Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

В марте на чемпионате России в Тюмени она отказалась от интервью, коротко объяснив: не о чем сейчас разговаривать. Тогда Юлию можно было понять: она находилась в довольно непростой для себя ситуации. Предстояло принять решение как и под чьим руководством работать дальше. Нынешний сезон олимпийская чемпионка начала в группе Егора Сорина, и, когда мы встретились в Ханты-Мансийске, отнеслась к предложению поговорить совершенно иначе: «Я готова».

— Вы — не первая спортсменка, от которой я слышу, что ваш нынешний тренер Егор Сорин придерживается несколько иного подхода к работе, нежели Юрий Бородавко, под руководством которого вы бегали в прошлом сезоне. Можете пояснить разницу?

— Да, безусловно. В группе Юрия Викторовича всегда были более силовые спортсмены, в каком-то плане, даже, наверное, более талантливые, нежели я, более заряженные. Которые выполняют баснословные объемы нагрузки.

— И не боятся, что это их сломает?

— Как правило, да. Каркас команды состоит именно из таких людей. Готовых идти на эту жесткую пахоту, как на амбразуру. У меня же сложилось так, что с детства, с тех времён, когда меня тренировали супруги Ветровы, на первом месте был разговор, диалог. Тем более что у меня от природы пытливый ум, и всегда было интересно понять: для чего я выполняю ту или иную работу, что мне даст та или иная тренировка. С возрастом это желание только усиливалось. Когда в сборной начал работать Маркус Крамер, он с каждым из нас садился и очень тщательно всё обсуждал. Зачем мы поедем, например, на тот или иной сбор, для чего будем выполнять конкретный объем работы, когда начнем скоростные тренировки.

За те шесть лет, что я была у Маркуса, скажу честно, мы очень сильно сроднились. Наверное, в этом плане меня понимает только Сергей Устюгов. Мы только недавно с ним вспоминали, насколько Маркус чувствовал нас, как спортсменов. В моей судьбе это прямо подарок был.

— Знаю, что ваше доверие сложно завоевать. Если бы ассистентом Крамера, когда вы к нему пришли, был не Егор Сорин, сейчас пошли бы в группу этого специалиста?

— Не задумывалась, а ведь точно: возможно, подсознание сыграло свою роль. Даже когда Егор ушел от Крамера и создал свою команду, я ему написала благодарственное сообщение. Егор сделал очень много для нас. Мы постоянно удивлялись, насколько он всё успевал. А, главное, плавно, это прямо важно подчеркнуть, вводил нас в концепцию группы, в тренировочный процесс. Объяснял дословно, что говорил Маркус, учил, мотивировал, и, безусловно, вложил в нас определенное доверие к себе.

— Перед Олимпийскими играми в Пекине вы сказали, что хотите получить от сезона удовольствие. Как считаете сейчас, это было время удовольствия, или время мучений?

— Скорее, постоянного преодоления. Получился очень сложный сезон, я, наверное, даже не была готова к такому. Но, изначально у меня была установка запомнить этот путь. Я вообще стараюсь запоминать очень классные моменты своей жизни, чтобы потом иметь возможность воспроизвести их у себя в голове. Такая копилочка воспоминаний.

— В этой копилочке есть путь к Играм-2018?

— Тогда все было вообще по-другому. Мы были настолько молодые, на нас никто не рассчитывал, вообще не думал, что мы что-то можем завоевать. Помню, прямо перед отъездом прощаюсь со своим будущим мужем и говорю: «Представляешь, если приеду с медалью?» Он такой: «Да 100% приедешь». — «А если с двумя?» — «С двумя – еще лучше!».

Этот разговор я запомнила очень хорошо. Что такое Олимпиада, как это вообще переваривать, я даже приблизительно не понимала. Мы каждый день очень много смеялись. Жили все вместе, не соблюдали режим вообще.

