Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Возрастной спортсменке крайне непросто реализовать себя в современном фигурном катании. Об этом в интервью RT заявила тренер по фигурному катанию Виктория Волчкова. При этом, по её словам, возникает замкнутый круг, когда недавним юниоркам начинают наступать на пятки более молодые конкурентки. Специалист также рассказала, какие цели ставит в работе со Станиславой Константиновой, объяснила, в чём заключается уникальность методик Рафаэля Арутюняна, и вспомнила, как из-за конфликта с парой Татьяна Тотьмянина — Максим Маринин покинула группу Олега Васильева.

— Ваша тренерская карьера началась в свое время с места в карьер — с работы с уже взрослым и сложившимся фигуристом Сергеем Добриным. Не было опасения, что не сумеете оправдать надежд ученика, что он, возможно, вообще не станет считаться с вашим тренерским авторитетом?

— Нет. Да и времени на то, чтобы об этом задумываться, у меня не было. Сергей пришел в совершенно разобранном состоянии, когда до чемпионата России-2009 оставалось месяца два. Поэтому мы просто сразу включились в работу. С тренировки выходили оба мокрые. Я как тренер, он как спортсмен. Понятно, что Добрин не смотрел на меня снизу вверх, как смотрят на тренера маленькие дети, тем более что я была старше всего на четыре года. Но он старался вытащить из меня максимум информации, использовать весь мой спортивный опыт, и беспрекословно всё выполнял, что было для меня, на тот момент, очень ценно.

— Как долго вам пришлось адаптироваться к той жизни, что началась после спорта?

— Никакой адаптации не было. Во-первых, я с детства хотела быть тренером и не рассматривала никакую другую профессию в принципе.

— А имелись другие варианты?

— Звали в журналистику, на телевидение, в какие-то спортивные проекты, но мне всё это было не слишком интересно. Из спорта я ушла в 2007-м. Заняла на чемпионате России в Мытищах то ли пятое, то ли шестое место, и мне как бы дали понять, что в качестве спортсменки я нашей стране уже не особо нужна. Плюс колено, которое я полностью убила тренировками. Понятно, что можно было продолжить кататься, направить все силы на реабилитацию, но я очень хорошо понимала, что за мной уже не будет стены в виде поддержки со стороны федерации фигурного катания. Появились более молодые девочки, поменялись ставки. Спасибо Илье Авербуху, который взял меня к себе в шоу. Я месяца два с ним поездила, наконец-то, насытилась выступлениями, а потом Виктор Николаевич Кудрявцев предложит мне работу у себя в группе. Вот так одним днем я из спортсменки превратилась в тренера.

— Колено вы травмировали уже под занавес карьеры?

— Впервые повредила сустав в Америке, когда приехала к Олегу Васильеву в Чикаго. Просто тогда мы сумели залечить травму так, что она меня почти не беспокоила. Наиболее сильное обострение, после которого потребовалась операция, случилось позже, когда я каталась у Марины Григорьевны Кудрявцевой. Но в том нричьей вины нет. Был олимпийский сезон, мы, действительно, очень много работали.

— Мне запомнилось ваше интервью, где вы ссылались на слова Елены Анатольевны Чайковской о том, что кататься через боль — это нормально.

— Каждый тренер ведь по-разному выстраивает свою тренировочную тактику. Многие вообще запрещают ученикам говорить о своих травмах. Я придерживаюсь той позиции, что лучше вовремя искоренить проблему, дать спортсмену возможность взять паузу. Все эти мелкие травмы, которые не залечиваются, очень часто превращаются в хронику, и спортсмен из-за этого вообще заканчивает кататься.

— Иначе говоря, вы считаете, что для достижения цели хороши не все средства?

— Считаю, что нет.

— Судя по составу вашей нынешней группы, вам комфортнее работать с мальчиками?

