Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Существующая система обвинения и наказания спортсменов чудовищна, потому что у атлетов нет ресурсов бороться с WADA и международными федерациями. Об этом в интервью RT заявила биатлонистка Екатерина Глазырина. По её словам, на то, чтобы отстоять своё имя в суде, им с мужем может потребоваться более 100 тыс. швейцарских франков. Четырёхкратная чемпионка России также рассказала, почему не намерена завершать карьеру, призналась, что стрелковые тренировки — не главное, и объяснила, почему не может самостоятельно работать по планам сборной.

— Врачи, работающие с неизлечимыми больными, часто говорят про несколько стадий психологического переживания болезни: шок, гнев, торг, депрессия и принятие. Подобное, как мне кажется, характерно для спортсмена, угодившего под дисквалификацию и не имеющего возможности ее оспорить, как это было с вами после первого двухгодичного отстранения. То, что происходит сейчас, когда вас отстранили от выступлений вторично, по-прежнему болезненно, или воспринимается просто как факт биографии?

— Когда меня дисквалифицировали в первый раз, я действительно прошла через все стадии, о которых вы сказали. Сейчас понимаю: от подобного в спорте не застрахован вообще никто. И никто не заинтересован в том, чтобы реально разобраться в том, что происходит. Мне приписывают нарушения на основании отдельно взятой пробы? Допустим. Но через два дня я снова сдаю пробу — и там ничего нет. Почему? Если есть подозрения, что спортсмен нечестен, почему не посмотреть соседние пробы и, если они чистые, то почему как минимум не усомниться в правильности наказания? Понимаю, что период выведения у разных веществ разный, но он же не может составлять два дня?

— Разбирательством вашей первой дисквалификации занимался, если не ошибаюсь, СБР, вас, насколько мне известно, даже не ставили в известность о том, как проходит расследование, и, по сути, все было спущено на тормозах.

— Мне не хотелось бы это комментировать. Тем более что полной информации по первому случаю у меня нет до сих пор. Сейчас такая информация есть. Точнее, я её собираю. Хочу сама за всё взяться, и довести дело до конца. Для меня очень принципиально отстоять в данной ситуации свое имя.

— Не так давно ваш муж дал понять в интервью, что в этом разбирательстве, на его взгляд, должны как-то поучаствовать государственные структуры. Не приходит в голову, что вы можете оказаться никому не нужны со своими нынешними проблемами?

— Вполне такое допускаю. Поэтому и не рассчитываю ни на кого, кроме себя. Помогут — хорошо, но лучше полагаться на собственные силы и возможности.

— Финансовые — в том числе?

— Нам уже назвали приблизительную сумму, в которую может вылиться юридическая поддержка и всевозможные суды. Она, действительно, очень большая. Я готова взять кредит, чтобы оплатить работу адвокатов, внести аванс. Просто сейчас мы попросили двухмесячную отсрочку, чтобы собрать полный пакет документов и досконально понять, на чем основывается обвинение. В частности мы запросили у IBU всю информацию, которая имеется по инкриминируемым мне пробам. Тех уведомлений, что мне до этого прислали, явно недостаточно для того, чтобы начать что-то предпринимать. Но я не могу точно сказать, как быстро IBU отреагирует на запрос.

— Всё то время, что будут идти разбирательства, тренироваться вам разрешается?

— На спортивных базах федеральных центров и трассах, где работают сборные команды, я появляться не должна. Но это не создает больших проблем. Тренируюсь так, как привыкла, планирую сборы там, где это возможно, чтобы был и снег, и высота. Чтобы одним таким сбором можно было бы убить двух зайцев, как говорится.

— У вас в Барнауле уже есть возможность тренироваться на снегу, или снега пока нет?

— Снег есть на Семинском перевале. Это ближайшее от меня место, 400 километров всего по Чуйскому тракту, который, кстати, входит в «пятерку» самых красивых дорог мира. От тракта до базы ещё два километра, но дорога хорошая и там — даже на роллерах катаются летом. Каждый день на перевал не наездишься, конечно, но провести сбор — в самый раз.

— А чем компенсируете невозможность стрелять из винтовки по мишени?

— Для меня стрельба – это больше психология. Поэтому не вижу проблемы в том, что какое-то время не буду стрелять. В этом плане я никогда не боялась остаться на какое-то время без практики. Всегда знала, над чем и как должна работать, как исправлять ошибки, если стрельба не получается.