А вот в Пекине всё было уже намного серьёзнее. Но я бы хотела, если в моей жизни случится ещё одна Олимпиада, поехать туда точно с таким же настроем, как в 2018-м. С осознанием того, что я хочу бороться за медали, получить их, но без той внутренней нервотрепки, которая была в 2021-м. Я тогда много болела и, считаю, это было только из-за этого, что не давала себе спуска в работе.

— Елена Вяльбе не так давно обмолвилась в адрес одной из спортсменок: мол, девочка способная, но не Непряева. А у вас есть ощущение, что Наташа – это недосягаемый уровень?

— Скорее, мы на равных. Были сезоны, когда я была сильнее, были сезоны, когда сильнее была она. Я даже на норвежек никогда не смотрела с мыслью, что их нельзя обыграть. Маркус всегда говорил: «По своим данным — ты не самая талантливая. Но по отсутствию границ, по тому, какие возможности заложены у тебя в голове, ты превосходишь абсолютно всех».

— После Игр вы стали намного спокойнее. Пришло понимание, что главную медаль в своей жизни вы уже выиграли?

— Нет, не пришло. Нет ощущения, что всё, что я смогла заработать, уже заработано. Но действительно пришло более спокойное состояние. И ощущение внутренней свободы. Может быть, это предчувствие завершения карьеры?

— Хоть когда-нибудь возникало ощущение, что лыжи — не ваш вид спорта?

— Мне кажется, это единственный вид спорта, в котором я могла реализоваться, до сих пор иногда об этом думаю. Я вообще верю в определенное стечение судьбы и мне кажется, что в моём случае всё было предрешено. Родиться в маленьком городке, где зима начинается с октября месяца, и заканчивается в мае, иметь прекрасных тренеров, которые взяли тебя на ручки и повели в большую жизнь. А мотивировать меня никогда не было нужно.

— Я впервые близко столкнулась с лыжниками в 1999-м на чемпионате мира в Рамзау, и с тех пор периодически задаюсь вопросом. Что должна чувствовать красивая интересная женщина, когда она вынуждена месяцами напролёт жить на чемоданах, ходить в лыжном трико или теплом комбинезоне. Не бывает такого, что в какой-то момент перестаешь чувствовать себя женщиной?

— Нет, такого никогда не было. У нас все прямо девочки-девочки. Все, возможно, в каком-то плане, стервозные, но всегда стараются быть, скажем так, лучшей версией себя. К тому же я люблю путешествовать, люблю собирать чемодан.

— Кроме спортивной экипировки, что там, в этом чемодане?

— Одна косметичка для косметики, две побольше — для уходовых средств. Платьев нет, но сейчас можно и без них круто одеться.

— То есть, всё для того, чтобы круто одеться, тоже присутствует?

— Обязательно. Бывают же и выходные дни, когда можно накрасить реснички и куда-то выйти. В Ханты-Мансийске, например, мы ходили в итальянский ресторан. Но это больше для себя, для внутренней гармонии. Сделал фотографии, выложил их в социальные сети, тебе накидали комплиментов. Понятно, что это никогда не заменит комплимента от любимого мужчины, но хоть что-то.

— Решились бы сделать фотосессию для мужских журналов?

— Если в купальнике, то почему нет? Я и в соцсети такие снимки выкладываю. Мне очень понравились в своё время фотосессии Лизы Туктамышевой и Жени Медведевой для «Максима». То есть, журнал мужской, но грань соблюдена. Такое мне подходит. Я очень большой консерватор в этом отношении, на самом деле.

— Но потихонечку становитесь достаточно медийной фигурой.

— Если вы про соцсети, это для меня не коммерческий проект, а такой небольшой дневник. Там я стараюсь ничего не приукрашивать, а просто донести до кого-то свои мысли. Транслирую какие-то сложные моменты, свои переживания на тот или иной счёт. Понимаю, что моя карьера сейчас немножко в подвешенном состоянии, но ведь на этом месте так или иначе будут все спортсмены. Плюс соцсети дают очень классную обратную связь. Это мотивирует.

— Неужели ни разу не случалось, что раскрывали душу перед людьми, и вам в незащищенное место прилетала какая-то гадость?