— Ну вот как-то так получается, что уже третий сезон приходят на просмотр преимущественно мальчишки. Когда после Нового года к нам пришла Стася (Станислава Константинова — RT), реакция ребят была интересной: «Возьмите Стасю, ну пусть хоть одна девчонка в группе будет...». Хотя в более младших группах девочек у меня довольно много.

— Что стало решающим аргументом в пользу того, чтобы взять Константинову?

— То, что она взрослая, сложившаяся спортсменка и точно понимает, чего она хочет. Плюс, Стася — очень интересный человек, личность. И потрясающе красиво катается. Когда фигурист способен так кататься, более молодые спортсмены могут очень многому научиться даже просто наблюдая со стороны. А кроме того, мне хочется дать Стасе возможность продлить свою карьеру как спортсменке. Чтобы ей не пришлось кусать локти, понимая, что до конца себя не реализовала.

— Глядя на уровень, на который сейчас поднялось российское женское катание, где именно вы видите нишу, в которой могла бы себя реализовать взрослая фигуристка?

— Этих ниш очень мало, к сожалению. Даже вероятность участия в Гран-при сводится к минимуму — вакансии занимают более молодые девочки.

— Поэтому я и спросила вас об этом.

— Я вообще сейчас не думаю о том, на какой уровень в плане результата мы сможем подняться. Прежде всего хотелось бы вернуть Константинову на тот уровень исполнения элементов, на котором она находилась в свои лучшие годы. А дальше, как говорится, время покажет. Если Стася окажется способна бороться за попадание в сборную на чемпионате России, это будет хороший шаг для нее самой.

— Вы допускаете, что после Олимпиады-2022 возраст выхода девушек на взрослый уровень может быть повышен?

— Вроде бы разговоры о возрасте ведутся не первый год, но, согласитесь, наши девчонки уже приучили весь мир к тому, что в женском катании идет колоссальная борьба, на которую всем интересно смотреть. Как и на четверные прыжки. Допустим, возраст поднимут. Но не станет ли зрителям скучно? А с другой стороны, хочется максимально продлить девчонкам их жизнь в спорте. Ведь та же Камила Валиева и Даша Усачёва совсем скоро почувствуют, что их тоже начнут поджимать, как они сами сейчас поджимают ту же Аню Щербакову. Их тоже коснется эта участь. И получается такой замкнутый круг, когда не понимаешь, что правильно, что неправильно...

— Знаю, что вы сейчас пытаетесь найти для Константиновой возможность выступать в соревнованиях. Почему бы не использовать это время для работы над новыми программами, над элементами?

— Объясню. У Стаси есть некоторая проблема соревновательного характера: стресс её немного тормозит, и она не может показать то, на что способна. Мы и с Александром Волковым об этом разговаривали, и с Валентиной Чеботаревой. Поэтому мне сейчас просто интересно как бы прощупать спортсменку в отношении стартов. Пусть даже первый блин выйдет комом, но важно сделать это сейчас, и понять, в каком ключе нам следует работать дальше. Для меня очень важно, чтобы у Константиновой не было огромного перерыва между выступлениями, чтобы пауза, условно говоря, не длилась с декабрьского чемпионата России до сентября.

— Летом вы начали работать с Алексеем Ероховым, который пришёл от Этери Тутберидзе. Насколько гладкой получилась его адаптация в группе?

— Алексей почти четыре месяца не катался из-за карантина, поэтому начинать было тяжеловато. Но в целом в тренировочный процесс он влился достаточно быстро. Не всегда получалось сдерживать эмоции, но мы с этим тоже справились.

— Я правильно понимаю, что вы не поощряете демонстрацию спортсменом эмоций?

— Меня в свое время научил этому Олег Васильев. Объяснил, что происходит у человека в голове, когда он работает на психозе, чем это чревато, какие травмы могут случиться. Я запомнила тот наш разговор очень хорошо. Поэтому сейчас хоть у меня и катаются в основном взрослые парни, на льду нет ни ругани, ни, тем более, психозов.

