Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Тренер олимпийских чемпионов Виктора Петренко, Оксаны Баюл и чемпиона Европы Вячеслава Загороднюка поделился своими взглядами на предстоящий олимпийский турнир фигуристов, объяснил, почему на Играх болеет за тренера, а не за спортсмена, в чём проблема четверного акселя Ханю и в чём была права Тара Липински.

— Перед Олимпийскими играми болельщикам часто кажется, что фавориты уже определены и результат можно предсказать. Но каждый раз, как правило, случается что-то неожиданное. Есть ли у вас предчувствие вероятных сенсаций?

— Место для неожиданных результатов на Играх всегда есть, а в фигурном катании — тем более. Возьмём самый предсказуемый, казалось бы, вид — женское одиночное катание. Никому ведь не известно, в какой момент выстрелит ружьё, которое в первом акте пьесы висит на стенке.

— Боюсь, не совсем поняла аналогию.

— А что тут понимать? Это ружьё — Александра Трусова. Если у неё всё сложится, она способна поломать карты кому угодно. Не берусь сейчас определять расстановку на пьедестале или заочно сравнивать российских девочек с японскими, просто в силу того, что японок в этом сезоне я почти не видел. Но внутри российской команды расклад сил может оказаться совсем не таким, как это предполагается сейчас.

— Не хотите же вы сказать, что подвергаете сомнению тотальное доминирование в этом сезоне Камилы Валиевой?

— А почему нет?

— Неожиданно. Даже не знаю, как реагировать.

— Ну вот смотрите: Трусова столько раз ошибалась в последних двух сезонах, что рано или поздно у неё должно всё сложиться. Возможно, это произойдет как раз в Пекине. Что касается Щербаковой, я ещё на чемпионате Европы увидел, что она начинает постепенно набирать кондиции.

— По каким именно признакам вы это поняли?

— Мне трудно объяснять такие вещи. Это, примерно, как спрашивать, почему у одного тренера получается раз за разом выводить спортсменов на результат, а у другого нет, хотя оба специалиста вроде бы делают одно и то же. Я просто это вижу. Как вижу проблему в прыжке, который спортсмен ещё не прыгнул. Вижу определённую схему захода на элемент, и если человек начинает из этой схемы выпадать, значит, очень вероятна ошибка и нужно искать причину. Кстати, даже если сама схема идеальна, или же тренер искренне считает её таковой, сама о себе она не является залогом успеха. Потому что на одном спортсмене может работать, а на другом — нет.

— Признаться, я побаиваюсь спрашивать вас о прогнозах. В 2014-м перед Играми в Сочи, вы говорили, что видите не так много шансов на победу Юлии Липницкой и Аделины Сотниковой. В 2018-м практически повторили эти слова, но уже в адрес Алины Загитовой и Евгении Медведевой. Получается, тренерам вашего уровня тоже свойственно ошибаться?

— Заметьте, оба раза я не говорил, что этих шансов нет.

— Согласна. Но сейчас я просто не вижу, как может проиграть Олимпиаду Камила Валиева. И думаю, я не одинока в своих мысленных прогнозах.

— Для того, чтобы проиграть, в фигурном катании иногда бывает достаточно один раз упасть в короткой программе. Есть расхожая поговорка о том, что лёд скользкий, но я детализирую: опорная поверхность в тот момент, когда фигурист приземляется с прыжка на зубец конька, составляет не более четырёх квадратных миллиметров. Малейшая неточность, малейшее влияние стрессового состояния, ненужная мысль, некстати промелькнувшая в голове, да и что угодно ещё способно привести фигуриста к падению. Спортсменов на пике формы принято считать автоматами, но любой автоматический навык в стрессовом состоянии начинает сбоить — вылезают прежние ошибки. И никто от них не застрахован.

— Но бывают же исключения?

— Вспомните Женю Плющенко в Солт-Лейк-Сити. В предыдущем сезоне он выиграл все соревнования, в которых участвовал. Стал чемпионом России. И на Играх в короткой программе прилёг с элемента, который почти никогда не срывал.

— Вы, кстати, говорили мне накануне той Олимпиады, что вам больше по душе спортсмены, которые рискуют и тем самым двигают спорт вперед. Означает ли это, что сейчас вы в большей степени болеете за Трусову?