— После дисквалификации в феврале 2017-го у вас были хоть малейшие сомнения в отношении того, продолжать карьеру, или закончить со спортом?

— Конечно. Я тогда вернулась после декрета, то есть, вынужденной, но вместе с тем приятной паузы. Когда сообщили о дисквалификации, первой мыслью было, что я всё равно хочу бегать и обязательно вернусь снова. Продолжала тренироваться, но в психологическом плане периодически возникали определенные сложности. Бежала по лыжне и думала: «Зачем я это делаю? Кому вообще всё это надо?»

— Ответ находили?

— Меня очень сильно тогда поддерживала вся моя семья. А кроме того я всё-таки уходила не с уровня региональной команды, а из сборной. То есть, имела представление о том, как на Кубке Мира бегут, могла сопоставить себя с теми, кто там бегает. Поэтому и вернулась. Знала, что смогу выступать на высоком уровне.

— Это правда, что после рождения ребенка женщина начинает тренироваться и выступать совершенно иначе?

— В моем случае, я бы сказала, что да. Более осознанно, наверное, ко всему подходишь. Раньше я все время тренировалась с кем-то. Либо в региональной команде, либо в сборной. Есть общий план, все его выполняют. Тебе сказали – ты делаешь. Зачем? В команде вообще не думаешь о таких вещах. А, вот чтобы понять себя, свой организм, наверное, нужно какое-то время поработать в одиночку, научиться чувствовать, какие тренировки нужны, какие не нужны совершенно. Сейчас, выполняя те или иные нагрузки, я знаю, что получу на выходе. Соответственно, могу более осознанно и грамотно выстроить подготовку не только к зиме, но и по ходу сезона.

— Какая цель сейчас стоит перед вами сейчас с учетом возраста, неопределенности из-за повторного отстранения, длительного промежутка без соревнований. Вы хотя бы иногда думаете об этом?

— Конечно. Я всегда говорила: возвращаюсь ради того, чтобы выступать на высоком уровне.

— Вот я и пытаюсь понять, что именно вы считаете высоким уровнем. Пробиться в сборную? Поехать на чемпионат мира? Завоевать эстафетную медаль?

— Хотелось бы и личную тоже. Есть Кубок Мира, есть чемпионаты мира, которые в моем случае даже более приоритетны, нежели Олимпиады. Сейчас такая ситуация, что участие в Играх вообще не от нас зависит. Непонятно: пригласят, не пригласят... По-честному, конечно же очень хочется туда съездить. Причём не просто ради участия.

— Где, в вашем понимании, лежит тот возрастной предел, после которого, как ни старайся, лучше уже не станешь?

— Вообще никогда о таком не думала. Когда я скажу самой себе, что всё, больше не могу, тогда, в моем понимании, надо будет остановиться. На тренировках я сильно устаю, но у нас вид спорта такой: невозможно сделать работу и не устать. Точно так же устают и те, кто намного моложе. То есть, сказать, что я как-то ощущаю свой возраст я пока не готова. Не чувствую этого. Теоретически мне, наверное, должно требоваться больше времени на восстановление, но даже в этом аспекте я не вижу большой разницы между собой и совсем молодыми девочками.

— Знаю, что Михаил Шашилов, который возглавил женскую команду в этом сезоне, очень на вас рассчитывал.

— Я чувствовала это. Точно так же всегда чувствовала поддержку Вольфганга Пихлера, когда мы работали вместе. Он постоянно повторял мне по-английски: «Я верю в тебя». Сначала я не понимала: какой смысл говорить спортсмену нечто подобное? Вроде тренируемся — и тренируемся. Но когда становилось совсем тяжело, эти слова вспоминались, придавали сил. Думаю, что Пихлер это понимал. Он всегда умел найти имменно те слова, которые хотелось услышать. Помню, мы работали в Ижевске, на первом сборе, у нас была тяжелая и долгая тренировка — имитация. Не помню уже, что именно Вольфганг сказал дословно, но смысл заключался в том, что с этой тренировкой нам необходимо справиться, чтобы быть в «десятке» на Кубке мира, или в «тройке» в эстафете. Вот это понимание, что мы делаем то-то, чтобы быть там-то, постоянно толкали нас вперед, не давали остановиться.

