Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Единственная ошибка, допущенная олимпийским чемпионом Лиллехаммера Алексеем Урмановым в Дортмунде, - двойной прыжок вместо тройного в короткой программе, - стоила ему золотой медали чемпиона Европы-95.

Так уж придумано в правилах ИСУ, что подняться с шестого места на первое фигурист не может практически ни при каком соревновательном раскладе. В лучшем случае может ухватиться за бронзовую медаль.

Урманов получил серебро. И пришел на обязательную для призеров пресс-конференцию прямо в коньках. Я же вспомнила фразу, когда-то им сказанную: «Иногда у меня просто не хватает сил, чтобы снять их сразу…».

Встретились мы наутро, а за пять минут до назначенной встречи я столкнулась в холле Дворца спорта с великим тренером Карло Фасси, который вдрызг разнес существующие правила, мотивируя свою точку зрения тем, что, на его взгляд, фигурист, так блестяще исполнивший произвольную программу, не может не быть чемпионом. Но когда я пересказала разговор Урманову, он возразил:

- На самом деле все было правильно. Я проиграл по короткой программе всем тем, кто не сделал ни одной ошибки. Значит, они действительно катались лучше.

- Расстроился, честно говоря, ужасно. Не знаю даже от чего больше: что потерял возможность бороться за золото или что сделал ошибку, которой вполне могло и не быть.

- А как вообще происходит подобное, когда вместо одного прыжка спортсмен прыгает другой, более легкий? Как это произошло здесь, как случилось на Олимпиаде, когда прыжок и четыре оборота вы по ходу программы заменили на тройной? Это - сознательное решение или же просто во время отталкивания что-то щелкает в голове?

- По-разному. Например, четыре оборота я делать не собирался. Знал уже, что этот прыжок не сделал Загороднюк, да и сама ситуация была такова, что даже при идеальном исполнении четверного я не мог стать чемпионом. Хотя на разминке - вы видели - я его прыгнул и вполне прилично приземлился. А в короткой программе... Знаете, когда катаешься, в голове ведь разные мысли вертятся.

- Господи, наконец-то я слышу то, что безуспешно стараюсь услышать от фигуристов вот уже несколько лет: а именно - что во время выступления спортсмен думает о куче самых разных вещей, а не только о том, как исполнить тот или иной элемент!

- Конечно, думаешь. Бывает, что за несколько секунд всю свою жизнь вспомнишь. Здесь же я мысленно зациклился на том самом лутце. Я еще не начал на него заходить, но вдруг понял, что что-то не так. Стал весь прыжок в голове прокручивать. И столько раз прокрутил, что, когда надо было отталкиваться и прыгать, у меня просто уже не было сил.

- Может быть, потому и откатались так здорово в произвольной программе, что терять было уже абсолютно нечего?

- Можете мне не верить, но я, как только проснулся в день финала, уже чувствовал, что все будет хорошо. Не просто чувствовал, а был уверен.

- По своему опыту знаю, что бывает именно так. Хотя многие журналисты склонны расценивать подобные признания спортсменов как пижонство. Бывает и наоборот: знаешь, что должен настроиться, а сам думаешь только о том, чтобы see быстрее закончилось.

- Такое состояние у меня было за пару дней до чемпионата. Колоссальными усилиями заставлял себя работать и даже думал о том, чтобы уехать вообще. На тренировке прямо так и сказал тренеру.

- И что ответил Мишин?

- Что прекрасно все видит и понимает. Но деваться некуда - надо терпеть.

- Вам бывает стыдно за свое выступление?

- Очень редко. Бывает, действительно не хочется кататься. Тогда раздражает все: еда, назойливость болельщиков, просто окружающие. Начинает казаться, что все настроены против меня, что все пожелания успеха - неискренни...

- Мне, наоборот, всегда казалось, что публика относится к вам более чем благожелательно. Да и сами спортсмены тоже.

- В целом - да. Я вчера даже удивился, сколько народа заходило ко мне в номер - поздравить после соревнований. Не выспался, конечно, но очень приятно было.

- Когда вы выходите на лед, для вас имеет значение, кто именно на вас смотрит?

- Конечно, имеет. Если бы у меня была возможность, я на все соревнования брал бы с собой маму. Иногда даже единственный человек па трибуне значит больше, чем все остальные зрители, вместе взятые. Даже на тренировках, если на меня смотрят, я катаюсь совсем по-другому.

- А для кого вы катались в Лиллехаммере?

- Я могу сказать, для кого катался на своей первой Олимпиаде - в Альбервилле. Для Наташи Мишкутенок.

- Вам не хотелось по ее примеру, став олимпийским чемпионом, уйти в профессионалы? Хотя бы ненадолго. А потом вернуться?

- Во-первых, в отличие от Наташи мне никто не делал подобных предложений. Если они и были, то, думаю, в известность ставили моего тренера. Я же сам, честно говоря, в профессионалы пока не стремлюсь. Слишком хорошо понял в этом году во время гастролей с туром Коллинза, как легко потерять форму, уйдя из любительского спорта. Хотя, должен сказать, у профессионалов есть чему поучиться.

