Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Двукратный чемпион мира в одиночном катании Алексей Ягудин отнесся к просьбе об эксклюзивном интервью предельно рационально. «Когда крайний срок? Завтра до двенадцати часов дня? Хорошо, встретимся в половину двенадцатого. Чтобы я хоть немного поспать успел. Если вообще сумею до кровати добраться».

Как выяснилось позже, лечь спать после победы Ягудину так и не удалось. Но в половине двенадцатого он действительно ждал меня в холле гостиницы. За время, прошедшее с момента окончания финала я успела узнать, что Ягудин выступал с довольно серьезной травмой ноги, что врач и тренер так и не сумели уговорить его сделать обезболивающий укол, и что, выходя на лед, он сказал: «Сейчас мы порвем всех. В клочья».

С вопроса о травме я и начала разговор.

- Я и раньше на протяжение последних двух лет периодически чувствовал, что в икроножной мышце что-то начинает пульсировать. Но тренироваться мне это нисколько не мешало. А в Хельсинки нога стала вести себя совсем странно. Я перестал ее чувствовать. Может быть, мышцы просто чересчур устали к концу сезона - нагрузка-то была сумасшедшая. Может быть - что-то с сухожилием. После каждого приземления нога словно отнималась секунд на 10-15. Особенно тяжело было прыгать каскады. Сильной боли не было. Но и ноги не было.

- Вас очень это напугало?

- Это гораздо больше напугало моего тренера - Татьяну Тарасову. Я почему-то, наоборот, был спокоен. Может быть, потому, что в своей жизни попадал и в гораздо более тяжелые ситуации. Например, на Олимпийских играх в Нагано, где я катался с воспалением легких и температурой 38,8. В прошлом году на чемпионате мира я отравился. Однажды - проспал соревнования - финал Кубка России. Успел на последнюю минуту разминки, при этом у меня был первый стартовый номер в группе. Но выиграл.

- По какой причине вы сделали ошибку в каскаде в короткой программе?

- Сначала я ошибся на разминке - недокрутил первый прыжок и упал. Поэтому в соревнованиях начал вращение изо всех сил - слишком резко. В итоге перекрутил и было очень тяжело удержать второй прыжок.

- А почему вид у вас был такой виноватый?

- А как же? Целый год готовились, выиграли столько соревнований, и вдруг - такая ерунда. Мог ведь оказаться гораздо дальше и даже победа в произвольной тогда не помогла бы.

- Ваш бывший тренер Алексей Мишин как-то сказал, что в Нагано вы простудились по собственной глупости - сели после душа под вентилятор на трибуне. Это действительно так?

- Думаю, причина была не в этом. Я неважно себя чувствовал уже после короткой программы. Кстати, приблизительно тогда же я понял, что выиграть не смогу. Болезнь была не при чем. Меня никто не поставил бы на первое место. Ведь короткую программу я откатал шикарно - как никогда в жизни. А результат был только четвертым.

- Когда вы перешли от Мишина к Тарасовой, какую задачу она перед вами ставила? Не говорила, что нужно сменить имидж, уйти от привычной вам «чистой» классики?

- Конкретного разговора не было. Но над выразительностью катания мы с Тарасовой работали весь год гораздо больше, чем над прыжками. Кстати, еще катаясь у Мишина я начал понимать, что классика в фигурном катании - более выигрышна, нежели любые современные ритмы. Если действительно катать ее как следует. Человек, который умеет это - сможет все что угодно.

- В вашем репертуаре были программы, которые вам не нравились?

- Конечно. Я в таких случаях всегда до хрипоты спорил. И с Майоровым - своим первым тренером, и с Мишиным. Иногда от программы просто устаешь. Например, последнюю короткую программу на музыку Шнитке, которая, знаю, нравится зрителям безумно, катаю на последнем издыхании. Она надоела. Мне приходилось ведь делать эту программу не только в любительских соревнованиях, но и в любительско-профессиональных. Иногда и в показательных. А вот произвольная доставляет мне огромное удовольствие. Правда, отнимает очень много сил. Там же не просто прыгать приходится, но еще и помнить все время, что я - принц арабский.

- Почему вы плакали после выступления?

