Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Тренер чемпиона мира Натана Чена рассказал в интервью специальному корреспонденту РИА Новости Елене Вайцеховской о том, что такое тренировать спортсмена по скайпу, почему с некоторых пор он подписывает контракты с учениками на двухлетний срок и почему фигуристы падают.

«Не поверите, но я радовался, как ребенок», - ответил Арутюнян на мои телефонные поздравления в связи с тем, что чешский подопечный тренера Михал Бржезина дважды стал на этапах Гран-при вторым и впервые за последние семь лет карьеры обеспечил себе место в финале серии. В американском Эверетте чех уступил Натану Чену, в Хельсинки – Юдзуру Ханю, и на вопрос: «Как вам это удалось?», тренер ответил:

- Во-первых, мы работаем с Михалом уже два года, а это как раз тот срок, который нужен для того, чтобы спортсмен научился правильно работать и стал показывать результат. Я сам понял это не так давно, поэтому сейчас, когда подписываю новые контракты, сразу делаю это на двухлетний срок. Если люди не готовы заключить такой контракт, просто не беру таких в группу – не вижу смысла. Полностью изменить отношение спортсмена к работе за более короткое время – задача маловыполнимая, в этом я не раз убеждался на практике. Проблема ведь не в технических навыках и приемах, которым ты можешь научить спортсмена. А в том, что большинство фигуристов не тренируются так, как положено.

- Я бы попросила вас расшифровать эту фразу.

- Охотно. Результат – это прежде всего технология. Он зависит от множества мелких вещей: как человек разминается, какие упражнения делает, зачем. Обычно спортсмен приходит на тренировку, что-то выполняет, иногда - очень добросовестно и активно, но не слишком задумывается над тем, почему у него нет прогресса. Он продолжает изо для в день выполнять ту же самую работу, не понимая, что это не изменит ровным счетом ничего. Вот и приходится менять фигуристу сознание. Учить его слушать, делать то, что говорят, а не то, что считает правильным он сам.

- С учетом того, что тот же Бржезина пришел к вам взрослым, сложившимся человеком, процесс наверняка был сложным.

- Он всегда сложен. Когда в группу приходит взрослый спортсмен, на пути которого уже встречалось немало наставников, работа с которыми оказалась не слишком удачной, он смотрит на тебя точно так же, как смотрел на предшественников. То есть, с определенным недоверием и определенной моделью, которая сложилась за многие годы у него в голове. Иногда на этой почве, пока идет притирка, возникают конфликты, ведь то, что ты совсем не такой, как ученик себе представляет, ему только предстоит понять. Более того, он тебе заведомо не верит. И уже это создает в работе очень большие проблемы. Это как в обычной бытовой жизни: если вас когда-то укусила собака, то все остальные собаки будут казаться злобными и кусачими. Но это же не так?

- Что стало переломным моментом в ваших отношениях с Бржезиной?

- Не могу сказать, что была какая-то конкретная отсечка. Просто весь процесс перестройки занял много времени. С Михалом было, кстати, еще не так сложно, как с другими, поскольку он – выходец из европейской школы фигурного катания. Есть немало фигуристов, с кем бьешься изо всех сил, а работа не приносит результата.

- И тем не менее вы продолжаете биться?

- Мне нравится сам процесс. Когда вытаскиваешь людей из ямы, получаешь гораздо больше удовлетворения, чем, когда работа беспроблемна и идет, как по маслу.

- То есть вы в определенной степени – кризисный менеджер?

- Ну да, можно сказать и так. Как-то частенько приходится возвращать к жизни не просто талантливых спортсменов, но достаточно великовозрастных и уже как бы списанных. Как была Эшли Вагнер, которая пришла ко мне от Джона Никса и стала серебряным призером чемпионата мира, когда никто этого не ожидал. Ставили-то на Грейси Голд.

- В начале сентября я разговаривала с Михаилом Колядой, который рассказывал о том, как эффективно провел под вашим руководством летние сборы. Но начался сезон – и спортсмен снова стал довольно много падать на четверных прыжках.

- При этом начал сезон он неплохо – показал прекрасный результат на турнире в Братиславе. Просто потом опять все стало разлаживаться. Этому, на мой взгляд, есть объяснение. Во-первых, Миша, как и многие другие российские одиночники, постоянно находится под прицелом, под прессом чужих ожиданий, как до него был Максим Ковтун. Их всех «штормит», за исключением, может быть, Сергея Воронова, который выступает достаточно стабильно. Миша ведь тоже достаточно неверующий спортсмен – видно было, когда мы работали вместе, что все мои советы и подсказки он как бы пробует, прежде чем принять их к сведению. Я всегда говорю спортсменам в этом случае: не нужно приходить ко мне, как на фабрику-кухню и пробовать все то, что стоит на прилавке, раздумывая над тем, какое из блюд вкуснее. Надо вести себя, как в аптеке: тебе дали пилюлю, ты без разговоров ее проглотил и пошел работать. Независимо от того, нравится тебе ее вкус, или нет.