— Болеть можно за того, кого либо очень любишь, либо кого очень жалко. И то, и другое вызывает эмоции, которые мешают объективно оценивать ситуацию. Именно поэтому тренерам бывает так непросто согласиться с поражением своего спортсмена сразу после проката. Болеть, как мне кажется, следует за тренеров. Спортсмен на Олимпийских играх даже испугаться толком не успевает, когда выходит соревноваться: вроде музыка только началась, и сразу закончилась. А тренер находится в этом ужасе круглосуточно.

— То есть, за кого-то из коллег вы всё-таки болеете?

— Пожалуй, да. Я болею за Рафаэля Арутюняна, но вовсе не потому, что мне нравится или не нравится его спортсмен. Просто этот тренер сейчас ведёт к медали человека, которого он взял совсем маленьким и собственноручно вырастил. Это совершенно особенное достижение. Мишель Кван, или Мао Асада, которые тоже тренировались у Арутюняна, — другая история, несмотря на то, что Рафик вложил очень много тренерского труда как в одну, так и в другую спортсменку.

— А помните, как сказали, что не понимаете, зачем Рафаэль продолжил тренировать Чена после того, как в 2016-м тот сделал попытку уйти от него к Марине Зуевой?

— Конечно помню и не отказываюсь от этих слов. Сам не принял бы ушедшего спортсмена обратно.

— Получается, Арутюнян поступил более прозорливо? Откажи он тогда Чену, и мир не увидел бы выдающегося спортсмена.

— Значит, увидел бы кого-то другого. Ну, сами посудите: что глобально изменилось бы в нашей жизни, если бы Васнецов не написал «Три богатыря»? Ровным счётом ничего. Так и здесь. Вы будете смеяться, но я не согласен с половиной технических замечаний, которые делает Рафик. Но это совершенно не мешает мне по достоинству оценивать тот громадный вклад, который Арутюнян сделал для мирового фигурного катания. Поэтому мне и хочется, чтобы его спортсмен выиграл. Хотя я отдаю себе отчёт в том, что золотая олимпийская медаль — это —«каре» в покере. Сошлось — не сошлось.

— Согласитесь, шансов, чтобы «сошлось», у Чена больше, чем у кого бы то ни было.

— Если Нейтан действительно хочет выиграть ОИ, ему следовало бы облегчить короткую программу.

— Чтобы взять не максимальную, а зачётную планку. В короткой программе очень сложно обеспечить себе большой запас. Но вот упасть вниз можно сильно. Помните, был такой легендарный прыгун с шестом Сергей Бубка? К Олимпиаде 1988 года он подошел абсолютным фаворитом, даже близко никого не было. И не сумел взять начальную высоту.

— В подготовке 17-летнего Ильи Малинина, который сейчас потрясает мир своими уникальными четверными прыжками и был вторым на чемпионате США, тоже активно участвовал Арутюнян.

— Это другая история. Я люблю говорить, что в фигурном катании не бывает чудес, фокусов или какого-то тренерского волшебства. Но иногда имеет место везение, когда талантливый спортсмен попадает к талантливому тренеру, и у них всё начинает складываться. Прыгает парень действительно здорово. Но если вы ещё раз посмотрите видеозапись выступления Малинина на американским отборе, думаю, согласитесь, что катание у него пока мальчишеское.

— Считаете справедливым, что Малинина не взяли на Игры?

— Нет, так не считаю.

— Не удивлюсь, кстати, если первым, кто приземлит четверной аксель с хорошим выездом, станет именно Малинин, а не Ханю, который продолжает безуспешно убиваться об этот прыжок.

— Видимо, Юдзуру хочет войти в историю не только как неоднократный олимпийский победитель, а как «техник». Я его понимаю в этом. Того же Элвиса Стойко помнят, как первого исполнителя каскада 4+3, гораздо реже вспоминают Сашу Фадеева, и совершенно напрасно, кстати: он прыгнул четверной тулуп в начале 1980-х, то есть, раньше всех остальных. А вот Ханю помнят прежде всего как великолепного катальщика. Его способность делать сложные элементы как бы походя, не нарушая ритма катания, это совершенно фантастическая вещь. Такое дано очень немногим. Подавляющее большинство тех, кто делает программы сопоставимой сложности, просто бегают из угла в угол. А сама программа украшена либо прыжками, либо падениями. Хотя с моей точки зрения, если у человека нет интересной программы, оценки должны обязательно это отражать. Бывает, впрочем, и наоборот: программа интересная, с различными наворотами, фишечками, но катает её человек совсем посредственно. Не потому, что не скользит, а потому что не научили.

