Фото © Нина Зотина Максим Траньков

Олимпийский чемпион в парном катании, а ныне – наставник первого спортивного дуэта страны Максим Траньков рассказал в интервью специальному корреспонденту РИА Новости Елене Вайцеховской о том, почему так важно, чтобы его подопечные отобрались в финал Гран-при с максимальным результатом, объяснил, чем хороши, а чем плохи новые правила и признался, что пока только учится быть тренером.

- Один из ваших бывших наставников Олег Васильев однажды заметил, что тренерское искусство проявляется прежде всего в том, насколько хорошо подопечные подходят к тем или иным соревнованиям, как переносят стрессовые ситуации, как быстро восстанавливаются после выступлений. Каким стало начало сезона лично для вас? Насколько нервным?

- Не уверен, что могу применить к своей нынешней работе с ребятами слово «искусство», оно пока кажется мне чересчур громким, но все то, о чем вы сказали – это действительно важный момент в подготовке. Самое важное, что я успел понять, и к счастью, понял достаточно быстро, что не нужно сравнивать с собой тех, кого ты тренируешь. Если стал тренером, уже неважно, каким ты был спортсменом. Например, когда мы с Таней выходили на лед перед выступлением, то уже вообще не подходили к тренерам. Понимали: всему, чему было можно, они нас уже научили. Нет таких волшебных слов, которые можно сказать фигуристу в момент старта, чтобы человек поехал и сделал все безошибочно.

Я настолько привык размышлять подобным образом, что никакие другие варианты мне даже не приходили в голову. И, пожалуй, только во время Олимпийских игр в Пхенчхане впервые задумался о том, что спортсмены все разные.

- Вы сейчас о чем?

- О Тарасовой и Морозове. На Играх в Пхенчхане Нина Михайловна должна была контролировать сразу две пары, которые катались в разных разминках – так сложилась ситуация. И Женя вышла катать произвольную программу, не будучи готова к этому психологически. Помню, я смотрел, как она катается, и вспоминал историю, рассказанную мне Женей Платовым. О том, как на Олимпиаде в Нагано Татьяна Анатольевна Тарасова выплеснула ему в лицо стакан холодной воды, когда увидела, что он «поплыл». Я пока только учусь понимать состояние своих спортсменов, для меня это новый опыт. Я давно и хорошо знаю Вову и Женю, как друзей, но не слишком знаю их, как спортсменов.

- В тот период, когда вы непроизвольно сравнивали учеников с собой, не раздражало, что они другие, не такие, какими были вы с Татьяной?

- Нет. Скорее, я до сих пор не могу понять, насколько нужен Тарасовой и Морозову, как тренер. Когда катался сам и чувствовал, что мне нужна Нина Михайловна, всегда подходил к ней первым. Если хотелось поныть – ныл. Если нужно было просто поговорить и отвлечься от выступления, она меня отвлекала. В предстартовом плане у нас было совершенно четкое взаимодействие: «Деревянные ноги? Ну, посгибай коленочки – и поехал дальше, все нормально…» То есть возникали какие-то банальные ситуации, и тренер четко контролировала, чтобы я не держал проблемы в себе. С Тарасовой и Морозовым у меня пока подобного взаимодействия нет, но это нормально. Мы прошли вместе всего два старта.

- За то время, что вы работаете с Тарасовой и Морозовым, вам доводилось на них кричать?

- Конечно. В основном за дисциплину, за поведение на льду. Если вдруг спортсмены начинали выяснять на льду отношения, не ставя меня в известность о том, что послужило причиной для конфликта. В таких случаях я неизменно напоминаю, кто из нас тренер. И, если уж меня позвали помогать, требую беспрекословного подчинения.

- То есть вы – строгий тренер?

