Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

В то, что двукратный чемпион мира сумеет отстоять в Ницце свой титул, до начала соревнований верили немногие. Ягудин сумел.

Трудно сказать, к чему он больше стремился - победить или же опровергнуть слова своего бывшего тренера Алексея Мишина. Напомню: еще до чемпионата Европы, после того как второй ученик знаменитого специалиста Евгений Плющенко выиграл у Ягудина в Москве, Мишин заметил, что Плющенко не просто победил соперника, но окончательно превзошел его по всем статьям.

Соперничество двух сильнейших российских фигуристов еще два года назад, после перехода Ягудина от Мишина к Татьяне Тарасовой, стало притчей во языцех. Выиграв чемпионат России-99, Плющенко проиграл и европейскую битву, и сражение за мировую корону. В этом сезоне он победил уже дважды - сначала на российском, а затем и на европейском уровнях. Наверное, фантастическая жажда полного реванша и сожгла вице-чемпиона до старта. Все попытки журналистов разыскать проигравшего вне катка так и не увенчались успехом.

Впрочем, стоило ли удивляться? Точно так же в Вене вел себя и Ягудин. Даже не пришел на условленное интервью, время и место которого назначил сам. Я же слишком хорошо понимала состояние спортсмена, чтобы обидеться на него всерьез.

На интервью в Ницце Ягудин появился минута в минуту:

- Я в вашем распоряжении. С чего начнем?

- С самого начала. Помните, как начинали кататься по-настоящему?

- С трудом. Какие соревнования стали для меня первыми, не помню вообще, хотя журналисты постоянно об этом спрашивают. Не помню даже свой первый юниорский чемпионат мира, первую взрослую «Европу». Как будто это происходило со мной в другой жизни. Со слов мамы знаю, что впервые встал на коньки в четыре года. Зато почему-то осталось в памяти, как мама возила меня на открытый каток, где было очень холодно. Еще помню, что было очень тяжело тренироваться и учиться. Я постоянно или катался, или делал уроки. Никаких прогулок во дворе, развлечений с друзьями. Самым страшным наказанием считал, если мама запрещала смотреть телевизор. А она частенько просто прятала все провода. Сейчас смешно вспоминать, а тогда для меня это было трагедией.

- Вы были послушным ребенком?

- Я и сейчас непослушный. Всегда имел свое мнение. Достаточно неуютно чувствовал себя в школе, потому что никогда не проводил свободное время вместе со школьными друзьями. Периодически пытался бунтовать, уезжал из дома, вроде как на каток, только потом было еще хуже.

- Доставалось от мамы?

- Она ни разу не подняла на меня руку. Но воспитывала очень жестко. Правильно воспитывала.

- Драться вам в школе приходилось?

- Серьезно - лишь однажды, с одноклассником. Причина забылась. Зато очень хорошо запомнил, что драка была предельно принципиальной. Мы даже ушли из школы - на задворки. Шел и думал, как, собственно, себя вести. Руки-то у меня по сравнению с ногами никогда сильными не были. Я и ударил ногой. Этого оказалось достаточно. Тогда же я понял, что драка не имеет никакого смысла. Всегда можно решить проблему иначе.

- А как впервые пришли в группу Алексея Мишина, помните?

- Да. Это случилось после того, как мой первый тренер Александр Майоров уехал работать в Швецию. Он сам порекомендовал меня Мишину, я же жутко боялся, что сделаю какую-нибудь ошибку и меня выгонят. Очень хотел понравиться тренеру, тем более что у него катался Алексей Урманов, которого я считал совершенно недосягаемым.

- Для вас тогда имели значение отношения с тренером вне катка?

- Не думал об этом. Впервые понял, насколько важно чувствовать взаимосвязь с тем, с кем работаешь, года три назад.

- Что-то стало меняться?

- Да. Поначалу Мишин очень много помогал мне в жизни. Но в какой-то момент я вдруг стал чувствовать, что внимание это ослабевает. И не только на тренировках. На этапах «Гран-при» я неизменно оказывался в одних турнирах с Урмановым, в то время как третий мишинский ученик Евгений Плющенко выступал один. Причем там, где имел заведомо больше шансов выиграть.

Я винил в этом самого себя. У меня ведь достаточно тяжелый характер. Я ленивый, меня нужно заставлять тренироваться, люблю спорить. Иногда - не по делу. Мишин же заставлял меня делать в тренировке то, что я ненавидел. Например каскады «двойной аксель - тройной тулуп». Мне всегда было легче прыгать два тройных. Я и прыгал. При этом считал себя правым, поскольку в том сезоне ни разу не срывал каскады ни в одних соревнованиях.

- Может быть, идя наперекор, вы просто подсознательно пытались вернуть себе внимание тренера?

- Наверное. Только Мишин в ответ уходил и начинал работать с другими.

