Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Пять лет назад, когда олимпийский чемпион Альбервилля и Нагано Артур Дмитриев еще катался на профессиональном льду, он сказал: «Самое интересное, что может быть в спорте, это выступать самому. Никакая тренерская работа с этим не сравнится. Я ведь уже тренировал - помогал Москвиной, поэтому знаю, что говорю».

Примерно тогда же Дмитриев заметил: «Чтобы меньше всех тренироваться, нужно больше всех думать».

На тренерскую стезю Артур перешел почти сразу после выигранного в 2001-м профессионального чемпионата мира. Жил в США, работал с американской и канадской парами. Хотя настоящим началом карьеры правильнее было бы считать, наверное, прошлый сезон. Тот самый момент, когда Дмитриев решил вернуться в Россию и возобновить работу в бригаде своего прежнего наставника Москвиной. В конце прошлой недели в американском Хартфорде, где прошел стартовый этап «Гран-при», выдающийся фигурист вывел на лед свою первую российскую пару - Марию Мухортову и Максима Транькова. А незадолго до этого мы встретились в Санкт-Петербурге.

- Артур, согласно должности, вы сейчас не только тренируете, но и курируете все российское парное катание. Как, на ваш взгляд, у России обстоят дела в этом виде?

- Прежде всего не хватает финансирования, как ни банально это звучит. У людей давно уже поменялся менталитет: они не очень стремятся идти в спорт, когда понимают, что легких денег там нет.

В Москве, например, сейчас всего две группы парного катания, и ребята там просто нищенствуют. Не говоря уже о том, что у них очень ограничено время на льду.

- Со стороны все выглядит совершенно иначе: строятся дворцы, открываются школы.

- Да. Но большинство тренеров, которые там трудятся, занимаются прежде всего зарабатыванием денег. Подкатывают кого-то, дают частные уроки. Официальная зарплата тренера - в лучшем случае четыре тысячи рублей.

Российская система к тому же устроена так, что зарплата напрямую зависит от количества учеников. Подавляющее большинство специалистов в глубине души верят, что могут самостоятельно довести спортсмена до высшего уровня. А это случается крайне редко. Не хватает знаний, опыта. Может, он и дойдет туда когда-нибудь, но, если человек не знает этой дороги, он вынужден двигаться методом проб и ошибок. В такой ситуации ученики нередко уходят. Мало того, что это наносит прежнему наставнику моральную травму, так он еще и в зарплате теряет.

Мне кажется, должно быть наоборот. Если ученики ушли «на повышение», оставьте тому, кто довел их до этого уровня, ту же самую зарплату. Я бы даже бонус давал, чтобы человек был заинтересован как можно быстрее подготовить кого-то еще. Ведь гораздо эффективнее делать то, что ты умеешь.

У нас есть огромное преимущество перед Америкой - государственное финансирование катков. Остается поддержать тренеров и спортсменов. Меня, например, до сих пор удивляет, почему никому из богатых людей не приходит в голову вложить деньги в фигурное катание. В имя Тарасовой, Москвиной, Мишина. В детские школы. Ведь даже в Питере, откуда за последние 15 лет вышло четыре пары олимпийских чемпионов, фигурное катание теплится только за счет традиций. Не так давно я сам посоветовал Наталье Павловой (тренер чемпионов мира-1996 Марины Ельцовой и Андрея Бушкова. - Е.В.) переехать из Питера в Москву. В столице другие деньги. Хотя по большому счету тоже мизерные.

- Но вы же и сами тренировались большую часть жизни в таких условиях.

- Я - другое дело. Когда только начинал кататься, у нас были постоянные сборы, оплаченное питание. Нас возили на соревнования, обеспечивали жилье в гостиницах. А что сейчас? Знаю, что некоторые московские фигуристы только на дорогу на каток и обратно тратят четыре-пять часов в день. Ну и как можно тренироваться, если за это к тому же не платят?

- Когда вы возвращались в Россию, представляли, что дело обстоит именно так?

