Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Тренер Сергея Воронова, которому на этой неделе предстоит бороться за попадание в финал Гран-при, - о классическом балете, четверном риттбергере и о том, как сделать результат с человеком, на которого все давно махнули рукой.

- Инна, если бы меня попросили выбрать самый сенсационный прокат нынешней серии Гран-при, я бы, наверное, назвала недавнее выступление в Японии вашего подопечного Сергея Воронова. Его победа хоть в какой-то степени вас удивила?

- Я свято верю в то, что, если человек трудится, то рано или поздно отдача от этого труда обязательно будет. Сергей же пахал. Работал очень много, хорошо, осознанно, качественно, как говорится, без дураков. И очень много занимался хореографией.

- А что можно сделать в этом отношении с 30-летним спортсменом, который на протяжении многих лет давал повод говорить о себе, что абсолютно не хореографичен?

- Вот как ни смешно, самая обычная базовая классическая хореография у станка, если начинать ей монотонно и ежедневно заниматься, приносит очень большой эффект. Меняются движения, прорабатываются мелкие мышцы. У Сергея всегда были проблемы с коленными суставами, которые успели приобрести хроническую форму, хореография и в этом отношении ему помогла.

- Хотите сказать, что сейчас колени Воронова не беспокоят?

- В большом спорте не бывает такого, что человека совсем ничего не беспокоит. Вопрос - в какой степени? Можешь ты выступать или нет. Если человек при наличии проблемы способен работать в полную силу, значит, проблема не так велика, чтобы о ней говорить.

- Воронов, как я заметила, даже начал прыгать проблемный для себя тройной лутц в каскаде.

- Мы просто работали над этим. Лутц – он такой, психологически сложный прыжок в сознании многих фигуристов.

- Может быть, потому что за неправильное ребро стали всех наказывать. Раньше все-таки судили не так строго. Сергею мешало еще и то, что он всегда смотрел, куда едет, заходя на этот прыжок. Знаете, как бывает: человек делает какое-то движение, не замечая этого, по привычке. Посмотрел назад, повернул голову обратно, а рядом уже бортик.

- Получается, как за рулем: отвлекся на секунду, отправляя смс, - и ты уже в кого-то въехал?

- Именно. Но раз тебе надо посмотреть назад, прежде чем прыгнуть, раз тебе неудобно, значит что-то ты делаешь неправильно. К тому же раньше не было необходимости делать такое обилие разнообразных шагов в заходе на прыжок. Мы долго разбирались во всех этих вещах, и, когда разобрались, все стало значительно легче. Поэтому сейчас Сергей спокойно делает каскады с лутцем – это для него не сложнее, чем прыгать каскад с любым другим прыжком.

- Насколько реально для 30-летнего спортсмена выучить новый прыжок, и стоит ли перед вами такая задача?

- На мой взгляд, все абсолютно реально. Более того, Сергей очень неплохо делает четверной риттбергер. Этот прыжок у него один из любимых в «тройном» варианте и достаточно комфортный в «четверном». Просто пока он немного сырой. Все-таки четверные прыжки – это четверные прыжки, их надо довольно долго выкатывать, они достаточно травмоопасны. К тому же я не вижу необходимости во чтобы то ни стало вставить четверной риттбергер в программу. У Сергея все еще существуют некоторые проблемы с коленями, поэтому мы очень аккуратно дозируем нагрузку.

Обилие сложных прыжков – оно, конечно, требует определенного организма, скажем так, определенной генетики. Не так давно я, например, слушала шикарную передачу, где говорилось, например, о том, что у представителей негроидной расы на 16% больше капилляров в кровеносной системе, соответственно, мышцы более активно снабжаются кровью, более «взрывные», быстрее восстанавливаются. Это официальные научные данные, хотя не особо афишируются. Я много лет наблюдаю за тем, как прыгают азиатские фигуристы и вижу, что они другие. У них другой момент ускорения, другое тело. Плюс – менталитет. Конечно, нашим мальчикам тяжелее выдерживать эту конкуренцию. Но я считаю, что фигурное катание не должно заходить в какие-то определенные узкие ворота. Оно должно быть разнообразным, разносторонним. То, что Воронов выиграл в Японии – это огромный плюс для всего мужского катания. Потому что многие задумались о том, что твой шанс, твое колесо лотереи может выпасть и тебе тоже. Нужно просто работать.

- Когда вы брали Воронова в свою группу, подавляющее большинство ваших коллег вообще не понимало, зачем вам это нужно. Единственным разумным объяснением было то, что понадобился спарринг-партнер для Елены Радионовой.

- Нет, этого не предусматривалось. Лена, естественно, была на тот момент моим основным спортсменом, мы с ней обсуждали, что Сергей может присоединиться к группе, но о спарринге, о каком бы то ни было соперничестве не шло речи в принципе.

- Простите, но я не верю в абсолютный альтруизм профессиональных тренеров.