- К Урманову вы его тоже ревновали?

- Никогда. Так сложилось, что с Лешей мы с самого начала были друзьями. Он много помогал мне в жизни, потом помогал ему я, в том числе деньгами, когда у Леши настали тяжелые времена. Он ведь, когда получил травму паха, долго лечился и оказался у разбитого корыта - не заработал за сезон ни копейки. Не могу сказать, что мы не соперничали. Даже когда стали выступать на равных, меня долго ставили за Урмановым. Но это не было обидно. Я прекрасно понимал, что стать первым сразу нельзя - так уж устроен наш вид спорта. Просто старался кататься как можно лучше. Да и Алексей Николаевич в то время всячески поддерживал нас обоих, мне же говорил, что нужно набраться терпения. А сейчас мне Урманова безумно жаль - ведь Мишин с ним не работает вообще.

- Когда же дали трещину ваши отношения с тренером? Чисто внешне, насколько помню, даже на Олимпийских играх в Нагано все было по-прежнему.

- Значит, забыли, как Мишин ушел из Kiss-and-Cry (специальное место для фигуриста и тренера после проката. - Е.В.), когда после моего выступления в произвольной мы вдвоем сидели там и ждали оценок...
В короткой программе я выступил очень хорошо, был четвертым. И подхватил воспаление легких.

Понимаю, что для Мишина та ситуация была очень тяжелой, он-то рассчитывал, что все будет иначе. Но ведь знал как никто другой, в каком состоянии я выходил на лед. Два дня между выступлениями лежал под капельницами, которые ставили сразу в обе руки. Как катался, почти не помню. Думал лишь о том, чтобы откатать программу до конца. И когда после первых оценок Мишин вдруг встал и ушел, я испытал настоящий шок. Поэтому, вернувшись в Петербург, сказал, что не приду на тренировку, пока мы не встретимся и не поговорим начистоту.

- На что вы рассчитывали?

- Да ни на что. На самом деле, еще за месяц до Игр, когда выиграл чемпионат Европы в Милане, а Женя Плющенко стал вторым, понимал, что Мишин не столько радовался моей победе, сколько расстроился из-за поражения Плющенко. Собственно, он сам этого не скрывал.

- Неужели Мишин не был счастлив после вашей победы на чемпионате мира в Миннеаполисе через месяц после Нагано?

- Но ведь там Плющенко снова проиграл. Так же, кстати, как и в Ницце: катался после меня и не справился с нервами. Несколько раз пытался сделать четверной - и забыл про все остальное. Хотя мог выиграть.

- Каким образом?

- Я сорвал пару элементов, в том числе и четверной. Если бы Женя прыгнул весь набор тройных и два каскада, чемпионом мира стал бы он.

- После Олимпийских игр вас не мучила мысль, что упущен шанс, которого может больше не быть?

- Мы с вами уже говорили об этом год назад. Помните, я сказал тогда, что не хочу выиграть Олимпиаду? Мое отношение к Играм с тех пор не изменилось. Может быть, в Солт-Лейк Сити будет иначе. Но Нагано для меня осталось в памяти бардаком, сумбуром и непонятно чем еще. Другое дело - чемпионаты мира. Проиграл - выиграл. Проиграл - выиграл. А Игры... Проиграл - и жизнь насмарку.

- Сейчас вас считают наиболее выразительным фигуристом мира. Во многом благодаря великолепной трактовке классических программ. Но ведь у Мишина вы тоже начинали с классики. Точно так же, как Урманов, Олег Татауров, Плющенко. Как вы тогда относились к обязательному (судя по постановкам) классическому репертуару?

- Как к неизбежности. У Мишина всегда существовала определенная методика. На одном этапе все катали (тут Ягудин начал трясти плечами) цыганочку, на другом (пальцы веером, страшные глаза) - «Кармен». Классика способствует более быстрому развитию фигуриста, пусть даже он сам этого не осознает.

- Не боялись, что Тарасова откажет вам, когда вы окончательно решили поменять тренера?

- Не думал об этом. Наверное, она могла отказаться. Но ведь не отказалась?

- Насколько близко к сердцу вы воспринимали сплетни, которые сопровождали ваш переход?

- Без эмоций. По большому счету мне наплевать на то, что говорят за моей спиной. Точно так же отношусь к тому, что пишут журналисты. Если человек настроен негативно, он все равно напишет плохо, как бы я при этом себя ни вел. Какой смысл реагировать?

- Неужели на протяжении последних лет ни одно событие не выводило вас из равновесия, не заставляло мучиться, не спать ночами?

- Чемпионат Европы в Вене. Это был шок. Но уже вернувшись в Москву, я понял, что все - в том числе и самые неприятные переживания - проходит. Что поражение, тем более на чемпионате Европы, - отнюдь не трагедия. Например, я сейчас не вспомню, кто был европейским чемпионом десять дет назад. И, боюсь, никто не вспомнит.

