Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Петр ЧЕРНЫШЕВ, родился 6 февраля 1971 года в Ленинграде
Начинал спортивную карьеру как фигурист-одиночник – по стопам своего деда Петра Чернышева, который до Великой Отечественной войны четырежды выигрывал чемпионат СССР.

В 18 лет из-за травмы перешел в танцы на льду. Выступал в дуэтах с Марией Аникановой, Ольгой Першанковой и Софией Елязовой.

В 1992 переехал за океан, в 1996 году создал дуэт с Наоми Ланг. Вместе с ней стал 5-кратным чемпионом США (1999-2003), двукратным победителем чемпионата четырех континентов (2000, 2002). В 2001 году был участником Игр Доброй воли, в 2002-м – Олимпиады в Солт-Лейк-Сити.

В 2003 году завершил любительскую спортивную карьеру. После этого выступает в ледовых шоу, занимается тренерской деятельностью и постановками.

В российском фигурном катании Петр Чернышев давно вошел в число постановщиков, которых принято именовать культовыми: он на протяжении многих лет ставил программы Юко Кавагути/Александру Смирнову, а в 2014-м стал соавтором олимпийских программ Аделины Сотниковой, с которыми спортсменка завоевала первую в российской истории золотую медаль в женском одиночном катании.

– Петр, работая над программами со спортсменом, вы ощущаете себя полноправным членом тренерского коллектива или же это просто работа с заказчиком за деньги?

– Есть разные варианты. Если говорить о группе Елены Буяновой, в которой я сейчас работаю, это, конечно же, не только постановка, но и дальнейшая работа над ней – с тем, чтобы созданые программы развивались, видоизменялись и так далее. Это достаточно долгоиграющий процесс. Но бывает и по-другому. Когда я, например, работал с Майей и Алексом Шибутани, я ставил программу, а дорабатывали ее ребята уже сами. Иногда присылали видеозаписи, интересуясь моим мнением, но это была уже в большей степени самостоятельная работа – со своим тренером.

– Удивительно слышать, что столь блистательный постановщик, как Марина Зуева, может вообще нуждаться в том, чтобы привлекать к работе со своими спортсменами сторонних хореографов.

– Это как раз бывает не так редко и говорит о высоком профессионализме тренера. Понимающего, что спортсмен постоянно должен расти и развиваться во всех направлениях. Чем шире творческий диапазон фигуриста, тем он интереснее на льду.

– Но та же Сотникова пока предпочитает ставить все свои программы у вас.

– Мы работаем с Аделиной не так много лет – только с олимпийского сезона. К Лене Буяновой я всегда относился по-особенному, поскольку помнил ее с тех времен, когда она была еще Водорезовой, каталась у Станислава Жука и была для всей страны – и для меня в том числе – спортсменкой с телевизионного экрана. Потом я уехал в США и совершенно не интересовался тем, что происходит в России. Отчасти по этой причине не очень хорошо знал Буянову как тренера. Но когда мы начали вместе работать, был потрясен и покорен ее тренерским профессионализмом. Решающим в нашем долговременном сотрудничестве для меня оказалось именно это. А вовсе не тот факт, что Сотникова с моими программами стала олимпийской чемпионкой.

– Во время Игр в Сочи вы, помню, сказали, что даже испугались, глядя на то, как стремительно и властно Аделина начинает «подчинять» себе произвольную программу. Но ведь бывает и по-другому: тот же Максим Ковтун в прошлом сезоне так и не сумел справиться с произвольной программой, поскольку не справлялся с прыжками. Может быть, вообще не стоило навязывать спортсмену сложный хореографический и актерский замысел?

– У нас с Максимом до этого уже имелся достаточно хороший опыт работы над показательными номерами. К тому же решение в отношении той произвольной программы было общим. Предложенная мной идея со сменой образов захватила прежде всего самого Ковтуна, а на мой взгляд, очень ценно, когда желание взять сложную постановку идет от спортсмена.

– Мне просто показалось, что поставленная вами программа была сделана как бы «на вырост» – точно так же, как олимпийский «Сен-Санс» Сотниковой.