- Напрасно. Знаете, я всегда и во всем ищу не материальное, а духовное начало. Поскольку фигурное катание – это очень большая часть моей жизни, это правило распространяется и на него. Сергей мне открыто сказал, что прекрасно понимает: он возрастной спортсмен, в глазах окружающих недостаточно перспективный для того, чтобы кто-то его взял. Но хочет попробовать еще кататься, потому что любит фигурное катание и чувствует, что еще может что-то сделать в этом виде спорта.

- И вы сказали «Да»?

- А я считаю, что это правильно. Что человек должен осознанно работать, а не потому, что его кто-то привел на каток, заставил кататься, и он просто привык к этому. Через меня ведь проходит очень много детей. Очень редко кто-то из них занимается фигурным катанием осознанно. В основном это родительское решение, или стечение каких-то обстоятельств. Сергей же действительно любит кататься. Я считаю, что это дорого стоит. Это совершенно другое фигурное катание, совершенно другая работа, и у нас другие взаимоотношения. К тому же я люблю вызов.

- Воронов однажды сказал, что ему постоянно нужен в спорте какой-то дополнительный ресурс для мотивации. И этот ресурс, похоже, он находит в смене тренеров. Поэтому и меняет наставников по тому же принципу, как неизлечимо большой человек меняет врача.

- Так дело-то не в желании сменить тренера, а именно в том, о чем вы сказали – поиске мотивации. Сергей, возможно, искал подпитку извне, думал, что новый человек даст ему новый импульс для работы. У нас с ним на самом деле не все сразу сложилось. Он поначалу пытался настраивать себя на выступления через агрессию: иди и всех порви! Я же считаю, что человек должен искать мотивацию в собственной внутренней силе. Если у тебя этой силы нет, чужие слова «порви», «разорви», «размажь» - это просто смешно. Спортсмен же не собачка, чтобы его на соперника натравливали. Вот и Сергею я сказала: не надо быть бестолковой собачкой. Ты - взрослый мужик, который должен быть просто профессионалом. Мы с ним много говорили об этом. И сейчас я вижу, что он реально ищет для себя мотивацию в каждом движении, которое старается сделать более четким, более выразительным. Он прекрасно чувствует зрителя. Вы не представляете, как японцы его принимали!

- Воронов ведь попал в непростую ситуацию, когда стало ясно, что в турнире не будет Юдзуру Ханю.

- Ханю к тому же травмировался прямо на наших глазах. Мы были в первой тренировочной группе, Юдзуру катался во второй, вот я и предложила остаться – посмотреть на него. Вокруг льда везде были постелены ковры, очень удобно, чтобы прямо там растянуться, замяться. И только я села у самого борта, где обычно сидят врачи, случилось то самое падение. Ханю так еще на руках поднялся, пытаясь расправить ногу, и сразу опустился обратно: то есть было понятно, что падение очень нехорошее

- И у других фигуристов тут же началась паника?

- Да, как обычно в таких ситуациях: как только рушится «очередь», в сознании многих спортсменов идет слом, истерика и суета.

- Но Воронов же этому не поддался?

- Возможно, как раз потому, что мы с ним ни с кем не боролись. У нас была конкретная цель: сделать два четверных прыжка, постараться не потерять уровни по вращениям, с куражом проехать дорожки. И я рада, что Сергей дважды с этим справился. Одно дело мочь, и совсем другое - сделать, когда это надо.

- Когда все получилось в короткой программе, ваш подопечный не занервничал от близости возможной победы и того, что появился шанс отобраться в финал Гран-при?

- В определенной степени я опасалась этого, поэтому достаточно четко сказала, что не надо вообще слишком много думать на эту тему.

- А как об этом не думать? Финал Гран-при – это дополнительные и не самые маленькие деньги. Для человека, который параллельно с тренировками зарабатывает подкатками, финансовый вопрос – это серьезный вопрос.

- То, что Воронову тяжело, с этим никто не спорит. Мы вообще никогда не тешим себя иллюзиями, что будет легко - просто не было такого никогда. Есть ситуация - воспринимаешь ее как должное. В отношении подкаток я тоже исхожу из реальности: работать с детьми Воронов может только после тренировки, поскольку если будет заниматься подкатками «до», сам не сможет кататься. В каких-то случаях я, естественно, стараюсь пойти навстречу - отпустить Сергея минут на 15 пораньше. Но тогда он должен как следует отпахать на тренировке. Если чувствует, что не успевает восстанавливаться, он честно мне об этом говорит, и я даю ему возможность подольше отдохнуть.

- Что за проблема мешает вашему второму подопечному Максиму Ковтуну полноценно начать выступления в этом сезоне?

- Мы очень хорошо, очень спокойно вошли в работу, поставили удачные программы. Но в первый же день после возвращения из Новогорска в ЦСКА Максим травмировал ногу, что называется, на ровном месте: просто резко и не совсем удачно затормозил, и дала себя знать давнишняя травма голеностопа. Две недели Ковтун отдыхал, а когда снова вышел на лед, дала себя знать спина. Какой-то период мы реально могли тренироваться только один-два раза в неделю. Получается замкнутый круг. Для фигуриста Максим немаленького роста, у него «тугие» мышцы, которые без работы довольно быстро тяжелеют, и спортсмен как бы опускается на более низкий уровень. Потому что, когда болит спина, даже подкачиваться в зале не получается.

