|
|
|
|
|
|||
Два года назад он сказал мне в интервью, что одиночеству всегда предпочитает работу в команде. И что если бы вдруг возникла необходимость тренироваться самостоятельно, наверное, сошел бы с ума. А этой весной вдруг заявил о желании уйти на самоподготовку. Ухода, впрочем, не произошло, но вопрос об этом стал первым, что я задала Дмитрию Малышко на августовском сборе в австрийском Обертиллиахе. – Нет-нет, ничего со мной не случилось, – рассмеялся Дмитрий. – Я и сейчас придерживаюсь мнения, что в тренировках с командой значительно больше плюсов. В самостоятельной работе плюсы тоже есть, но имеются и сложности. Если бы я, допустим, предпочел уйти на самоподготовку, мне пришлось бы в сжатые сроки искать самых разных специалистов, а это нелегко. Просто в прошлом сезоне в сборной сложилась ситуация, которая не очень соответствовала моим представлениям о том, что такое команда. – Поясните. – Мне кажется, что оптимальное количество спортсменов в команде – это восемь-девять человек. Когда их 14, тренеры уже сами перестают справляться с таким количеством людей. Но дело даже не в этом. А в том, что нам никак не удавалось в прошлом сезоне найти общий язык со старшим тренером команды – слишком сильно расходились наши взгляды как на тренировочный процесс, так и на спорт в целом. Я долго тогда пытался понять, почему вдруг все перестало ладиться. – Поняли? – Александр Касперович, который сменил в сборной Николая Лопухова, – опытнейший специалист, у него были большие успехи со всеми предыдущими юниорскими командами. Возможно, ему просто не удалось сразу переключиться. Понять, что мужская команда намного самостоятельнее и не нуждается в тотальном контроле. В какой-то момент и он, и мы просто пошли на принцип. Зря, конечно, но в итоге тренировочный процесс превратился в череду постоянных стычек. В такой обстановке мы провели весь сезон. Лично меня это подкосило, причем сильно. Тяжело тренироваться и выступать, когда с тренером нет нормального диалога. Именно это стало для меня основной проблемой работы в команде. – Не было ощущения, что Касперович, начав работать с вами, подсознательно старался опираться в работе на более молодых спортсменов? Он ведь и не скрывал никогда особо, что очень ждет момента, когда молодые «встанут на крыло». – Я не думал об этом, хотя вполне допускаю, что доля правды в ваших словах есть. Более того, мне вообще кажется правильным, когда тренер делает акцент на молодежь. Если посмотреть на европейские команды, там смена поколений происходит очень быстро. Каждый сезон появляются новые люди, которые начинают выступать в Кубке мира на хорошем уровне. Просто парадокс в том, что возрастным спортсменам много не нужно. Главное – чтобы было элементарное понимание. – Мне всегда казалось, что взрослый биатлон, особенно российский – это такие неуязвимые, толстошкурые бойцы. Неужели недостаток внимания до такой степени вас обижал? – Дело не в обиде. А в том, что с возрастом начинаешь понимать, как быстро проходит время. И если чувствуешь, что в результатах нет прогресса, реагируешь на это гораздо острее, чем раньше. Работа ведь каждый год проделывается огромная, начала сезона всегда ждешь с большим нетерпением, и когда видишь, что ничего не получается, это просто морально «сметает». Потом бывает крайне тяжело из этой психологической ямы выбраться и заново настроить себя на гонки. – Вы упомянули тему возраста, я же сразу вспомнила, как вы говорили, попав в команду, что не очень представляете, зачем вообще нужно бегать после 30. Не поменяли точку зрения? – Когда я закрепился в основе в 2010-м, то считался в сборной чуть ли не самым молодым, ездил в последних номерах и постоянно слышал от тренеров, что мое время в спорте еще впереди и не нужно раньше времени никуда рваться. А сейчас понимаю, что эти пять лет пролетели как один миг. Сейчас мне 27 и осталось всего три сезона до Олимпиады. Хотя на самом деле я все еще придерживаюсь прежней точки зрения. Не в том плане, что после 30 жизнь спортсмена заканчивается, но в ней, наверное, уже не будет того драйва, что есть сейчас. – Не боитесь того момента, когда придется уйти? – Как говорят все мои друзья, пока ты в спорте, не нужно слишком много думать о том, что будет после. Мне и самому кажется, что психологически неправильно настраивать себя на то, что еще не произошло. Надо просто тренироваться, полностью отдаваясь этому процессу. Что я сейчас и делаю. – На ваш взгляд, из спорта легче уходить проигравшим или победившим? – Легче – проигравшим, правильнее – победившим. Уйти чемпионом – это красиво, но пока ты на коне, мало кто бывает способен сказать себе «Стоп!». Женя Устюгов – один из немногих, кто сумел это сделать, выиграв золото в Сочи. – Хотите сказать, что внутри команды все отнеслись к решению Устюгова с пониманием? – Мы никогда всерьез это не обсуждали. Хотя я, например, прекрасно видел, как много времени Женя проводит в разговорах по скайпу с семьей, с дочками, как ему тяжело столько времени проводить на сборах. – У вас ведь тоже в этом году родился ребенок? – Семь месяцев ему уже. Правда, сейчас такой период, что дома между сборами мне достаются большей частью бессонные ночи. Иногда даже ловлю себя на том, что начинаю подсознательно ждать сборов, чтобы получить возможность выспаться. – Сколько старших тренеров на вашем веку сменилось в сборной? – Четверо. Я успел поработать даже с Валерием Польховским. – Наверное, он и был наиболее жестким из всех? – Как ни странно – нет. Дело в том, что для меня всегда была очень важна реакция тренера на то, что