- Отношению к себе. В прошлом году меня пригласили в Филадельфию, на традиционную встречу олимпийских чемпионов Skate of Gold. Я впервые по-настоящему увидел, как катается олимпийский чемпион Скотт Хэмилтон. И, знаете, позавидовал: в тридцать с лишним лет он прыгает тройные прыжки так, как этого не делают многие в любительском спорте. А под Новый год я выступал в Гармиш-Партенкирхене вместе с Дениз Бильманн. Она по-прежнему делает все свои старые прыжки, знаменитое вращение, но надо видеть, насколько серьезно она готовится к каждому выступлению, как разминается перед тем, как выйти на лед...

- В таком случае, что, на ваш взгляд, является недостатком?

- Во время длительных гастролей практически не остается времени для тренировок. Разучиться кататься можно чрезвычайно быстро. Первое время у Коллинза я выступал с показательным номером Yellow, который мы с Алексеем Николаевичем сделали не так давно, толком не тренировали, и, по сравнению с моей произвольной программой, он, откровенно говоря, был просто халтурой. Вы не представляете, как утомительно и противно изо дня в день катать одно и то же с таким чувством.

- Разве право выбора программы в Туре остается не за фигуристом?

- Далеко не всегда. Тур мероприятие чисто коммерческое, и, естественно, Коллинз лично наблюдает за тем, чтобы номера имели кассовый успех. Но знаете, когда я понял, что совсем уже начинаю деградировать в собственных глазах, то не выдержал и предложил Коллинзу поменять мой показательный номер на произвольную программу. Он отнесся к предложению явно скептически, но в итоге мы сошлись на том, что попробовать можно. А еще через пару выступлений он подошел сам и сказал, что в принципе ему нравится. То есть замену номера утвердил окончательно. А по его комментариям я понял, что Коллинз, несмотря на организационную занятость, видит абсолютно все, что происходит на льду и в самой труппе.

- Раз он платит фигуристам деньги, то, видимо, оставляет за собой право и на какие-то санкции?

- Конечно. Мне рассказывали, что был случай, когда одну фигуристку отправили домой за то, что она распространяла сплетни. Иногда Коллинз вмешивается и в техническую сторону выступлений. После Альбервилля (я тогда в турне приглашен не был), Мишкутенок и Дмитриев в программе прыгали вместо двойного акселя одинарный: у Наташи были проблемы с более сложным прыжком. Коллинз тогда сказал им открытым текстом: мол, ребята, отдохнули - начинайте работать. Так что когда я попал в Тур, то первое время даже побаивался лишний раз попадаться Коллинзу на глаза.

- Профессиональный спорт привлекает очень многих и тем, что спортсменам там платят совершенно другие деньги.

- Деньги - это далеко не главное. Я не хочу сказать, что мне безразлично, сколько я зарабатываю. Мне это очень важно. Мы живем вдвоем с мамой, и так получилось, что сейчас она осталась без работы: была монтажницей на военном заводе, потом завод практически лишился заказов, мама была вынуждена уйти. Но к нам до сих пор приходят ее знакомые, женщины, которые получают в месяц меньше тридцати тысяч рублей. И я с ужасом думаю о том, как бы мы жили, если бы я не мог кататься так, как катаюсь. Фигурное катание - это единственное занятие, которым мне приходилось заниматься. По крайней мере, сейчас я просто не умею делать ничего другого. Но если выходить на лед и думать только о деньгах, можно очень быстро просто свихнуться на этой почве. Я видел примеры, и этого было достаточно, чтобы сделать выводы.

- А вы помните, как впервые принесли домой зарплату?

- Конечно. Тогда еще были живы мои бабушка с дедушкой, и так получилось, что моя зарплата оказалась чуть-чуть больше бабушкиной пенсии. Я был страшно горд.

- Леша, чем больше я разговариваю с вами, тем больше убеждаюсь в том, что вы - на льду и вне его - это два совершенно непохожих друг на друга человека. Что общего, на ваш взгляд, остается между этими людьми?

- С недавних пор мне нравится красиво одеваться в повседневной жизни. Костюм, галстук, длииное пальто. Одно время я даже неуютно себя чувствовал, когда не был «одет». Но потом понял, что надо все-таки исходить из соображений удобства. Нельзя проездить в машине целый день и выйти из нее непомятым. Значит, джинсы и куртка в этом случае более приемлемы.

- Давайте ненадолго вновь вернемся к соревнованием. Вам было труднее, чем кому-либо, вы блестяще, как никто другой, исполнили произвольную программу, сделали все, чтобы победить, но остались вторым. Что нового появилось в вашем отношении к соперникам, к самому себе?

- Я лишний раз понял, что победа требует максимальной отдачи. Здесь, на чемпионате, по крайней мере пятеро фигуристов имели все шансы на то, чтобы стать первыми. На чемпионате мира будет еще больше. И если я ошибусь, то должен быть готов к тому, что кто-то из остальных такой ошибки не сделает. Как не сделал Илья Кулик. Откровенно говоря, мне было бы морально легче проиграть тому же Загороднюку. Но я вижу и возможные проблемы, с которыми очень скоро может столкнуться Илья. Может быть, когда-нибудь даже скажу ему об этом.

- Ну-у... Согласитесь, пока мы боремся за одну медаль, это не в моих интересах.