— Почему Васильев не вмешался, когда в его группе возник конфликт, из-за которого вам пришлось вернуться в Россию?

— У Олега тогда катались Таня Тотьмянина с Максимом Марининым, и понятно, что именно они были в приоритете, поскольку готовились выиграть Олимпиаду в Турине. В тот период в Америке проводилось очень много профессиональных турниров, и мы с Васильевым каждые две-три недели летали на соревнования — для меня это была помимо всего прочего возможность заработать какие-то деньги. Вот и получалось, что я постоянно забираю внимание тренера на себя. Интересно, что позже, когда я уже каталась в группе Кудрявцевой с Иваном Бариевым (Иваном Ригини — RT), возникла очень похожая ситуация: Марина Григорьевна взяла в группу девочку-юниорку, стала уделять ей довольно много времени, и мы просто зверем на тренера смотрели, несмотря на то, что она почти сразу стала разводить нас по разным льдам.

— Есть ли в мире тренер, за возможность стажировки у которого вы готовы были бы заплатить из собственного кармана?

— Конечно. Я вообще стараюсь, приезжая на какие-то старты, оказаться рядом с ведущими специалистами — С Этери Тутберидзе, с Алексеем Николаевичем Мишиным. Посмотреть, как они себя ведут, как орбщаются с учениками. Мне абсолютно не зазорно обсудить тройной аксель с Артуром Гачинским, который прыгал его потрясающе технично, поучиться каким-то вещам в плане постановок программ у того же Даниила Глейхенгауза. Я считаю, что это абсолютно нормально. Помогает тренеру развиваться.

— Своим спортсменам вы ставите программы сами?

— Сейчас уже нет. Хотя в свое время Полина Коробейникова выступала на чемпионате Европы с моей программой. Как и Софья Бирюкова, когда выиграла Универсиаду. Сейчас мы вышли на такой уровень в работе, что самому уже всё не охватить. Поэтому я привлекаю специалистов, которые помогают с «дорожками» работать, с вращениями, с постановкой программ...

— Кто больше импонирует вам из западных специалистов, Брайан Орсер или Рафаэль Арутюнян?

— По Орсеру не могу ничего сказать, не знаю его. А с Арутюняном я росла, еще когда была спортсменкой. У Рафика тогда катался Саша Абт, мы много лет провели бок о бок в сборной команде. И я тогда еще отметила, что Арутюнян – это человек, у которого своя, непохожая ни на какую другую, техника прыжков.

— В чём именно это выражается, можете объяснить?

— Всё выстроено очень точечно. Если заходу на прыжок предшествуют две перебежки, ты не можешь сделать три. В самом прыжке каждая часть тела занимает свое место. Большинство тренеров как бы подстраивают технику под конкретного фигуриста. У Рафика каждый спортсмен подстраивается под некий технический эталон. И это работает.

— Вершиной хореографии сейчас в фигурном катании принято считать программы, поставленные Шэ-Линн Бурн. Что, на ваш взгляд, она делает такого, чего не делают другие? И почему именно Бурн признали год назад лучшим постановщиком мира?

— Когда в руки специалиста попадает бриллиант, это, знаете ли...

— Не свиной хвостик?

— Ну, можно и так выразиться. Очень многое зависит от того, с кем именно работает постановщик. Одно дело, ставить программы всем подряд, и совсем другое — сотрудничать с такими спортсменами, как Миша Коляда, Алина Загитова, Женя Медведева, Лена Радионова. Если же говорить о стиле в целом, я бы сказала, что у Ше-Линн он канадско-американский.

— Расшифруете?