я делаю. Его поддержка, одобрение. Пусть даже в каких-то мелочах. От Польховского я эту поддержку всегда очень хорошо чувствовал. Похожее состояние испытываю и сейчас, когда мы начали работать с Рикко Гроссом. Какие бы ошибки мы ни совершали в работе, он воспринимает их настолько спокойно, что все понимают: ничего страшного не происходит. Нужно просто продолжать работать и поэтапно сводить эти ошибки к минимуму. – На тренера-иностранца в России всегда было принято смотреть, как на волшебника, который обязан в одночасье дать желаемый результат. А как смотрите на Рикко Гросса вы? – С Рикко просто очень интересно. Во-первых, он сам еще совсем недавно был спортсменом. Все его объяснения относительно техники или каких-то других вещей очень понятны. Он лежит, допустим, рядом со мной на рубеже на коврике, показывает, как работал сам, какие ошибки наиболее вероятны, как их избежать. То есть объясняет все то, что тренеры более старшего возраста просто не помнят или не знают. Нам, наверное, больше всего не хватало именно таких деталей. Мы провели пока с Гроссом всего один полноценный сбор, и отношения с ним у всех сразу сложились очень хорошие. – По сравнению с тем, что было раньше, нагрузки возросли или уменьшились? – Изменился сам подход к тренировочному процессу. У нас, например, сейчас нет зарядки утром. Но уже в 8.30 начинается первая большая тренировка. Потом идет достаточно большой перерыв и в четыре часа дня начинается вторая тренировка. Такой график дает возможность значительно больше отдыхать днем. Вроде бы работа делается большая, нагрузки реально увеличились, но состояния чрезмерной усталости нет ни у кого. – На чемпионате мира-2013 вы сильно удивили меня готовностью отдать свое место в индивидуальной гонке другим спортсменам, чтобы дать им возможность как-то себя проявить. С вашей стороны это был альтруизм или эгоизм, желание отказаться от лишнего старта, чтобы получше отдохнуть перед следующим? – Индивидуальная гонка – это не всегда та дистанция, которую надо бежать во что бы то ни стало. Слишком много сил она отнимает и слишком велик риск далеко улететь из-за неудачной стрельбы. Другими словами, можно совершенно зря потратить очень много сил. Не случайно эту гонку пропускают многие сильные спортсмены. Особенно если сразу после нее идет масс-старт, где свежесть играет немалую роль. С другой стороны, если спортсмен чувствует, что у него неплохо идет стрельба, в индивидуальной гонке обязательно нужно стартовать. Сразу появляется огромный шанс. Особенно это важно для молодых спортсменов. – Не помню уже, кто из ваших тренеров заметил, что молодым бывает трудно пробиться в биатлоне еще и потому, что им поначалу всегда выпадают самые плохие стартовые номера. Хотя, наверное, правильнее поступать наоборот, чтобы облегчить спортсменам первые старты. Если бы вам предложили отдать свой стартовый номер другому спортсмену, могли бы пойти на это? – Тут есть нюанс – борьба за очки в тотале. Если ты бьешься за высокую позицию, отдать свое место в более удобной стартовой группе – это то же самое, что отдать свои очки, которые могут оказаться решающими для прохождения в тот же масс-старт. Поэтому однозначного ответа я не дам. С другой стороны, когда мы с Тимофеем Лапшиным впервые приехали на Кубок мира в Хохфильцен, то стартовали тоже в последних группах. Просто тогда нам повезло: погода выдалась такая, что в более выигрышной ситуации оказались как раз те, кто стартовал позднее. Тимофей в итоге прибежал третьим, я – 10-м. – К постоянным погодным вариациям в биатлоне со временем привыкаешь или какие-то вещи раздражают всегда? – Сейчас из-за тотального потепления в Европе мы бегаем большей частью в теплую погоду – в одних комбезах. Не бывает таких морозов, как в России. Единственное, что реально удручает, – вопрос подготовки лыж. Когда под ногами вода, всегда бывает сложно подобрать лыжи. Все остальное – ерунда. – До Олимпийских игр всесезонные лыжи у меня работали просто изумительно. Были какие-то погрешности, но мелкие. А вот в прошлом сезоне вдруг возникли совершенно необъяснимые проблемы. Был период, когда я вообще бегал на лыжах Антона Шипулина. И то случалось, что мы берем совершенно одинаковые лыжи, с одинаковой структурой – и я на своих проигрываю Антону на спуске 30 метров. За голову тогда хватался, не мог понять в чем дело. – Что в вашей жизни изменила золотая медаль, завоеванная в Сочи? – Стало меньше свободного времени. Появилось больше ответственности. Все-таки победа на Играх приносит спортсмену статус элитного спортсмена и этот статус нужно постоянно поддерживать результатами. А это не всегда удается. Но лично я всегда об этом помню. Даже сейчас, работая в команде, я прекрасно понимаю, что молодые ребята смотрят на меня не так, как на кого-то другого. – Долго пришлось привыкать к мысли, что вы – олимпийский чемпион? – После Игр у нас как-то все так закрутилось – поездки, встречи, награждения... Мы едва нашли время на то, чтобы отдохнуть, – практически сразу начали готовиться к очередному сезону. Поэтому я, если честно, как-то и не думал о своей олимпийской медали. Возможно, все дело в том, что для меня на этой медали свет клином не сходится. Тот же Оле-Эйнар Бьорндален живет биатлоном, живет этими медалями, и это видят все. Я же отношусь ко всему несколько иначе. Ну, есть медаль – и есть. Я же продолжаю делать свою работу и знаю, что на этом ни в коем случае нельзя останавливаться. – Продать свою медаль вы бы могли? – Нет. Продавать ее я бы точно не стал ни в какой ситуации. 2015 год
|
Биатлон - Спортсмены 
