|
|
|
|
|
|||
22 марта 2018 Он самый успешный тренер танцевального мира. Точнее – один из. Патрис Лозон вместе со своей супругой Мари Франс Дюбрей и Ромэном Хагенауэром – это та самая команда, благодаря усилиям которой французы Габриэла Пападакис/Гийом Сизерон выиграли три чемпионата мира, канадцы Тесса Вирчу/Скотт Моир получили две золотые олимпийские медали в Пхенчхане, став трехкратными олимпийскими чемпионами, а американцы Мэдисон Хаббелл/Закари Донохью совершили невероятный скачок, за год поднявшись с девятого на второе место на чемпионате мира. - Как вам удается делать это, Патрис? - В этом нет никакого секрета. В нашей школе в Монреале работает прекрасная команда тренеров, и мы не делим работу, а делаем ее совместно. Я, Мари-Франс, Ромэн. Позиции главного тренера у нас при этом не существует. Она и не нужна, когда люди обожают свою работу и видят в ней смысл жизни. Точно так же мы стараемся сохранить очень хорошую энергетику отношений между своими парами. Могу точно сказать, что Мэдисон (Хаббелл) и Закари (Донохью) по-настоящему дружат с Габи и Гийомом (Парадакис/Сизероном). Они тренируются на одном льду, соперничают, толкают друг друга вперед, но все это носит характер не борьбы, а игры. Обе пары прекрасно понимают, что такая работа – наиболее эффективный путь к тому, чтобы стать лучше. - Охотно верю, что в тренировках это так и есть, но как оставаться друзьями, когда борешься за одну медаль? - Это сложнее, согласен. Хотя между этими парами пока еще не было совсем уж равного соперничества. Такого, как было свалилось на Габи и Гийома, когда они начали тренироваться с Тессой и Скоттом. Оба дуэта ведь с самого начала отдавали себе отчет в том, что кто-то из них выиграет Олимпиаду, а кто-то ее проиграет. В такой ситуации очень важно донести до спортсмена, что он всегда соревнуется не с соперником, а с самим собой. Сумеешь стать улучшенной версией самого себя – шансы на то, чтобы выиграть, поднимутся автоматически. Опция «перегрызть сопернику горло» отпадает в этой схеме за ненадобностью. - Вы так легко произнесли слова «стать лучше», но многие танцоры тратят на это годы, не добиваясь заметного прогресса. - Мне кажется, в этом нет никакой особенной сложности – особенно при новой системе судейства. Есть протокол, есть оценки. Ты всегда можешь увидеть, почему именно проиграл, и всегда знаешь, где твое слабое место. Поэтому я, например, всегда начинаю именно с этого. Беру в руки протокол и говорю спортсмену, что и как он должен исправить. Все дальнейшее – это просто дело техники. У нас же в конце концов не хоккей, не теннис и не бокс, где для того, чтобы выиграть, ты должен обязательно стремиться к тому, чтобы свергнуть соперника в очной борьбе, найти его слабое место и хорошенько туда ударить. Фигурное катание требует гораздо более тонких инструментов. К тому же никогда не бывает ситуации, чтобы одна пара превосходила другую абсолютно по всем показателям. Ну да, у Мэдисон и Зака нет такого скольжения, как у Габи и Гийома. Но физически они мощнее, могут делать на льду то, что не по силам французам. Отсюда – совершенно разный стиль катания, разная хореография, разные образы. То есть в тренировках даже нет нужды соревноваться в одинаковых технических аспектах – у всех все разное. В соревнованиях этого нет тем более. На первый план выходит необходимость справиться со своей программой, прокатать ее максимально хорошо. Как в этот момент катается или настраивается твой соперник – вообще дело десятое. - В России танцевальные тренеры часто говорят о том, что главное в олимпийский сезон угадать с программой. Екатерина Боброва/Дмитрий Соловьев в прошлом олимпийском - сезоне не угадали, в связи с чем были вынуждены вернуться к старой постановке. У вас же, судя по всему, такой проблемы не существует в принципе. Подбор танца – это технология, или все-таки вопрос врожденного вкуса постановщика? И есть ли кто-то, кому принадлежит в вашей бригаде право решающего голоса на этот счет? - Решающего голоса? Не уверен, что это понятие применимо к нашей команде. - Тогда как проходит выбор танца, музыки, костюмов? - Музыку так или иначе ищет каждый из нас, поскольку ты никогда не знаешь, на чем остановится выбор. Постановками преимущественно занимается Мари-Франс, но все это, тем не менее, Иногда, безусловно, случаются ситуации, когда музыки хоть отбавляй, но на льду она не «работает». Не скажу, что это происходит часто: у нас в команде постоянно работает порядка шести различных специалистов, иногда их количество вырастает до десятка, поэтому всегда существует вероятность того, что кто-то подскажет верный выход. Много мнений – вообще классная штука. В постановочный период мы часто приглашаем на каток судей. Арбитрам ведь свойственно вообще смотреть на программы другими глазами, поэтому важно не пытаться убедить их в том, что ты сделал офигительную работу, а услышать замечания и принять их к сведению. Если вы вспомните прошлогодний произвольный танец Габи и Гийома, он ведь был достаточно нетипичен – сильно отличался от всего, что мы видели в танцах на льду в последние годы. Габи и Гийом боролись с