— Это более свободное катание, нежели то, к которому привыкли мы. Поставить программу в таком стиле проще, когда нет необходимости выполнять четверные прыжки и тройные аксели. А вот поставить программу так, чтобы спортсмену было удобно кататься, имея несколько четверных прыжков, это крайне тяжелая задача. Шэ-Линн с ней справляется. В этом плане каждый хореограф имеет собственный почерк. Тот же Даниил Глейхенгауз, когда ставит программы, всегда добивается того, чтобы всё было сделано так, как это видит он сам и Этери Тутберидзе.

— Я бы назвала отличительной особенностью многих нынешних постановок то, что программы составляются не из отдельных элементов, а из блоков. В какой-то степени это, наверное, является вынужденной необходимостью в рамках существующих правил, но с другой, иногда возникает ощущение «дежавю» — одной и той же программы, положенной на разную музыку.

— Вы правильно сказали, что это — прежде всего необходимость. Те программы, которые сейчас ставятся для девочек топ-уровня, настолько сложны в плане техники, что там очень сложно сделать что-либо по-другому. Вот и приходится придерживаться определённых блоков, которые следуют из программы в программу. И уже на этот костяк накладывается все остальное.

— Кто из российских одиночниц вам более интересен на чемпионате мира, Лиза Туктамышева, Саша Трусова или Анна Щербакова?

— Каждая из них интересна, не хочу никого выделять. Хотя Лиза заслуживает отдельного внимания, и отдельного уважения. Между ней и теми, кто выступает сейчас, уже, наверное, не одно, а два поколения спортсменок.

— Я бы даже сказала, что больше. Достаточно вспомнить, что после Туктамышевой, когда она только появилась на международной арене, были и фактически уже ушли с большого льда Аделина Сотникова, Женя Медведева, Лена Радионова, Анна Погорилая, Алина Загитова...

— Как раз поэтому мне очень хочется, чтобы в Стокгольме Лиза сделала тот максимум, который она сейчас способна показать. Мне очень симпатична и Щербакова. Трусову я знаю меньше, а вот с Аней мы много раз вместе ездили на соревнования. Вместе были на юношеском олимпийском фестивале в Сараево, где у меня катался Илья Яблоков. При всей своей жесткости на льду, в жизни Аня очень доброжелательный, интеллигентный и мягкий человек. Такие же её родители — с ними всегда приятно общаться.

— Во времена ваших выступлений, насколько могу судить, родители фигуристов не были до такой степени вовлечены в тренировочный процесс. Или я ошибаюсь?

— Ошибаетесь. Я до сих пор иногда вспоминаю батарею в «Юбилейном», возле которой сидели мама Зоя — мама Леши Ягудина, моя мама, мама Жени Плющенко. И они всех нас держали очень жёстко. Чуть что не так, за шкирку – и на стадион, на дополнительные занятия. Примерно то же самое было в Москве, где под жёстким контролем родителей катались Лена Соколова, Юля Солдатова. Единственным, кому никогда не требовался родительский надзор, был разве что Илья Кулик. Мы приходили на каток – он уже работал, уходили с катка – он еще работал. Рядом с Ирой Слуцкой постоянно была её мама. За мной точно так же дед ходил по пятам. Заглядывал в раздевалку, показывал на часы, мол, пора выйти на разминку, или на стадион, или уроки делать. Знаете, такая тень отца Гамлета, которая всегда за спиной. У Яблокова такая же бабушка Лариса — не упускает из внимания ни одной мелочи. Я очень её уважаю. Хотя встречаются настолько неадекватные мамы-папы, что даже тренеры их порой побаиваются.

— И как с этим бороться?

— Ну, как-то пытаешься выстраивать отношения, профилактические беседы вести. Сейчас в связи с карантином родителей вообще на каток не пускают, так что все мы в определённом смысле вздохнули с облегчением.

— А в прежние времена выгонять кого-нибудь приходилось?

— Да. За слишком активное вмешательство в тренировочный процесс. В моей старшей группе такого, к счастью, не происходит. А вот с более младшими эксцессы случались. Приходилось вести себя очень жестко. Как выяснилось, я умею это делать.