- Зачем тогда вы так стремились поехать с Ковтуном на американский этап Гран-при?

- Считаю, что старт для нас в сложившейся ситуации – это лучшая тренировка. Здесь в замкнутом пространстве Максим пытается что-то делать и искренне расстраивается, когда не получается. А философски воспринимать ситуацию он не способен в силу возраста, еще недостаточно взрослый. Возможно, обстановка больших соревнований станет одним из факторов, которые способны помочь.

- Сейчас, когда прошло время и улеглись эмоции, не думаете, что уход из вашей группы Елены Радионовой можно было как-то предотвратить? Всегда же говорят, что, если между тренером и спортсменом случается конфликт, это всегда двусторонняя вина.

- Конфликта, как такового, не было. Я знала, что Лена собирается уйти. Просто в какой-то момент поняла, что поменять что-то уже невозможно. И, по всей видимости, не нужно: пусть человек идет своим путем. Когда она проживет определенный этап в жизни, возможно, по-другому посмотрит на всю эту историю. А возможно, и нет.

- Но ведь для вас это все равно больная тема?

- Лена по сути была моим ребенком. Я, как тренер, шла с ней вместе тоже поднимаясь с самого низа, с ее детства и до того уровня, когда та же Женя Медведева говорила: я хочу кататься, как Лена Радионова. Многие тренеры признавались, что мы были для них ориентиром: когда порой им казалось, что пробиться в тренерскую когорту великих, стоящих много лет у бортика, невозможно, то глядя на нас, они снова начинали в это верить. Понятно, что я тоже имела отношение к тому, что в определенный момент развития между нами что-то пошло не так, просто давно поняла: все люди живут так, как хотят жить.

- Не так давно я разговаривала с Татьяной Анатольевной Тарасовой о том, как некрасиво, фактически в момент своего олимпийского триумфа от нее уходил Илья Кулик. А недавно позвонил ей со словами: «Никогда в жизни не поверил бы, что пройдут годы, и я буду вспоминать вас с благодарностью каждый день». А вы ждете благодарности от учеников?

- Нет, не жду. У меня нет иллюзий на этот счет. В нашем виде спорта все идет, как ни крути, с семьи, от родителей. Родители постоянно общаются друг с другом, и многое знают лучше, чем даже мы. Так всегда было, и, наверное, будет. И решают все родители. Я от одной мамы как-то услышала фразу, когда ее спросили, почему они ушли от тренера: «У него нет нужного нам ресурса». Получается, что люди сначала ищут ресурсы, потом – возможность этими ресурсами не делиться. Это деньги, бесплатные сборы за границей, возможность получать зарплату в нескольких местах, пошив супердорогих костюмов, у супердорогих дизайнеров, и так далее, и тому подобное. То есть, идет такая спираль всеобщего развития в этом направлении и смотреть на это можно только с юмором и философски. В принципе, даже упрекнуть за это нельзя. Но тогда встает вопрос, что самым незащищенным звеном в этом цепочке является тренер.

Доходит ведь иногда до абсурда: если спортсмен по какой-либо причине выступает плохо, находится очень много окружающих, которые считают нужным тут же высказаться в адрес тренера в таком тоне и с такими намеками, что и сам спортсмен, и его родственники, просто обязаны немедленно задуматься о том, что срочно, прямо сегодня надо собрать свой чемоданчик и бежать к другому тренеру. Если же спортсмен выступил хорошо, его начинают превозносить: ах, какой он талантливый, какой необыкновенный. Тут уже сам спортсмен начинает думать: раз я такой талантливый, такой необыкновенный, почему кто-то другой, а не я, получает миллионы? Значит, надо срочно собрать чемоданчик бежать прямо туда, где эти миллионы дают. И что же делать тренеру, в таком случае? Я, конечно, немножко с юмором сейчас говорю, но проблема существует.

Этим вопросом рано или поздно все равно придется заниматься. Меня как-то спросили, почему в России произошел такой всплеск в женском катании? Я ответила, что, благодаря тренерам. С той же Этери Тутберидзе мы бог знает сколько лет назад начинали работать вместе, даже тренировочные сборы вместе проводили. Потом появились Аня Царева, Света Панова. Если их сейчас «загасить» тем, что от них в поисках более выгодных «ресурсов» будут уходить спортсмены, кто-то ведь может и пересмотреть свои взгляды на работу. Мне, возможно, их уже поздно пересматривать, а те, кто моложе, вполне могут предпочесть уехать в Америку, где свою работу они хотя бы будут получать нормальные деньги. И кто упрекнет их в этом?

- Татьяна Данченко, подопечные которой завоевали в общей сложности девять золотых олимпийских медалей, как-то сказала, что каждый раз, когда ее девочки что-то выигрывают, на следующее утро просыпается в депрессии. Потому что понимает: если спортсменок после побед носят на руках и осыпают подарками, то о тренере не вспоминает вообще никто.