенном документе стояла моя фамилия и название препарата. Вот тут мне действительно стало немного не по себе. Помню, смотрела на экран и вообще не понимала, что происходит. Думала о том, что нужно, наверное, немедленно что-то делать, но совершенно не представляла, что именно.

- В тот момент вы знали, что письма аналогичного содержания получили еще два человека в сборной?

- Нет. Поэтому мне даже в голову не пришло у кого-то что-то спрашивать, с кем-то делиться. Позвонила только своему другу. Это один из двух людей в моей жизни, с кем я могу обсуждать любые, даже самые ужасные проблемы и быть уверенной, что все наши разговоры останутся между нами. Когда мы пошли на посадку в самолет, уже немножко успокоилась. Подумала, что в любом случае выход у меня один - дождаться пробы «В». И все встанет на свои места.

- Заснуть-то в самолете сумели?

- Как убитая. Хотя уже там узнала, что Альбина Ахатова и Дима Ярошенко получили точно такие же письма из IBU, как то, что пришло мне.

- Вы обсуждали с ними случившееся?

- Почти нет. Для себя я решила, что нужно просто смириться с тем, что происходит, и ждать вскрытия второй пробы.

- А потом информация появилась в прессе...

- Вот этим я уже была по-настоящему ошарашена. Все это было так ужасно... Особенно когда в прессе стали появляться многочисленные интервью, в которых говорилось о том, что имена спортсменов всем известны, но называть их пока не станут. Больше всего огорчало то, что информация, которая должна была оставаться конфиденциальной до результатов вскрытия пробы «В», стала общедоступной: ничего ведь еще не доказано. Хотя... Дело, наверное, не только в российских СМИ. В том же Пьонгчанге о случившемся говорили все кому не лень.

- Кто именно?

- Врачи постоянно обсуждали эту тему между собой. Они, как мне показалось, были в таком же шоке, как и мы.

- Надо полагать, что вам хотелось услышать объяснения прежде всего от докторов?

- Естественно. Только ничего конкретного я так и не услышала. Кроме того, что «этого не может быть».

- То, что отношение к вам со стороны окружающих начинает меняться, почувствовали сразу?

- Вообще я давно привыкла не обращать внимание на то, как на меня смотрят и что говорят. И без этой истории понимала, что далеко не все меня любят. В конце концов, все мы - прежде всего соперники. Вы же и сами понимаете, что в большом спорте никакой особой дружбы между людьми не может быть в принципе. Отношения не то чтобы натянутые, но каждый сам по себе. Накануне любых ответственных соревнований все это обостряется еще сильнее. Тем более - перед чемпионатом мира. Это нормально на самом деле. Все мы - живые люди, все тяжело работаем, рассчитываем на высокий результат.

- Какова была первая реакция со стороны иностранных спортсменов и тренеров?

- Не знаю. В этом отношении нам, наверное, повезло: отель, куда первоначально поселили русскую команду, располагался отдельно от тех, где жили другие команды. На тренировках мы тоже ни с кем не пересекались. Когда пришло время перебираться в официальный отель чемпионата, нас с Димой и Альбиной почти сразу отправили в Москву. Хотя последние сутки получились такими, что вспоминать не хочется.

О том, что проба «В» тоже положительная, я узнала от Альбины за день до официальной пресс-конференции. Похоже, в Пьонгчанге об этом уже все знали: кривых взглядов хватало. Правда, в лицо никто ничего не говорил. Только перешептывались.

- Слышала, что вы проплакали весь день до отлета, закрывшись в номере. Это так?

- Неправда. Я вообще не плакала. Ни в Пьонгчанге, ни в самолете, ни в Шереметьеве, когда мы прилетели и увидели встречавших нас журналистов.

- Все эмоции убил шок?

- Нет. Это было совершенно осознанно. У меня постоянно крутилась в голове одна мысль: я должна сделать все возможное, чтобы никто из окружающих вообще не понял, что творится у меня в душе. Вот и делала вид, что все нормально. Что даже эта ситуация не может выбить меня из колеи.