этим танцем весь сезон, он их дико раздражал, и я видел, что на самом деле танцоры просто оказались не готовы справиться с постановкой, никак не могут ее вкатать. Перелом наступил только к чемпионату мира, где все совпало: понимание танца, эмоции, качество элементов. Это я считаю достаточно показательным примером того, что многие мои коллеги называют «не угадать с программой». Огромное количество танцев в нашем виде спорта в разное время причислялись к неудачным, хотя они на самом деле просто не были вкатаны. Да, на это иногда нужно терпение, определенная убежденность. Это непросто, особенно когда судьи со всех сторон говорят тебе, что все плохо. Происходит это обычно на том этапе, когда соревнования еще не начались, нет оценок, нет реакции зала, и у тебя, соответственно, нет никакой возможности понять: все совсем плохо, или возможны варианты? Многим бывает проще в этот момент действительно согласиться с судьями и поменять постановку. Но как говорит мой уже достаточно большой опыт, никогда не стоит отказываться от программы сразу. Грандиозный замысел стоит того, чтобы с ним повозиться. Не говоря уже о том, что великие программы никогда не рождаются легко. - Вас удивил тот скачок, который совершили в Милане Хаббелл и Донохью, превысив личные рекорды в обеих танцах? - И да, и нет. Это как раз хороший пример того, как работает судейская система. Танцы – это не одиночное катание, где результат может как резко подняться, так и опуститься. У нас все гораздо очевиднее. На юниорском уровне чемпионы могут получать очень высокие оценки, но только до тех пор, пока их не с кем сравнивать. Как только они переходят на взрослый уровень, оценки падают на десять, а то и на двадцать баллов. Габи и Гийом очень близки к возможному максимуму, соответственно в этом диапазоне они соревновались с Тессой и Скоттом, а на этом уровне улучшать результат становится очень сложно. После того, как канадцы ушли с арены, Мэдисон и Зак стали вторыми. И поскольку между ними и французами никого нет, оценки выросли. Но это, разумеется, не отменяет того, что Хаббелл и Донохью очень хорошо катались. - Для вас имеет какое-то значение понятие мирового рекорда? - Мне вообще нравятся виды спорта, где фиксируются рекорды. У нас немножко специфическая ситуация, которая связана с тем, что меняются правила, меняются элементы, поэтому и мировой рекорд может являться достаточно условной величиной. С другой стороны, есть понятие максимально достижимого результата. Это как 6,0 в старой системе оценок – видишь их на табло и понимаешь: программа исполнена на пределе совершенства. Если говорить о танцах на льду, мне кажется, было бы очень интересным выводить на табло не только оценку, но и указывать, какой процент от максимума она составляет. Применительно к Пападакис и Сизерону, например, я считаю, что они способны довести эффективность своих выступлений до 98-99-ти процентов. А в произвольном танце могут подобраться к максимальной цифре. Вот это, считаю, способно взбудоражить публику куда больше, чем информация, что та или иная пара в очередной раз превзошла мировой рекорд. - Когда Тесса Вирчу и Скотт Моир попросили вас их тренировать, вам потребовалось много времени на то, чтобы сказать «Да»? - Напротив, все произошло мгновенно. Мы много лет дружили, были в курсе того, что происходит в жизни Тессы и Скотта с тех самых времен, когда сами перестали выступать. После Олимписких игр в Сочи Тесса и Скотт приезжали к нам в Монреаль с тем, чтобы поставить программы для шоу, и как-то задали вопрос: «Если мы надумаем возвращаться, вы возьметесь нас тренировать?» Я даже голову не включил в том момент. Ответил, что конечно возьмемся, вообще не вопрос. Просто мне и в страшном сне не могло привидеться, что Вирчу/Мойр действительно могут вернуться. Если бы меня тогда спросили, какова вероятность подобного шага, я бы ответил, что она равна нулю. Но через два года Тесса и Скотт действительно пришли на каток. - И? - И только тогда я понял, в какую мы вляпались историю. Думал, у меня лопнет голова. Я постоянно думал о том, кто они – и кто мы. Они – чемпионы одних Олимпийских игр, серебряные призеры – других, знают танцы так, как, возможно, их не знает ни один тренер в мире. А ведь есть еще Габи и Гийом… В общем, стресс оказался чудовищным. В то же самое время это был вызов. - В России, знаю, прежде чем взять к себе в группу новых учеников, тренеры имеют обыкновение интересоваться мнением своих основных спортсменов на этот счет. - Точно так же обстоят дела и в Канаде. - У Пападакис и Сизерона приход в группу столь сильных соперников не вызвал протеста? - А вариант отказать канадцам вы рассматривали? - Нет. Я считал и считаю себя человеком слова. Раз пообещал что-то, должен выполнить. - Не приходилось впоследствии пожалеть об этом опыте? - Нет. Это было сложно, не скрою. Но и колоссальный вызов. Тренеру вообще, считаю, полезно периодически оказываться в ситуации – смогу, или не смогу? Как ни крути, оба наших дуэта благодаря этому каждодневному соперничеству стали только лучше. С этим, как мне кажется, не сможет спорить никто.
|
Фигурное
катание - 