Но вообще могу вам признаться: когда спортсмен тебе не верит, это не его проблема, а наша, тренерская. Значит, мы, тренеры что-то делаем неправильно. Если наши советы перестают работать, значит, с этими советами что-то не так. Это самая первая и самая большая проблема тренерской профессии.

- Вы всегда так считали?

- Ну что вы, конечно же нет. Прошло очень много времени прежде чем я пришел к пониманию того, о чем вам сейчас говорю.

- А как чисто технически научить спортсмена до последнего бороться за элементы? Ведь тот же Коляда, когда приезжает на соревнования, показывает в тренировках прекрасные, амплитудные прыжки и совершенно необъяснимо валит приземления на соревнованиях.

- В соревновательной обстановке не так просто судить о том, насколько хорошо человек тренировался у себя дома. Сколько тренировок мы видим? Две? Три? На основании чего тогда рассуждаем, что, работая дома, спортсмен прыгал так же хорошо? Может быть он просто напрягся на публике, постарался сверх обычного.

- Я говорю не совсем об этом. Тот же Юдзуру Ханю вытаскивает порой столь проблемные прыжки, с которых неминуемо упал бы любой другой фигурист. Такое ощущение, что японец специально работает в тренировках над тем, чтобы уметь выезжать из любого положения, как кошка.

- Приведу простую аналогию на этот счет: вы можете представить себе прыгуна с трамплина, который допускает мысль, что можно приземлиться на склон кое-как? Или кое-как вести себя в воздухе? Таких нет в принципе, потому что все понимают: в этом случае можно не остаться живым. В фигурном катании от падений никто не умирает, поэтому люди позволяют себе передумать, раскрыться в воздухе, сделать вместо тройного прыжка двойной, или, как мы говорим, бабочку. Вот я и трачу два года, о которых сказал, в том числе и на это. Объясняю, что фигурист не имеет права делать бабочки, потому что каждая из них – это не что иное, как тренировка бабочки, заучивание ошибочного навыка. Если ты заходишь на четверной прыжок, ты должен его сделать. Я очень много времени трачу на то, чтобы все это объяснить своим спортсменам. Чтобы они понимали, что такое доскональность выполнения того или иного задания. Что если я говорю им выполнить то или иное задание три раза, его надо выполнить три раза, а не два и не четыре. Иногда человек искренне не понимает: четыре ведь это больше, чем три? А мне не нужно больше, мне нужно столько, сколько нужно.

- Если спортсмен научился воспринимать подобные вещи, это уже навсегда, или требует каждодневного напоминания?

- Это бесконечный процесс, ежедневный. И называется он – тренерская работа.

- Получается, что Натан Чен, который поступил в Йельский университет и в связи с этим уехал из Калифорнии на другое побережье, сильно этот процесс нарушил?

- Конечно сильно. Но что тут поделаешь? Конечно, у Натана имеется огромный технический запас, очень солидная база, тренироваться он тоже умеет. Но, знаете, у моего сына была подружка, которая жила в Нидерландах, и они дружили по скайпу. Вы же понимаете, чем это обычно заканчивается? Так и здесь. Серьезная работа в спорте требует ежедневного взаимодействия. Face to face, как говорят в США. Трудно Натану будет, конечно же. Здесь легко и перетренироваться, и загнать себя в какие-то травмы, поэтому опасения у меня в связи с этим есть большие. Но что я могу сделать? Может быть, для Чена поступление в Йель было мечтой всей жизни? Ему дали стипендию, а это порядка ста тысяч долларов в год, большие деньги. Другими словами, от таких предложений не отказываются. Это вершина образования – не случайно в этот университет попадает совершенно особенная публика из особенных семей. Натан сказал мне не так давно, что подружился в университете с девочкой, чей папа занимает высокий пост в правительстве Грузии. Понимаете уровень?

Просто я сам до такой степени люблю свою работу, что мне трудно представить, что можно ее поменять на что-то еще. Она – мой университет, мой Йель. Но ведь спортсмен не обязан рассуждать точно так же?

- Каким вы нашли Чена, когда приехали с ним на первый турнир этого сезона?

- Он неплох, даже в чем-то прибавил. Признался мне, что стал гораздо более внимателен к каким-то вещам, нежели был прежде, когда мы ежедневно работали вместе. Но как долго это продолжится, я не знаю. Нужно ведь не только поддерживать имеющийся уровень, а постоянно придумывать что-то новое, двигаться дальше, подниматься на более высокий уровень. Этого пока не происходит. Естественно, мы пытаемся использовать любую возможность для того, чтобы не пускать процесс на самотек. Сейчас, например, Чен планирует прилететь на несколько дней в Москву, чтобы потренироваться со мной перед его стартом на этапе Гран-при в Гренобле – мы даже уже нашли место для тренировок. Перед чемпионатом США Натан приедет ко мне в Калифорнию на каникулы, точно так же приедет летом. Но все равно это уже не та работа, которую хотелось бы видеть мне. Соперники ведь тоже не стоят на месте.