- Да. Но, знаете, иногда надо не только брать, но и отдавать, правда? А иначе жить неинтересно. Я люблю фигурное катание. Это моя профессия, моя жизнь. Поэтому я постоянно думаю: какой путь найти? Деньгами все не решается, я это уже понял. Сами знаете: дай денег плохому журналисту, лучше писать он от этого не станет, как бы ни старался. Должен быть определенный баланс: с одной стороны - деньги, с другой - грамотное руководство.

- Почему свою собственную тренерскую карьеру вы решили вести с Москвиной, а не самостоятельно?

- А почему нет? Мне кажется очень правильной идея давать молодым специалистам возможность поработать в группе сильного тренера. Подходы к профессии у нас с Тамарой Николаевной универсальные. Она всегда может подстраховать меня, я - ее. К тому же любой опыт, в том числе и тренерский, приходит со временем. Несмотря на то что я проработал с Москвиной столько лет, какие-то нюансы постигаю только сейчас. Мы вообще постоянно друг у друга учимся. При этом у нас нет иллюзий насчет собственной работы. Можем честно сказать друг другу: это плохо, и вместе искать другой выход.

- Вы и Оксана Казакова решили уйти к Москвиной одновременно?

- Оксана вернулась в Питер раньше. А вскоре и я понял, что жить в Америке не могу. Не созрел. Не мое это.

- Не сложилось с работой?

- Вопрос был не в этом. Директор фигурного катания того катка, где я работал, не любил меня всеми фибрами своей души. Для него я был везунчиком. За что ни брался, все получалось. И его это дико раздражало. Он мне однажды сам об этом сказал. За все годы не дал мне ни одного ученика. И всем рассказывал, что у Дмитриева - русская техника, поэтому не нужно идти к нему тренироваться. Ну и как в такой ситуации можно было строить какие-то планы?

- Но ведь ученики были?

- С американской парой я занимался недолго. Партнер пришел ко мне после операции в связи с тяжелой травмой бедра. Я не знал об этом, но обратил внимание, что парень подхрамывает при ходьбе. Выяснилось, что тазобедренный сустав у него разбит до такой степени, что приходится постоянно принимать сильные обезболивающие средства. Так что проработали мы всего полгода. Ну а канадскую пару я сам отдал Пете Чернышеву, когда окончательно решил уехать из Америки.

- Почему вы перестали проводить в Питере свое ледовое шоу?

- Прогорел. Был ведь в какой-то степени первопроходцем, а начинать новое дело всегда тяжело. Хотел поставить шоу на солидные рельсы, но довольно быстро выяснилось, что слишком много людей стремятся в мое отсутствие прибрать этот бизнес к рукам. Жил ведь я в тот момент в Америке.

Я пытался найти точки соприкосновения, в частности, договорился о сотрудничестве с Российской федерацией фигурного катания, но сделал это слишком поздно. Не учел силы нашего чиновничества. Кстати, когда несколько лет спустя ко мне подошел Илья Авербух и спросил, что нужно сделать, чтобы шоу имело коммерческий успех, я сразу сказал: «Находи контакт с федерацией, со всеми, кто может иметь отношение к организации твоего мероприятия, и делай так, чтобы всем было хорошо». Одному такой проект не потянуть. Я попытался - и наделал слишком много ошибок. Но заплатил за них полностью. Своими деньгами.

- Кстати, когда вы выступали в шоу «Танцы на льду», у вас не было ревности к бывшей партнерше, которой со своим партнером Сергеем Селиным удалось продержаться в проекте дольше, чем вам с Ликой Кремер?

- У меня не было задачи стать первым. Между прочим, на этом шоу я в первый раз в жизни посмотрел на Оксану со стороны. И я понял, что она действительно прекрасная партнерша. Что мы добились победы в Нагано во многом благодаря ей. Оксана молодец. Не ожидал от нее такого. Мне, во всяком случае, было приятно это видеть. Правда, когда посмотрел со стороны на себя, стало немного грустно. Но решил, что, раз уж ввязался в драку, нужно драться.