- Нет, я, напротив, очень лоялен, но, если ситуация начинает выходить из-под контроля, тренер для того и существует, чтобы это пресекать. Иногда взбучка помогает спортсмену настроиться на целый тренировочный цикл. Рутинная однообразная работа сильно утомляет, поэтому люди и начинают срываться. Вот я и учусь замечать такие вещи, не допуская конфликтов. Но это не значит, что я кричу на спортсменов на каждой тренировке. За все время нашей совместной работы с Тарасовой и Морозовым это случалось считанные разы. Как тренер я – само спокойствие. Не сравнить с тем, каким был, когда катался.

- То, что на соревнованиях рядом с вами постоянно находится Мозер, помогает вам, или добавляет ответственности?

- Однозначно помогает. И психологически, и практически. На первом старте, помню, я стал довольно громко что-то объяснять – так, как делаю это на тренировках, Нина Михайловна тут же меня остановила, объяснила, что, если я хочу что-то сказать спортсменам, их нужно подозвать к себе, а не кричать на весь каток. Потому что рядом стоят другие тренеры, которым мои крики могут мешать работать. Для меня это было неожиданно: когда мы с Таней катались, я, если честно, вообще не обращал внимания на окружающих, был сконцентрирован только на себе. Поэтому для меня стало новостью, что обычная «домашняя» тренировка и тренировка на соревнованиях – это разные вещи. Что, стоя у борта, нужно учитывать еще и интересы окружающих, и это является элементарным правилом хорошего тона.

- Вы сейчас серьезно все это говорите?

- Абсолютно. Скажу вам больше: на соревнованиях я понял, что даже не знаю, как подозвать к себе спортсменов: у нас нет каких-то условных жестов, сигналов. Похлопать, или как-то посвистеть. Приходится махать руками, на ходу соображая, как правильнее добиться того, чтобы спортсмены тебя увидели и поняли, что нужно остановиться и подъехать к борту.

- В этом сезоне вы с Тарасовой и Морозовым начали учить новый выброс – флип.

- Не совсем верная формулировка. Не начали, а выучили. Выброс-флип стоит дороже, чем те выбросы, что ребята делали раньше.

- Избежать ошибки в этом элементе на первом этапе Гран-при вам, тем не менее, не удалось. Это как-то связано с изменившейся техникой?

- В технику я вообще не лез и ничего не менял. При этом сам не понимал, в чем именно заключается ошибка. Всегда считал, что у Жени с Вовой шикарный выброс, шикарный подкрут, зачем же я буду лезть в технику и что-то улучшать, если судьи ставят за эти элементы +3? Сейчас могу точно сказать, что те проблемы на первых стартах были вовсе не из-за флипа. Когда к нам на лед пришла Нина Михайловна, она всё наладила в течение одной тренировки.

- В чем была проблема?

- Если коротко - мы в большей степени обращали внимание на то, как приземляется с выброса Женя, а нужно было обратить внимание на действия партнера. Женя у нас более спокойная, вообще не привыкла жаловаться на то, что ей что-то неудобно. Она больше копается в себе: тут недорабатываю, тут недоделываю. А оказалось, что это Вова делает небольшую ошибку. Идеальный выброс получается у ребят в том случае, когда партнер очень точно выполняет свою часть работы. Как только Нина Михайловна Вове об этом напомнила, все сразу встало на свои места. Это касается исполнения не только выбросов, но и подкрутки, за чем я теперь особенно внимательно слежу. Если вы обратили внимание, на первой тренировке Тарасовой и Морозова в Мегаспорте, и выбросы у ребят получались прекрасные, и подкрутки.

- Я правильно понимаю, что в идеале вы хотели бы добиться от подопечных такой же амплитуды выбросов, как та, что отличала вас с Волосожар, Алену Савченко с Бруно Массо?