- Тяжело было. Очень. Можно ведь год работать по восемнадцать часов в сутки, отказывать себе во всем, а потом выйти на лед - и за четыре с половиной минуты все это перечеркнуть. А нам удалось доказать, что работа была сделана не напрасно.

- Со стороны часто кажется, что вы не просто стремитесь выиграть, но постоянно хотите доказать что-то своей победой - своему прежнему тренеру, фигуристам, с которыми вместе тренировались, многим другим. Это так?

- Наверное. Ведь когда я уходил, почти никто не верил, что у нас с Тарасовой что-то получится. Мне постоянно говорили: «Дурак, что ты делаешь? У тебя нет никакого будущего, одумайся!».

- Кстати, почему вы выбрали Тарасову?

- Наверное, потому, что она осталась одна. Илья Кулик ушел от нее сразу после Олимпийских игр, став чемпионом.

- Какой период в этом сезоне был для вас наиболее тяжелым?

- Как раз, тот, когда я уходил. Мной решение уже было принято, Тарасова же не дала согласия сразу, продолжала думать. Я катался в Туре Коллинза, и чувствовал, что нахожусь на краю пропасти. Если бы Тарасова отказалась, идти мне было бы некуда.

- Масивный золотой браслет, который вы постоянно носите, - талисман, или просто любите золото?

- Раньше любил. Как только появилась возможность покупать все, что хочется, стал вешать на себя все, что только на шею, пальцы и руки помещалось. А сейчас перестал. Браслет же - подарок японских болельщиц. Они за мной на многие соревнования ездят. Поэтому и ношу.

- А свою первую крупную покупку помните?

- Конечно. Сразу после того, как я выиграл чемпионат мира в Миннеаполисе, купил квартиру маме и бабушке. До этого мы все вместе жили в двух комнатах коммуналки. Ужасно жили. Поэтому квартиру хотелось больше всего. Все деньги тогда на нее потратил.

- Кроме фигурного катания вы пробовали чем-нибудь заниматься?

- Нет. В детстве у меня была постоянная мечта - пойти с классом в поход. Не ходил ни разу. Все время, которое оставалось от тренировок, уходило на приготовление уроков. Мама очень за этим следила. А погулять-то хотелось. За поход чего я только маме не обещал…Был период, целую неделю не катался - не хотел. Мечтал уйти в хоккей. Потом снова стал тренироваться.

Фигурное катание отнимает очень много сил. Надоедает, естественно, как любое занятие, которым занимаешься изо дня в день по многу часов. До сих пор бывает, что выходного жду, как манны небесной. И совершенно особое состояние - когда сезон закончен. Такое внутреннее расслабление - словами не передать.

- Но ведь еще предстоит длиннейший показательный тур?

- Это совсем другое дело.

- В этом сезоне вы впервые участвовали в профессионально-любительских турнирах, встречались с фигуристами, с которыми никогда прежде не соревновались на одном льду. Интересно было?

- Очень. Никогда не мог подумать, что когда-нибудь придется выступать с Куртом Браунингом, с Брайаном Орсером. А вот олимпийский чемпион Калгари Брайан Бойтано всегда говорит, что участвовать в Pro-Am не согласится никогда в жизни.

- Видимо, возвращения в любительский спорт в 1994 году и провала на Олимпиаде в Лиллехаммере ему хватило.

- Наверное. Он, думаю, прекрасно понимает, что технически сейчас уступает слишком многим молодым фигуристам. И участвует только в чисто профессиональных соревнованиях. Но, должен сказать, соревноваться с професионалами не так просто. Я, например, прекрасно понимал, что могу выиграть у Браунинга только технической программой. В артистической ему просто равных нет. Поэтому было страшно интересно.

- Возможно я ошибаюсь, но мне кажется, что к своим соперникам вы относитесь очень по-разному. У одного хотите выиграть во что бы то ни стало, а за другого даже переживаете во время соревнований. Многие заметили, как вы радовались во время финала «Гран-при» в Санкт-Петербурге за Алексея Урманова.

- За Урманова я переживаю всегда. Может быть, потому, что мы оба из одного города, из одной группы. Я всегда считал его великим спортсменом. И мы друзья. Думаю, поражение от Урманова я перенес бы иначе, чем от любого другого фигуриста.

- Например, от Плющенко?