Но все это я понял все-таки после. А в Вене не понимал, как такое вообще могло произойти.

- Почему? Ведь для проигрыша было немало объективных причин. Сломанная рука, стресс, пропущенные тренировки, да и откатались вы вполне достойно.

- Меня расстроило не то, что я проиграл чемпионат Европы, а то, что проиграл Плющенко. Дело ведь не только во мне. Это прежде всего борьба тренеров. Тарасовой и Мишина. И началась она еще тогда, когда на Играх в Нагано у Урманова выиграл Илья Кулик. А рука вообще ни при чем. То есть тренировался и выступал я на последнем пределе, но если бы чисто выехал после первого четверного, все могло бы быть по-другому. Хотя, знаете, потом я понял, что все случилось к лучшему Стимул тренироваться стал совсем другим.

- Кстати, каким образом вы сломали руку? Я слышала немало версий на этот счет. И все - разные.

- Разумеется.

- Была тренировка, когда ничего не получалось, и я со злости врезал кулаком в борт катка. Потом ужаснулся, естественно, когда кисть разнесло и стало ясно, какими будут последствия. Сначала мне наложили слишком большой гипс, и на тренировках я во время прыжков просто улетал - не мог поймать равновесие. Потом гипс заменили, и стало полегче. В принципе он почти не мешал. Больно было лишь на вращениях.

- Предстоящая операция не пугает?

- Так наркоз ведь будет общий. Заснул, проснулся - и все в порядке.

- Как вы относитесь к физической боли?

- Ненавижу зубы лечить. Это для меня самое страшное в жизни.

- А потеря денег вас страшит?

- Нет. Не могу сказать, что вырос в богатой семье - когда был маленьким, мы жили в коммунальной квартире только на мамину зарплату и бабушкину пенсию, но мне почти никогда ни в чем не отказывали. Правда, и запросов больших у меня не было. Мечтал вырасти и работать таксистом или водителем трейлера. Не столько из-за денег, сколько из-за самих машин. Я их обожаю.

- Водительские права получили легко?

- Без проблем. У спортсменов вообще реакция хорошая, а у фигуристов - вдвойне. Мы затылком видим, что вокруг происходит.

- Кстати, на тренировках это заметили многие. Например, что вы и Плющенко, даже находясь в разных концах катка, без остановки соревнуетесь в прыжках, словно гоняетесь друг за другом.

- Гонялись мы в Вене. Я лишь накануне «поймал» четверной и считал просто-таки своим долгом показать, что прыгаю не хуже. В Ницце же чувствовал, что готов настолько хорошо, что доказывать это при каждом прокате совсем ни к чему. Все равно выйду и сделаю.

- Получается, ваше обостренное соперничество с Плющенко со временем может сойти на нет?

- Никогда. Это соперничество будет продолжаться до тех пор, пока кто-то из нас не уйдет в профессионалы. А когда то же самое сделает и другой, все начнется снова.

- Вам приходилось доводить Тарасову до слез?

- Я ее слез не видел. Даже в начале этого сезона, когда у нас был самый тяжелый период.

- Это когда Тарасова не могла заставить вас тренироваться?

- Хуже было то, что я сам не мог себя заставить. Понимал, что если не буду кататься, проиграю, причем очень быстро. Но ничего не мог изменить. Наверное, сказалось, что почти не отдыхал прошлым летом.

- Но ведь в этом сезоне вам предстоит не меньше коммерческих шоу. Насколько легко вы можете от них отказаться?

- Я же отказался от Игр доброй воли, когда перешел к Тарасовой. Хотя за победу мог получить 55 тысяч долларов. Вовремя понял, что потом могу потерять гораздо больше. В этом году тоже отклонил несколько крайне выгодных предложений. Что же касается количества летних выступлений в Туре Коллинза, куда я уже приглашен, то сейчас мой агент ведет по этому поводу переговоры.

- Этот агент, кстати, рассказывал, что компания IMG строит в отношении вашей будущей профессиональной карьеры большие планы. Вы ждете этого момента или же пока любительский спорт привлекает больше? Спрашиваю потому, что не так давно разговаривала на эту тему с Ильёй Куликом. По его словам, гораздо приятнее кататься на льду в свое удовольствие, чем постоянно думать о сложных прыжках, постоянно подчиняться тренеру...

- И до чего он докатался? Мне, конечно же, интересна профессиональная карьера. До прошлого года я вообще не думал, что когда-либо получу возможность соревноваться с Куртом Браунингом, Виктором Петренко, Брайаном Бойтано. Но сейчас есть довольно много соревнований, где любители и профессионалы выступают вместе. Это совсем другой опыт. Поэтому о том, чтобы стать профессионалом, думаю с удовольствием. Осталось только выиграть Олимпийские игры.