— Я правильно понимаю вашу мысль, что для четверных прыжков фигуристу совершенно необязательно разбегаться через весь каток?

— Это как раз обязательное условие. Но кто сказал, что набирать скорость нужно исключительно перебежками, растопырив руки в стороны, словно собираешься встать на крыло? Да, разбег интересными шагами, как любой сложный заход на элемент, отнимает больше сил и сильнее сбивает дыхание. Но всё это нарабатывается тренировками.

— Всё равно не готова согласиться. Взять ту же Трусову: в сравнении с постановками двухлетней давности, её нынешние программы выглядят, можно сказать, высоким искусством.

— Я же не призываю вас соглашаться? Но сам остаюсь при мнении, что сравнивать нужно не с тем, что фигурист катал два или три года назад, а с уровнем, который требуется для того, чтобы побеждать.

— Насколько на ваш взгляд четверной аксель Ханю близок к тому, чтобы быть исполненным в Пекине?

— По тем видеозаписям, что я видел в интернете, до четверного акселя Юдзуру ещё очень далеко. Ему не хватает не высоты, как почему-то считают многие, а начальной скорости вращения. Высота здесь не слишком важна. Та же Тара Липински, которая отрывалась ото льда на полтора сантиметра, все свои прыжки докручивала. А Сара Хьюз вылетала на метровую высоту и не докручивала ничего. Возможное количество оборотов в прыжке определяют две составляющие: скорость, которую фигурист получает, находясь на льду, и способность ускорять себя во вращении. Причём более важно здесь как раз то, что человек берёт со льда. То есть, начальная скорость. Простой пример: мы с вами пошли в банк, но я положил на счёт пять долларов, а вы — десять тысяч. Годовой процент один и тот же, однако по итогу вы получите кучу денег, а я фактически останусь с той же пятёркой. Так и тут: взял со льда максимум — накрутил кучу оборотов.

— Почему, кстати, четверной тулуп считается простым прыжком, а лутц — сложным?

— На мой взгляд, лутц — это как раз один из наиболее простых для исполнения прыжковых элементов. Аксель и риттбергер куда сложнее.

— Поясните.

— В рёберных прыжках нужно уметь очень активно использовать въездную дугу. Ускорение на дуге, когда ты начинаешь её нагружать, увеличивая крутизну, влечёт за собой дополнительные сложности. Малейшее непопадание в наклон вперёд — и тебя переворачивает. Или начинает трясти в воздухе и разрывает.

— То есть «бабочки» — это проблема не психики, как принято считать, а техники?

— Ха! Хороший вопрос. От психики идёт все — не зря же говорят, что все болезни от нервов. Но давайте разберём: что такое психика? Это повышенное эмоциональное состояние, которое зачастую тормозит рефлексы. Вот и начинают вылезать ошибки, которые могут сидеть в подсознании фигуриста с самого детства и в спокойном состоянии на протяжении всей спортивной жизни никак не дают себя знать. Хотя ошибок, которые может допустить фигурист, очень немного. В основном имеются проблемы разной сложности.

— Какая разница, как это назвать? Суть-то одна.

— Э-э-э, нет. Допустим, мы договорились с вами поужинать в Питере. Вы приехали туда на «Сапсане», прекрасно отдохнув по дороге, а я провёл восемь часов за рулём, да ещё и ехал по бездорожью. Соответственно, прежде чем идти в ресторан, мне хорошо бы найти место, где можно принять душ и поменять одежду. Это моя проблема, хотя глобально я достиг цели — приехал к месту встречи. А вот если я по вашему примеру предпочту поезд, но сяду не в «Сапсан», а в «Ласточку», которая следует из Москвы в Екатеринбург, это будет уже ошибкой. Разницу понимаете?

— Более чем. Тамара Москвина сказала, что самая большая ошибка, которую может совершить спортсмен на Олимпийских играх, — это поддаться эмоциям. И что самое правильное — придавать как можно меньше значения тому, что происходит вокруг. Здесь ведь уже сейчас наличествует множество факторов, способных вызывать раздражение: ежедневные и довольно болезненные тесты, запреты на передвижение, куча всевозможных правил и ограничений.

— Боюсь, что для того, чтобы на это не реагировать, нужно быть старше шестидесяти и иметь большой не только тренерский, но и жизненный опыт. Это, кстати, еще один фактор, который делает Игры в Пекине очень непростыми.