- Не могу сказать, кстати, что у Алены были большие выбросы. Флип высокий, да. Но сальхов маленький. Выброс-риттбергер у Жени с Володей огромный, ничуть не хуже, чем был у меня с Таней или у китайцев (Дан Чжан/Хао Чжан). А вот выброс-флип не может быть большим в принципе потому что он – зубцовый. Он может быть высоким, но не пролетным, хотя те же Венцзинь Суй/Цун Хань умудряются добиваться неплохой амплитуды. Возможно дело просто в том, что чисто антропометрически оба эти фигуриста маленькие. И то, что со стороны воспринимается, как «Вау!», по факту, если замерить, не составляет ничего особенного.

С появлением новой системы, как мне кажется, пролет и высота в выбросах вообще никак не оценивается. Важно, чтобы все было ладненько и чистенько. Вспомните выбросы Меган Дюамель и Эрика Рэдфорда. Или Юко Кавагути/Александра Смирнова. Мы как-то выполняли с Таней параллельный прыжок, а Юко с Сашей, катаясь с нами на одном льду, делали четверной выброс-сальхов. Так у Тани прыжок оказался длиннее, чем у Юко - пролет выброса. Это началось ведь не вчера. Еще Таня Тотьмянина и Максим Маринин делали выбросы с великолепным выкатом, на огромной скорости, но сам выброс был не слишком амплитудным. И это не помешало Тане с Максимом стать олимпийскими чемпионами. Сейчас же все, кто делает выбросы большими – это все пары старой школы, куда я причисляю и Тарасову с Морозовым, которые по сути выросли рядом с нами. И получается, что парное катание очень заметно движется в сторону одиночного. Что мне, конечно, не очень нравится. Но приходится играть по этим правилам.

- Вы имеете в виду, что в одиночном катании с некоторых пор перестали быть востребованными пролетные прыжки, а ценятся докрученные?

- Да. Помню, я смотрел, как на полкатка прыгает тройной аксель Слава Загороднюк или Курт Браунинг, и недоумевал: как у человека колени-то целыми после таких прыжков остаются? А тот же Юдзуру Ханю делает, если сравнивать, достаточно небольшой тройной аксель, но делает его так легко и непринужденно, что прыжок смотрится ничуть не хуже.

- Есть мнение, что новая система судейства гораздо в большей степени, нежели предыдущая, фокусирует внимание на внешней стороне катания. На красивых линиях, на качественных непрыжковых элементах. Видите ли вы в парном катании элементы вот такого скрытого, так сказать, воздействия на судей, на которых можно заработать много баллов и уйти в отрыв, как на этапе в Хиросиме от Лизы Туктамышевой ушла Сатоко Мияхара благодаря вращениям?

- В свое время мы с Таней как раз за счет таких элементов выигрывали у Алены Савченко с Робином Шелковы. Они почти никогда не могли выполнить параллельное вращение так, чтобы оно действительно было параллельным – постоянно случались какие-то расхождения. Просто сейчас качественно сделанная поддержка оценивается меньше, чем качественно сделанный прыжок. Поэтому я и сказал, что парное катание двигается в сторону одиночного: чем круче ты прыгнул, чем круче ты выехал в выбросе, тем ближе ты к победе. А то, что ты делаешь шикарные, интересные поддержки, никого не волнует.

Сейчас вообще стало очень легко набирать уровни в поддержках. Говорят, что требования к сложности поддержек стали выше, но на самом деле это не так. Одна из самых популярных сейчас позиций – это та, что в детском возрасте учат. По-английски называется платтер, у нас - «рыбка»: две руки – два бедра. Если кто-то помнит фильм «Грязные танцы» - там Патрик Суэйзи в озере делал такую поддержку с девочкой. Два актера, не имеющие абсолютно никакого отношения к спорту. Я сам делал такую поддержку на «Ледниковом периоде» с Юлианой Карауловой.

- Что-нибудь столь же нелепое в правилах парного катания есть?