— Нет. Но я и не боюсь этого. Мне вообще кажется, что транслирование собственной слабости — это как раз-таки достаточно большая сила. Если кто-то кинет в меня, образно говоря, каким-нибудь хейтом, ну, окей, моя жизнь от этого не изменится. Я просто взяла определенный курс, и иду по нему. Что касается медийности, мне интересно пробовать себя в каких-то других сферах. Один раз довелось побывать в роли комментатора, понравилось. Поняла, что мне всегда есть что сказать.

— Вы, насколько могу судить, очень общительный человек. Но знаю, что, одним из условий перехода в группу Сорина было отдельное размещение на сборах.

— Да, это так.

— Что это вам дает?

— Возможность перезарядиться. У меня свой режим, свои утренние ритуалы. Я должна выпить горячей воды с лимоном, принять витамины, намазюкаться кремчиками, то есть, у меня должно быть для этого мое, обособленное от всех пространство. Кроме того, я не люблю тратить энергию на пустые разговоры. Поэтому и предпочитаю жить либо с теми, с кем я в очень близком контакте, либо одна. Но, при этом, у меня со всеми сохраняются офигенные отношения.

— У лыжников, насколько могу судить, потихонечку складывается тенденция брать с собой на тренировочные сборы семьи. Юрий Бородавко даже считает, что это гораздо лучше, чем когда человек оставляет близких дома и постоянно дергается по поводу домашних проблем. Почему не возите семью вы?

— У нас ведь очень многие нашли себе пару в нашем же виде спорта. Кто-то даже в одних командах тренируется. А у меня немножко другая ситуация. Муж работает, у него есть свои обязанности, своя зона роста, и срывать его с работы, превращая в няньку, было бы совершенно неправильно. У ребенка тоже полностью сформирована среда обитания. Есть детский сад, кружки, на которые мы его водим, есть бабушка, дедушка, которые холят, любят, лелеют. И мама, которая всегда на связи. Даже если я куда-то уехала, связь с сыном сохраняется всегда. То есть, я уже давно, скажем так, не гоняю в голове мысли, что, раз я уехала из дома, то плохая мать. Я точно знаю, что делаю, и для чего я это делаю.

— Какому принципу чаще приходится подчиняться, «хочу», или «должна»?

— Здесь из одного вытекает другое. То есть, изначально я решаю, чего именно хочу. А потом сама с собой играю в игру: что должна ради этого сделать. На самом деле очень важно понимать, что во главе всего, что ты делаешь, стоит твоё собственное желание. Никто не должен вести тебя на работу, как на каторгу. Вообще, мне кажется, что наш вид спорта — это немножко про мазохизм. От любви до ненависти, и всё в одном флаконе.

— Тогда вам должно нравиться что FIS уравнял мужские и женские дистанции. Это ведь определенный вызов — выйти на старт и пробежать 50 километров.

— Мне кажется, что по природе я больше спринтер. Поэтому 50 км меня не очень вдохновляет. Хотя бегать приходилось.

— В спринте атлет вынужден постоянно держать в голове множество вещей: технику, тактику, обстановку, свои и чужие действия. А чем думаешь, когда бежишь более двух часов?

— Обо всем. Когда выступать доводится в комфортных условиях, чего только в голову не лезет. Например, начинаешь думать о том, выключен ли в номере чайник или плита. На соревнованиях уровня Кубка Мира навряд получится бегать до такой степени расслабленно, но, когда в том году я бежала на Сахалине, а из-за разницы во времени это было, по сути, ночью, помню, всю дистанцию пыталась понять, где я, куда бегу, зачем, кто меня разбудил...

— Битва за медали и битва за деньги на коммерческих турнирах, это разные ощущения?

— Для меня, наверное, да. Медали никогда не встанут наравне с купюрой. Хотя на соревнованиях высокого ранга, думаю, ни у кого не встанут. Все бегут ради того, чтобы эту железяку в руках подержать, вцепиться в нее, и уже никому никогда не отдать. Мне кажется, психика подстраивается под коммерческий старт по-другому.