– Ну а как иначе? Если постоянно не поднимать планку, спортсмен просто остановится в своем развитии. Так что мы отважились на ту произвольную и с этой целью тоже. Хотя могу признаться, что и Буянова, и Татьяна Анатольевна Тарасова, которая частенько захаживала к нам на тренировки, сразу сказали, что риск не справиться с этой программой у Максима достаточно велик. При этом вы сами наверняка помните: в тех случаях, когда соревновательный прокат получался у Ковтуна хорошо, программа сразу же начинала звучать по-иному.

– Многие из ваших коллег делают в межсезонье достаточно большое количество постановок. Есть какой-то лимит, превысив который, хореограф начинает повторяться?

– Я на самом деле завидую людям, которые способны одновременно работать сразу над несколькими программами. Сам я работаю довольно медленно, хотя бывают исключения. Например с Машей Сотсковой мы сделали произвольную программу в этом сезоне всего за три дня. В постановочной работе, которая складывается не сразу, тоже есть свои положительные стороны: когда спортсмен пробует разные варианты каких-то движений, разные сочетания элементов, это тоже сильно его развивает в творческом плане – накапливается тот самый «лексикон», которым впоследствии человек пользуется на протяжении всей карьеры.

– Но ведь наверняка бывает и так, что вы предлагаете какие-то хореографические решения, спортсмен же наотрез отказывается делать то, что кажется ему неудобным?

– Такого опыта у меня просто не было. Могу вспомнить разве что работу с Мэрил Дэвис и Чарли Уайтом, когда они только начинали кататься вместе и выглядели не дуэтом, а двумя одиночниками, которых зачем-то поставили в пару. Было им тогда лет по 10-11. Когда Мэрил и Чарли стали олимпийскими чемпионами в Сочи, мы как раз вспоминали ту произвольную программу, которую поставил им я. Получилось, что именно с нее началась карьера Дэвис/Уайт в танцах.

– Еще мне показалось, что короткая программа «Тореадор», которую вы в этом сезоне сделали для Сотниковой, просто толкает спортсменку к возвращению в спорт. Хотя, возможно, я просто слишком сильно хочу снова увидеть Аделину в больших соревнованиях.

– Я вообще доволен всеми программами, которые мы делали с Аделиной. Один из известных испанских хореографов однажды сказал, что очень сложно выпечь плохой хлеб, когда есть первоклассные ингредиенты. Так и здесь. Аделина, помимо невероятного двигательного таланта, отменный работник. А хороших программ, как и спортивного результата, не бывает без большого труда.

Что касается нынешней короткой программы, она действительно особенная. Хотя бы потому, что в спорте никто пока еще не брался за образ женщины-тореадора. После того как Аделина великолепно интерпретировала в одной из предыдущих программ образ Кармен, мне и пришла в голову мысль попробовать предложить ей совершенно иной образ из той же оперы. Ей это подходит: есть в характере Аделины и сила, и мощь.

– Если задуманная постановка по каким-то причинам не идет, вы продолжаете с ней возиться или просто меняете задачу?

– Кризис жанра у меня обычно проявляется в другом: вдруг ни с того ни с сего из головы исчезают все идеи. И происходит это, как правило, в тот момент, когда время уже вовсю поджимает.

– И как выходите из этого состояния?

– Начинаю безостановочно слушать музыку. В этот момент очень важно, чтобы ничто не отвлекало от процесса, не перебивало. Творческая мысль – это очень «кантиленная» вещь, я бы сказал. Не какая-то постоянная величина, а нечто непрерывно развивающееся. Достаточно на долю секунды задуматься о чем-то другом, мысль может уйти и уже не вернуться. Я в этом плане точно не Юлий Цезарь, которому удавалось одновременно делать несколько дел. Поэтому, собственно, совершенно не умею одновременно работать над двумя программами.

– Но работаете, видимо, в безостановочном режиме – судя по количеству постановок?

– Да не так уж много я и работаю, как мне кажется. В этом сезоне мы начали работу с Аделиной – с «Тореадора», потом я поставил Ковтуну произвольную и короткую программы, правда с уходом от Буяновой в другую группу он эти программы поменял. Видимо, решил, что будет не слишком корректно пользоваться уже готовым материалом. Затем работал с Сотсковой, а для Кавагути и Смирнова в связи с тем, что ребята весь сезон не выступали, Тамара Москвина решила оставить прежние постановки, несколько их модифицировав.

– Вы легки на подъем, если требуется поехать к спортсмену в другой город или другую страну?