— Есть мнение, что маленьким девочкам стрессовые ситуации даются легче, чем взрослым, Хотя Тара Липински как-то высказалась на этот счёт довольно резко, сказав, что взрослые даже не понимают, какой это ужас — сталкиваться с олимпийскими реалиями, будучи ребёнком.

— Знаете, однажды кого-то из американских космонавтов спросили, что испытывает человек, оказавшись в невесомости. И он ответил: «Вы когда-нибудь чувствовали, как все внутренние органы словно проваливаются, когда высокоскоростной лифт внезапно начинает движение вниз? Растяните это ощущение на десять недель и получите приблизительную картину». Жесткая и управляемая нервная система — это взрослая история. Дети гораздо более эмоциональны, более восприимчивы ко всему. На тренировках, согласен, с ними в какой-то степени проще: они лезут на четверные прыжки не очень понимая возможные последствия. Но в остальном я полностью согласен с Тарой. Олимпиада — это колоссальный стресс.

— Так как раз и считается, что дети переносят стрессы легче.

— Ничего подобного. Вы хоть раз слышали о том, чтобы взрослый человек на нервной почве свалился в анорексию? Думаю, что нет. Взрослому человеку сколько ни говори, что он толстый и много ест, реакции скорее всего не будет вообще. А в той же Норвегии детская анорексия становится повальным бедствием. Школьным преподавателям категорически запрещено поднимать в разговорах эту тему, причём на законодательном уровне. Там в начальных классах даже не ставят оценок, потому что для детей это сильный стресс. Я не имею специального образования, чтобы более предметно рассуждать о таких вещах, но весь мой тренерский опыт за очень много лет работы сводится как раз к тому, о чём я сказал. Можно прикрикнуть на взрослого спортсмена, но нельзя на ребёнка. Когда я только начинал тренировать, тоже орал, как умалишённый. Был уверен, что так и надо. А потом как-то заметил, что ору, а у спортсмена глаза стеклянные, как у мороженого судака. Шторки падают. Это естественная защитная реакция, которая в гормональном периоде обостряется многократно. Отсюда — проблемы подросткового возраста в семьях, которые называются «не нашли общего языка». И если этого не сумели сделать родители, мы что, будем надеяться, что получится у тренера?

— Парное катание в Пекине вам столь же интересно, как одиночное?

— Все, кто претендует на высокий результат, очень хорошо всё делают. Но лично меня не цепляет.

— Причину понимаете?

— Мне кажется, да. Главным достоинством пары является на мой взгляд умение партнёра сфокусировать внимание зрителей на партнёрше. Умеет фигурист это делать, пара становится явлением, каким были Наташа Мишкутёнок/Артур Дмитриев, Катя Гордеева/Сергей Гриньков, Елена Бережная/Антон Сихарулидзе. Если мы начнем говорить о последних чемпионах, уверен, что первым делом кто угодно назовёт Алёну Савченко и Таню Волосожар. То есть, снова партнёрш; А вот дуэты, где фигуристы работают на равных, почему-то не привлекают внимания публики, как бы правильно ни были выполнены элементы. Это не только в парном катании так. Мне, например, никогда не нравился Плющенко. Он здорово всё делал, совершенно заслуженно получал все свои награды, но что бы ни катал, оставался холодным, не брал за душу. Точно так же, как Юра Овчинников. Кто лучше прыгал — он, или Игорь Бобрин? Конечно, Юрка, здесь даже спорить не приходится.

— Но помнят все Бобрина.

— Да. Именно на нём залы визжали от восторга. И получается, что он — явление гораздо большего масштаба в фигурном катании. По той же причине я не испытываю чрезмерного восхищения, когда катается Чен. Мне не всегда нравится выбор музыки, не нравится, когда спортсмен катается не пойми в чём. Возможно, я просто слишком пожилой человек, который не привык к тому, что люди катаются в тряпках. Точно так же мне не нравилось, когда Ягудин и Плющенко выходили на тренировку в шароварах. Вы, кстати, знаете мою шуточную теорию о том, как появилось фигурное катание?

— Расскажите.

— Она простая. Коньки, как известно, придумали в Голландии, где всегда было много каналов, которые зимой замерзали. Заскучал однажды голландец, сидя дома, надел коньки и покатил к другу за выпивкой. Так появился скоростной бег. Выпивки, как водится, не хватило, и эти два парня решили поискать её по соседям. И поехали, держась друг за друга и выписывая вензеля. Так появился наш вид спорта. Хотя, если говорить серьёзно, фигурное катание в моём понимании — это умение носить костюмы и галстук-бабочку…