— Когда в спорте только начали появляться западные спонсоры, помню, достаточно часто прослеживалось отношение: мол, русские бедные, что ни предложи, всегда будут довольны. Когда-нибудь приходилось сталкиваться с таким отношением?

— Нет. Ты можешь прийти и попросить лыжи получше, или большее количество пар, но здесь всё исходит от результата. Если ты на хороших позициях — пожалуйста, без проблем, проси всё, что хочешь. Это не про нацию, а именно про результат.

— Второй год антироссийских санкций на инвентаре сказывается сильно?

— Вообще нет. Я бегаю на Rossignol, эта фирма продолжает нам всё поставлять, как и раньше: нет ни перебоев, ни проблем. Ребята все молодые, все вообще просто обожают свою работу, очень открыты для контактов. Я прямо очень рада, с ними сотрудничать.

— Мечта, связанная с деньгами, у вас есть?

— У меня их много. Но они не заоблачного уровня, я в этом плане никогда не стремилась к «жиру».

— То есть, сумку Birkin за 900 тысяч рублей вы покупать себе не станете?

— Маркетинг, конечно, там хороший, но в моем виш-листе такой сумки нет. Я достаточно спокойно отношусь к цацкам. Считаю, что хорошо, когда у тебя есть возможность не отказывать себе в покупке украшений, по импульсу покупать, что тебе нравится. Но отсутствие таких вещей не делает твою жизнь хуже, это 100%.

— Что вы не согласились бы рекламировать ни за какие деньги?

— Никогда не думала, кстати, в этом направлении. Я принципиально против рекламы БАДов. Потому что в спорте это всегда тонкая грань, никогда до конца не знаешь, что туда положили. Хотя рекламных запросов по БАДам я получаю много.

— А за собственным питанием следить приходится?

— Слежу. По крайней мере, стараюсь. Я вообще не привередлива, в этом плане. Ем, что дают, но, по возможности, всегда делаю выбор в более здоровую сторону, скажем так. У меня уже был опыт работы с нутрициологом, я знаю основные принципы питания, как и слабые стороны своего собственного организма: что, допустим, усваивается без проблем, а что желательно исключить. Но мне, кстати, кажется, что в целом надо поднимать культуру питания. Взять даже момент, когда приходится сбрасывать вес. Отсутствие еды — оно, конечно, приведет к похудению, но это не лучший выход. Особенно в нашем виде спорта.

— Как выглядит идеальный отдых, в вашем представлении.

— Вся семья в сборе.

— И какое-нибудь морское побережье?

— Скорее, горы. Я очень их люблю. Люблю чувствовать этот масштаб. «Батонить» на пляже — это, конечно, круто, но меня хватает максимум на два дня такого отдыха.

— Вы назвали свой вид спорта мазохизмом, а понимаете людей, которые идут на Эверест, зная, что могут вернуться оттуда, как минимум, обмороженными? Когда-нибудь задавались вопросом, что до такой степени влечет туда людей, что им становится наплевать на собственное здоровье, на близких?

— В первую очередь, адреналин. Это тоже определенного рода зависимость, иногда очень сильная. Я не слишком раскачана в этом плане, не люблю адреналин чувствовать, не люблю экстрим. Но, мне кажется, понимаю ответ по своему виду спорта. Многие ведь тоже совершенно искренне не понимают: как можно бегать какое-то немыслимое количество километров по горам, лесам, полям, в дождь, в собачий холод, что-то себе обмораживать. А для меня это жизнь. Я это люблю, меня это наполняет.

— Самый большой выброс адреналина в лыжных гонках — эстафетный финиш с флагом?

— Нет. Скорее — ожидание старта. Весь твой настрой в этот момент — это про адреналин. Даже если ты не в самой лучшей форме и понимаешь это, ничего не меняется. Это дикий азарт, до дрожи. Но стоит уйти на дистанцию — всё стихает, и ты растворяешься в гонке.