- Не то, чтобы нелепое, скорее, непонятное.  Новая плюсовая шкала, например. На первом этапе «Гран-при» в Эверетте Тарасова/Морозов делают подкрутку червертого уровня сложности, свой фирменный элемент – и получают от нашего российского судьи «+4». Следом выходит еще один российский дуэт, который тоже делает подкрут хорошо, но уступает Тарасовой/Морозову и по амплитуде, и по исполнению, и по многим другим факторам, что очевидно, но получает те же самые «+4» от того же самого судьи. И я начинаю ломать голову: то ли у нас недостаточно хороший подкрут, то ли замечательный подкрут у соперников, но я этого не вижу?

- А вы не допускаете, что, судья, выставляя такие баллы, просто старается поднять обе свои пары максимально высоко?

- Золотые слова: судья старается. А судья должен просто судить, а не стараться кого-то поднимать, а кого-то опускать.

- Вас хоть сколько-нибудь обеспокоило то, что, катаясь на этапе Гран-при в Японии, Наталья Забияко и Александр Энберт получили на 10 баллов больше, чем Тарасова и Морозов на турнире в США?

- Абсолютно не беспокоит. Даже если Забияко/Энберт будут иметь более высокий рейтинг в финале, для моих спортсменов это плюс: нам не нужно будет кататься последними. Во-вторых, всё познается в сравнении, но сравнивать результаты разных турниров не слишком правомерно: на каждом разные судьи, разные технические специалисты. В-третьих, Забияко и Энберт откатались в Японии откровенно лучше, чем Тарасова/Морозов на своем этапе. Другой вопрос, а нужно ли нам было набирать максимальную форму в октябре месяце? Мой ответ – нет. Потому что я через это прошел в олимпийском сезоне и на всю жизнь усвоил, что прекрасные прокаты в начале сезона никому не нужны. Мне нужно, чтобы моя пара хорошо каталась на чемпионате мира, а не сейчас.

- А что нужно сейчас?

- Занять два первых места на двух этапах Гран При, чтобы быть в сильнейшей разминке на финале Гран При? Из сильнейшей разминки нельзя выпадать. И из элиты нельзя выпадать. Сам по себе финал Гран-при – что он дает? Мы с Таней всегда приезжали на эти соревнования первыми, и всегда проигрывали финал Савченко/Шолковы. Всегда. Ни одного финала у них не выиграли.  

- Есть ли в вашей работе с Тарасовой и Морозовым понятие конкуренции с какой-либо другой парой, которая бы вас раздражала, двигала вперед?

- В нашем случае конкуренция заключается в том, что Женя с Вовой хотят, как минимум, повторить успехи своего тренера, а как максимум – превзойти. Считаю, что это правильное отношение к тому, что ты делаешь. Нужно на себя смотреть, а не по сторонам. Пока мы с Таней смотрели на Алену с Робином, мы не могли их обыграть. Как только перестали за ними гнаться – стали обыгрывать.

- А что, реально  пытались гнаться?

- Конечно.В первый год семь баллов проиграли на чемпионате мира. Все мозги себе сломали в попытке понять, как эти семь баллов отыграть: куда и как переставить элементы, что выучить. Сразу же начались травмы, начались проблемы. И так было до тех пор, пока я вообще не перестал смотреть на результаты Савченко и Шелковы. Я реально перестал смотреть их выступления, просто выключал телевизор.  

- Сейчас вы вынуждены смотреть все чужие выступления, как комментатор. Это не мешает работе?

- Скорее помогает оставаться в теме, быстрее разбираться в правилах. Я вижу оценки, вижу, кому и за что плюсуют, какую пару любят судьи, какую нет.  

- И какую же пару любят?

- Есть, например, пара, где мальчик очень часто, почти всегда прыгает на две ноги - в тычок, как мы это называем. И всегда получает «+2». Для меня это загадка: как можно сделать на две ноги прыжок и получить плюсовую оценку? Причем, прилично плюсовую.