- Незадолго до разговора с вами я общалась с Жанной Громовой, которая после завершения работы с Ириной Слуцкой сосредоточилась на работе с маленькими детьми, и она сказала мне, что совершенно сознательно выбрала для себя эту нишу, поскольку взрослое катание в котором во главу угла поставлен сиюминутный результат, не слишком ей интересно.

- Отчасти она права – насчет сиюминутного результата.

- Вы считаете, что это уже навсегда?

- Говорить так было бы не совсем верно, поскольку постоянно меняются правила, и никто не знает, что будет дальше. Мне не нравится другое: каждый раз, когда в правилах происходят какие-то изменения, я пытаюсь понять: то ли Международный союз конькобежцев пытается экспериментальным методом найти наиболее правильный вариант, то ли эти правила принимаются в угоду какой-то совершенно определенной группе лиц. Кто может внятно ответить на вопрос, почему принимаются именно такие правила? Те, кто их принимает? Вряд ли. Потому что среди них фактически нет людей, с которыми тренеры разговаривали бы на одном языке. Это либо строители, либо инженеры, либо математики, либо стоматологи.
- Но если во главу угла действительно ставится сиюминутный результат, получается, что работать со спортсменками в долговременной перспективе вообще не имеет смысла?

- Пример Лизы Туктамышевой говорит о том, что это не так. Давайте сначала определимся, о какой задаче мы говорим? Мы хотим любой ценой добиться того, чтобы отдельно взятый фигурист на протяжении двух или трех лет был непобедимым, как была Евгения Медведева? Не уверен, что это правильно. Лично мне вообще не нравится идея непобедимости одного человека. Нравится идея элиты, в которой на равных борются между собой сразу несколько спортсменов. А войти в элиту можно в любом возрасте. Вы же не будете отрицать, что Каролина Костнер в свои 30 лет была спортсменкой элиты?

- Это так. Но, согласитесь, что в странах с сильной конкуренцией крайне тяжело постоянно находиться в обстановке, где срок жизни каждого очередного лидера – два-три года, после чего его «съедает» более молодой и резвый.

- Конечно, тяжело. Поэтому я не первый год твержу о том, что детское и женское катание – это два совершенно различных вида спорта, которые хорошо бы разделить. Мне сейчас, например, стало намного интереснее смотреть на Алину Загитову, на Женю Медведеву. На то, как она меняется, попав в руки к Брайану Орсеру. Интересна Туктамышева, Костнер. В этом и есть смысл фигурного катания - оно должно быть разнообразным, на любой вкус.

- Кого из учеников вы собираетесь выводить на лед на турнире Гран-при в Москве?

- В женском турнире у меня будет кататься кореянка Лим Ын Су, потом я перебираюсь во Францию, где, помимо Натана (Чена) заявлена еще и японка Марин Хонда.

- Не так давно я слышала точку зрения, что в недалеком будущем соперничество в женском одиночном катании развернется между российскими и корейскими спортсменками. Согласны с этим?

- Я бы не стал забывать еще и про японок. Но кореянки действительно хороши.

- Тем, как они тренируются. Очень ответственно, очень организованно. Все, что им говоришь, они беспрекословно и очень точно выполняют. Американские спортсмены далеко не всегда относятся к тренировкам подобным образом. Китайцы – да. Почему в женском одиночном катании фактически нет китаянок, для меня большая загадка.

- Когда кто-либо из иностранных фигуристов выражает желание присоединиться к вашей группе, как это выглядит на бытовом уровне? Иначе говоря, насколько сложно стать учеником Рафаэля Арутюняна, если не живешь в Калифорнии?

- Сам я не занимаюсь организацией бытового процесса вообще – это слишком сложно. Поэтому все бытовые проблемы ложатся на родителей или федерацию фигурного катания той страны, откуда приезжает спортсмен. Ко мне не так давно прислали двух одиночников из Китая, приехала японка, кореянка. Жилье в Калифорнии очень дорогое, к тому же я уже сказал, что не беру спортсменов менее чем на два года – не вижу в этом смысла. Помимо серьезной работы на результат я много работаю с местными фигуристами, их достаточно много. Но это просто зарабатывание денег.

- Существует ли какой-то количественный лимит?

- Да, конечно. Если я вижу, что спортсмен по каким-то причинам мне не подходит, то обычно говорю, что просто не располагаю достаточным временем для того, чтобы с ним работать, как оно, собственно, и есть.

- А если спортсмен талантлив и перспективен, но группа уже полностью сформирована?

- Как показывает практика, для талантливых место находится у любого тренера. Всегда. Я в этом плане - не исключение.