— А ведь, начав работать с Пихлером, вы долго привыкали к тому, что, оказывается, можно работать на таких нагрузках.

— Первое впечатление было, конечно, шокирующим — слишком большой оказалась разница с тем, как мы тренировались до прихода Вольфганга в команду. С его появлением поменялось абсолютно всё. Думаю, что немножечко мы всё-таки перебирали с нагрузкой. Плюс надо было больше контактировать в плане диалога. Но это я сейчас понимаю. А тогда рассуждала, как все: задание дали два часа при определённой интенсивности на роллерах кататься — его воспринимаешь буквально. Без каких бы то ни было послаблений.

— Получается, вам даже в голову не приходило, что с тренером можно что-то обсуждать?

— Было несколько моментов, когда я понимала, что, если сейчас выполню всю тренировку целиком, завтра вообще не встану. Даже ругалась с Пихлером по этому поводу, а он, в свою очередь, грозился отправить меня со сбора домой. Но однажды сам пришел ко мне в комнату и сказал: ты вчера такую тренировку сделала хорошую, давай сегодня просто покатайся без нагрузки... Очень меня этим удивил.

— Вам комфортнее постоянно находиться в контакте с тренером, или когда от работы никто не отвлекает?

— Когда тренируешься в одиночку, сложнее заставить себя выполнять нагрузку. В команде в этом плане проще. Во-первых, иногда очень хочется поговорить с тренером о своем состоянии, посоветоваться. Во-вторых, всегда есть, кому тебя подтолкнуть. У нас, пока я работала вместе со всеми в сборной, еще и капитан был — Алексей Волков. Как связующее звено между нами и тренерами.

— Представляете для себя столь стремительную тренерскую карьеру?

— Себя я пока вообще не вижу тренером. Хотя всегда замечаю, когда какой-то спортсмен что-то делает не так. Даже подсказать иногда хочется, но каждый раз себя останавливаю. Если есть тренер, зачем мне со своими мыслями куда-то лезть?

— По чьим планам вы тренируетесь сейчас?

— Планы преимущественно пишет муж. Это в определенном смысле вынужденная мера: команда сейчас находится на высокогорном сборе в Сочи, и возможностей провести какие-то тренировки у девочек гораздо больше, чем у меня здесь. Но мы постоянно на связи с Михаилом Викторовичем (Шашиловым — прим.).

— На каких лыжах вы сейчас бегаете?

— На тех, что у меня были до дисквалификации. Хорошие лыжи не так просто где-то достать. В этом сезоне я купила четыре пары, но на соревнованиях обкатала всего одну. На каких-то даже еще не бегала — не было погоды.

— С девочками, которые, как и вы, пострадали от допинговых обвинений, отношения поддерживаете?

— Буквально на днях хотела в гости к Ольге Вилухиной заехать в Новосибирск, когда возвращалась из Ижевска в Барнаул, планировала, что буду проезжать мимо к обеду, а вышло, что оказалась там в семь утра. Вот и не стала беспокоить. Но мы общаемся. Ольга дома сидит, ребенка воспитывает. Все хорошо у них.

— Перед собственным ребенком у вас хотя бы иногда не возникает чувства вины, что он вынужден воспитываться сейчас с бабушкой, а не с мамой?

— Внимания сыну, конечно же, сейчас достается меньше, но чувства вины у меня нет. Пока я была дисквалифицирована, мы Антона постоянно с собой возили — на тренировки, на сборы, если не очень далеко было ехать. Он к такому образу жизни привык, даже говорил, бывало: «Мама, иди на тренировку!» Сейчас сам стал тренироваться, в спортивную гимнастику отдали. Лыжник из него вряд ли получится, а вот для спортивной гимнастики телосложение в самый раз. И активный очень.

— С какими мыслями вы наблюдаете за тем, что происходит в мировом биатлоне?

— Не то, чтобы совсем внимательно за этим слежу, но стараюсь быть в курсе новостей.

— А неопределенность собственного положения давит сильно?

— В каком-то смысле спасают тренировки. Там я полностью отключаюсь. Все мысли о том, как сделать технику более эффективной, над чем нужно побольше поработать, на что обратить внимание. Но всё равно сложно. Как только появляется хоть немножко свободного времени, в голове начинают крутиться одни и те же вопросы. И ответа на них у меня пока нет.