- Сейчас вы ввязались в тренерскую «драку». Нет ощущения, что за время вашего отсутствия Москвина стала другой - в плане требовательности к ученикам, умения настоять на своем? Что она просто устала от фигурного катания внутренне? И что в каких-то случаях ей проще сказать: пусть будет как будет?

- Думаю, она и сама отдает себе отчет в том, что справляться одной уже тяжело. Поэтому подтянула к работе Оксану, меня. Тамара Николаевна, кстати, вообще не боится признаться, что чего-то не умеет. И никогда не боялась. Другое дело, что для достижения результата важно, чтобы еще и ученики хорошие попались. Вспомните, сколько лет работал Алексей Николаевич Мишин, прежде чем у него появился Урманов? В сборной катались и другие, но результата-то в высшем понимании этого слова не было.

Мне с Москвиной интересно еще и потому, что она постоянно ищет какие-то новые подходы. Даже в рутинной работе идет постоянный процесс творчества. Ей самой это нравится. Попробовала с одной стороны - не получается. С другой - не получается. С третьей - не получается. Значит, надо еще раз первый вариант попробовать... Иногда наблюдать за этим смешно очень. Но работать приятно.

- А как работается с Казаковой?

- В каких-то вещах я до сих пор отношусь к ней как к ученице. Но не вмешиваюсь. Если просит - помогаю без вопросов. Оксане тяжелее, чем мне, - она очень эмоциональна. А у тренера прежде всего должно быть терпение.

- Каким вы вообще видите парное катание? Разделяете точку зрения, что новые правила привели к уравниловке?

- Вы знаете, да. Хотя другого пути, как мне кажется, просто не было. Думаю, со временем правила все-таки будут приведены к какому-то более разумному виду. Я сторонник того, чтобы программы были не только сложными, но и интересными. В ансамбле Моисеева тоже есть люди, которые всю жизнь делают два элемента - «бочку» по кругу и шпагаты. Делают их так, как никто другой. Хотя танцевать толком не умеют. Я не хочу, чтобы фигурное катание пришло к этому. Мне кажется, что наша профессия - это прежде всего разговор со зрителем. Мы же для чего работаем по большому счету? Чтобы спортсмены вышли на лед, а у зрителей - мурашки по коже.

- А вы хотели бы снова увидеть на любительском льду тех, кто взял тайм-аут после Турина?

- Чтобы вернуться через год, нужно как минимум не потерять прежний уровень. А в идеале - постоянно его повышать. Я ведь сам прошел через это и говорю исходя из собственного опыта. Вернуться очень тяжело. Тяжело найти стимул. Мною двигала мысль, что в фигурном катании я сделал далеко не все, что мог. Хотя и когда вставал в пару с Оксаной, и когда мы катались в течение первого года, у меня порой не было денег даже на то, чтобы заправить машину. Зато было интересно. Я знал, как работать, как добиться результата.

До сих пор иногда думаю, что большинство элементов, которые выполняют фигуристы сейчас, я бы по отдельности тоже смог сделать, если бы напрягся. Но ныне правила таковы, что программа в целом отнимает слишком много сил. Те же вращения, к примеру. При смене позиций очень сильно сбивается дыхание. Плюс кружится голова. К этому, естественно, привыкаешь, но силы-то уходят. Ехать после этого на поддержку может быть просто опасно. Нужно иметь огромный запас и силы, и сложности, и базовой подготовки. Не случайно ведь у тех же выбросов повышается коэффициент, если делаешь их после двух минут катания.

- Сам по себе уход из спорта был для вас труден?

- Очень. Я всегда старался оценивать себя адекватно, и тем не менее почувствовал, насколько тяжело спуститься на землю. Дело в том, что в большом спорте перед тобой ставятся такие задачи, после которых все планки в обычной жизни кажутся на первый взгляд незначительными. А это не так. В жизни все намного сложнее. И недооценить это опасно.