– Не очень легок. Слишком много работы дома. Много разных проектов, в которых я так или иначе участвую, соответственно приходится координировать все заблаговременно.

– Хотите сказать, что работа с фигуристами не является для вас основной?

– Она безусловно одна из основных. Просто постановками я занимаюсь сезонно. Кроме этого веду вместе с супругой (Анастасией Заворотнюк. – Прим. «СЭ») утреннюю программу на НТВ, ставлю спектакли. Меня вообще очень привлекает идея ледового театра.

– Не дает покоя сценическая слава Ильи Авербуха?

– Это не вопрос амбиций, а вопрос внутренней потребности. По внутреннему духу мне наиболее близка работа балетмейстера: создание постановок, не ориентированных на широкую аудиторию. Все-таки балет – это не шоу-бизнес, а гораздо более камерная история. И гораздо в большей степени искусство. А то же фигурное катание в последнее время все больше и больше движется в сторону шоу-бизнеса.

– Это плохо?

– Я бы не рассуждал в данном случае категориями «хорошо» или «плохо». Если люди хотят видеть шоу, если им это нравится, то спрос всегда будет определять предложение, хотим мы этого или нет. Но даже в рамках шоу могут существовать разные жанры. Не обязательно легкие.

– Фигурное катание – достаточно своеобразный мир, с большим количеством группировок, интриг, закулисных течений. Не устаете от этого?

– Я бы не стал говорить о своем виде спорта, как о каком-то террариуме. Просто это именно спорт, с очень высокой конкуренцией к тому же. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Возможно, мне повезло: не припомню, чтобы за время моей спортивной карьеры приходилось сталкиваться с какими-то интригами и кознями.

– До сих пор помню, каким негодованием окружающих сопровождался инцидент между вами и Албеной Денковой, которой вы перерезали ахилл, столкнувшись на разминке чемпионата мира, и, как утверждали очевидцы, даже не извинились.

– Это неправда. Мы с моей партнершей Наоми Ланг сразу же поехали тогда к ребятам в больницу. На самом деле в том столкновении вообще не было нашей вины: мы вращались на месте, я – в волчке, а партнерша – в ласточке, а Албена с Максом заезжали на поддержку. Поскольку у них не было большой разницы в росте, а Албена ехала спиной, Максим просто нас вовремя не увидел. Когда же я сам заметил, что ребята едут прямо на нас, успел только убрать ногу Наоми в сторону, чтобы конек не оказался во время столкновения на уровне чьей-то головы.

Другой вопрос, что столкновение действительно имело тяжелые последствия и его обсуждали тогда все. В том числе и те, кто вообще не видел, как это случилось. Плюс нужно было платить за операцию. Вполне возможно, что болгарская федерация, за которую выступали Денкова и Ставиский, считала, что все расходы должна нести федерация США, за которую катались мы с Наоми, или французский оргкомитет, или ISU, под эгидой которого проводился тот чемпионат. Все это тоже провоцировало постоянные дискуссии, но до нас они доходили только отголосками.

– Чувство вины у вас тогда было?

– Был просто тяжелый осадок. К Албене и Максиму я всегда относился очень тепло, с огромным уважением и понимал, что в строй они не вернутся довольно долго. Для меня вообще никогда не было проблемой нормально общаться с соперниками: конкуренция меня до такой степени не сжирала. С Албеной мы даже катались в одном из ледовых проектов после того, как у них с Максом родился ребенок. Очень хорошая программа у нас тогда получилась.

– Какую из своих работ вы отнесли бы к категории наиболее неожиданных?

– Не спортивную это точно. В спорте все же существуют определенные рамки, обусловленные правилами, и выходить за их пределы может получиться себе дороже. А вот в проекте «Ледниковый период» такая работа была: четырехминутный номер, который я откатал, ни разу не опустив партнершу на лед. Другими словами, весь номер состоял из одной поддержки. При этом моя партнерша была не в коньках, а в балетных тапочках. Это было очень интересным экспериментом.

– Насколько вы авантюрны в обычной жизни?

– Совершенно не авантюрен. Даже в азартные игры не играю. И долго думаю, прежде чем принять то или иное решение. Кому-то, возможно, это качество может показаться занудным, но оно компенсируется очень хорошим чувством юмора. Разрядить любую обстановку я сумею точно.