А вот когда в Москве приехала в гостиницу, поднялась в номер и закрыла за собой дверь, тормоза отказали напрочь. Там и слезам волю дала, и злости. Правда, сразу после этого почувствовала, что впадаю в какое-то странное состояние. Как в кому. Не знаю, сколько времени спала. Проснулась, подумала о том, что нужно, наверное, подняться с кровати и что-нибудь сделать, но сразу опять отключилась. Так продолжалось двое с лишним суток. Только сейчас начинаю чувствовать, что могу нормально разговаривать с людьми, заниматься какими-то личными делами.

- Какими, если не секрет?

- Разными. У нас ведь всегда накапливается куча каких-то вопросов, которые приходится решать, но на это никогда нет времени, пока продолжается сезон. Вот и привожу дела в порядок.

Могу позволить себе поспать подольше, заняться собой. Думаю, естественно, и о том, как буду жить дальше.

- Это сильно зависит от того, какое решение по моему делу примет исполком IBU. Я такой человек, что даже в самых тяжелых и неприятных для себя ситуациях стараюсь найти что-то оптимистичное. Поэтому и хочется верить в лучший вариант развития событий.

- А если его не случится?

- Значит, можно будет вообще заканчивать с биатлоном. Какой смысл тренироваться, если выступать я не смогу не только на Играх в Ванкувере, но и в Сочи?

- Негативной реакции по отношению к себе не чувствуете, когда оказываетесь в общественных местах?

- Нет. Знаю, конечно, что есть множество людей, которые безо всяких разбирательств уже мысленно повесили на нас всю вину. Есть препарат в пробе - значит, спортсмен однозначно виноват и не заслуживает никакого снисхождения. Я и к такой реакции на самом деле была готова.

Мне многие звонили, чтобы поддержать. Причем не только те, кто выступает сейчас, но и те, кто давно уже закончил карьеру. Очень много слов поддержки присылают на сайт болельщики. На самом деле я удивилась тому, сколько хороших людей сразу появилось рядом. В том числе и такие, от кого я совершенно не ожидала такой реакции.

- А сами вы раньше как реагировали, когда становилось известно, что допинг-проба кого-либо из спортсменов давала положительный результат?

- Я никогда не бралась никого судить. О чем бы ни шла речь. Именно потому, что ситуации в жизни у каждого бывают разными. И никогда, как мне кажется, не нужно исключать вариант ошибки, прежде чем делать какие-то выводы, и тем более их озвучивать.

- Знаю, что после возвращения в Москву вы встречались с президентом СБР Михаилом Прохоровым. Можете хотя бы в общих чертах пересказать ваш разговор?

- Прохоров хотел услышать от нас, что и как происходило. Мы рассказали, попросили разобраться в этой истории. Михаил Дмитриевич сказал, что СБР не оставит нас одних и вместе с министерством спорта и ОКР сделает все возможное, чтобы установить, кто действительно виноват в этой ситуации. Это было приятно слышать.

- Родные-то хоть немного успокоились?

- Куда там... Особенно больно, что журналисты постоянно достают телефонными звонками маму в Чайковском.

- Господи, от нее-то что хотят?

- Вы спрашиваете об этом меня? Я даже домой не могу поехать сейчас: жду, когда нужно будет лететь в Зальцбург на дисциплинарный разбор.

- Нет. Я ведь действительно не могу там сказать ничего больше, чем рассказала вам. Поэтому даже сплю спокойно. Пусть будет, что будет.

- Биатлонные трансляции из Пьонгчанга смотрите?

- Да. Если честно - сквозь слезы. Очень тяжело все это видеть. Понимать, что это - те самые соревнования, к которым ты готовилась столько времени, к которым сумела подойти на пике формы... Но они идут, а ты сидишь у экрана.

- Что больнее всего видеть?

- Что у команды не получается, а я ничем не могу ей помочь.