- От Плющенко в особенности. Так уж сложилось - не любим мы друг друга.

- Евгений, кстати, сказал после выступления, что только ошибка в четверном прыжке стала причиной его поражения.

- Это вряд ли. Даже если бы он прыгнул четверной в каскаде, ему было бы сложно выиграть. Решающая-то оценка - вторая, за выразительность. Поэтому и в парном катании Лена Бережная с Антоном Сихарулидзе опередили всех остальных. А кто из нас получил бы больше за технику - еще вопрос. Хотя что и говорить, Плющенко было значительно легче. Я перед соревнованиями целый день один в номере просидел в каком-то истерическом состоянии. В Хельсинки приехал мой агент, многие знакомые из Америки, все это добавляло ответственности и, естественно, нервов. Меня всего трясло.

В какой-то момент даже начал думать о том, что этот чемпионат - не последний в моей жизни, что ничего не случится, если я проиграю. Пытался заставить себя переключиться, не думать о выступлении вообще, но ничего не получалось. Как только закрывал глаза, мне начинали мерещиться прыжки. Что я прыгаю - и падаю. Прыгаю - и снова падаю. Так у меня перед соревнованиями бывает очень часто.

- Как долго после поражений вам вспоминается неудачное выступление?

- После Олимпийских игр долго вспоминалось. Более тяжелых соревнований в моей жизни еще не было. И знаете…я даже сейчас не хочу выиграть Олимпиаду.

- Я серьезно. Есть два соревнования, которые я не-хо-чу выиграть. Чемпионат России и Олимпийские игры.

- Откуда столь решительный протест?

- Не знаю. Хочу быть многократным чемпионом мира. Выиграть пять, шесть, десять раз подряд. А Игры…Они хороши только тогда, когда ты становишься чемпионом. В любом другом случае - превращаются в страшное испытание. Поражение ведь перечеркивает всю предыдущую жизнь. А второе или третье место - это все равно поражение.

- Согласна. Но что говорит об этом ваш тренер? Ей-то известна ваша точка зрения?

- Известна. Только Тарасова ее не принимает всерьез. Говорит: «Не хочешь - значит, выиграешь».

- Чувство страха на льду вам приходится испытывать?

- Бывает, конечно. Страшно бывает первый раз прыгать четверной прыжок, когда еще не знаешь, какие ощущения будут в воздухе, как приземляться. Люди-то, случается, и на голову падают. Я учил даже четверной аксель. Вот тогда испытал действительно животный страх. Но сделал, хотя чисто выехать из прыжка у меня пока не получалось ни разу.

- Во время сложных прыжков о чем-то успеваете думать?

- На тренировках делаю прыжки автоматически. А вот на соревнованиях, бывает, пока летишь, вся жизнь в голове проходит. Особенно, в четверном. Хотя летишь секунды. Один раз мне в воздухе даже вспомнилось, как маленьким меня мама пыталась отучить палец сосать.

Но в Хельсинки было иначе. Думал только о том, чтобы не допустить ошибку перед четверным (остальные прыжки я делаю автоматически) - не поспешить с отталкиванием. Удалось. И когда выехал, был так счастлив, что забыл прыгнуть тройной, чтобы получился каскад. Но это уже было не принципиально. Хотя могу сказать, что при удачном четверном прыжке присобачить к нему тройной тулуп и физически и технически очень легко.

- Вы могли бы сделать каскад 3+4, чего пока не может показать ни один фигурист?

- А зачем? 4+3 вполне достаточно. Знаете, у меня никогда не было желания прыгнуть что-то такое, чего никто еще не делал. Гораздо больше хочется выиграть конкретные соревнования. Чемпионат мира, например. Если для победы будет нужно прыгать два четверных прыжка и оба в каскадах, значит я буду их прыгать. Титулы типа «Человек- Который-Первым-Сделал-В-Соревнованиях-Четверной-Аксель» меня не интересует. Кстати, не думаю, что за три года, - до того, как я уйду из любительского спорта, вообще появится необходимость прыгать в произвольной программе два четверных.

- Вы собираетесь уйти через три года?

- Да. После следующих Олимпийских игр.

- Позвольте, но если я правильно вас поняла, смысл участвовать в Играх вы видите только тогда…