На самом деле, я не очень пока понимаю новую систему, не разобрался в ней до конца, на это надо время. Может быть, судьи ставят «+2» за то, что спортсмен прыгает во второй половине программы этот тулуп? Может быть, судья сидит и думает: блин, он уже десятым элементом тулуп делает, ну, подумаешь, прыгнул в тычок, маленькую ошибку допустил …С другой стороны, почему это на бумаге не прописано тогда?  

- Выучив с Тарасовой и Морозовым выброс флип, вы остановились с усложнением программы?

- Пока да. Нам просто больше некуда двигаться в плане сложности, кроме четверного подкрута, который у нас, как джокер.  

- Хотите сказать, что считаете этот элемент реальным?

- Он реален абсолютно. Просто мы за него получим меньше, чем за тройной подкрут. Сейчас очень сильно карается ошибка на ловле партнерши. Если она есть, сразу получаешь большой минус. Другими словами, цена ошибки очень велика. Мы советовались на этот счет с нашими специалистами, с судьями, и они нам сказали: если не будет четкого выполнения, как это удается в варианте тройного подкрута, лучше не рисковать, не делать этот элемент. Но мы все равно держим его в уме.

- Незадолго до беседы с вами я разговаривала с одним из тренеров, по мнению которого с резким усложнением одиночного катания стало невозможно работать на льду так долго, как раньше – обилия сложных элементов не выдерживает голова. Согласны?

- А у Юдзуру Ханю выдерживает? Мне сложно судить. Но и понять сложно. Я, например, знаю, как тренируется Ханю. И знаю, как до какого-то времени тренировался Сергей Воронов. У него никогда не было проблем с дисциплиной, в плане там каких-то гулянок. Но он не очень любил тренироваться, скажем прямо. Когда только начинал по юниорам кататься, все говорили: вот он, будущий, будущий, будущий. Но в какой-то момент это порвалось. А теперь человек по-настоящему работает. Прилетает из Японии и с самолета едет в Новогорск – бежит кросс на восстановление. Поэтому у него и результат сейчас выше, чем у кого-то еще.

- Но вы же не станете спорить с тем, что сложность диктует определенные изменения в тренировках?

- Диктует, но в ином плане. Если усложняются, допустим, вращения, то надо им уделять больше внимания. Просто у русских спортсменов это не принято. Считается, что катание и вращение – это не элементы. А потом мы проигрываем на вращениях по четыре балла, как Туктамышева проиграла Мияхаре в Хиросиме. И ведь все понимают, что она именно сама проиграла, уступила там, где могла бы не уступать. У Мияхары же просто нет слабых мест: прекрасная музыка, чудесные постановки, платье, коньки белоснежные. Вроде ерунда, но всем этим мы и проигрываем.  

- Может быть и вам следует озадачиться тем, чтобы найти для своих фигуристов на следующий сезон самого лучшего постановшика? Или дело не в этом?

- Дело прежде всего в команде. Я же начал сезон, вообще, один. И сразу из огня в полымя: давай! Вот мы в Сочи и ковырялись: сначала с элементами, потом разбирали музыку. Короткую программу Женя с Вовой ставили без меня. Я хотел одно, поставили другое, теперь они катают третье. Произвольная программа, в выборе образа для которой я принимал участие, более или менее порядке.

Конечно, хочется развивать пару хореографически. Но хороших хореографов в парах очень сложно найти. Тот же Петр Чернышев прежде всего постановшик. Он ставит прекрасные программы, просто ему нужно поставить задачу, дать направление. В этом случае вряд ли в парном катании кто-то может поставить программу лучше него. Хотя сам я, например, всегда мечтал о том, чтобы поставить программу в Канаде у Лори Никол.

- Что же мешает обратиться к этому специалисту сейчас?

- Лори не ставит программы русским. Она много работает с китайцами, делает для них совершенно замечательные постановки, но за всю свою карьеру, насколько мне известно, не поставила ни одной программы никакой из наших пар. Почему? На этот вопрос я никогда не находил ответа.

2018 год  

• Наверх
• Вернуться к оглавлению раздела