Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Специальный корреспондент РИА Новости Елена Вайцеховская побывала в загородном доме Татьяны Тарасовой и узнала от легендарного тренера, почему она продолжает верить в Ксению Столбову, почему Аделине Сотниковой и Юлии Липницкой не удалось сделать то, что удалось – Алине Загитовой и почему тренер обязан нести полную ответственность за каждого из своих учеников.

- 17 лет назад, выиграв с Алексеем Ягудиным свою седьмую тренерскую олимпийскую медаль, вы сказали мне в интервью, что хотели бы взять спортивную пару. И закончить свой тренерский путь тем, с чего когда-то начинали. Сейчас вы почти каждый день приезжаете в Новогорск, где катаются Ксения Столбова и Андрей Новоселов, помогаете их тренеру Николаю Морозову. Зачем?

- Морозов меня об этом попросил, я согласилась.

- Вы же расстались в свое время не лучшим образом?

- Я не злопамятна. Коля – талант, человек, с которым мы провели бок о бок не один год, я знаю, как он умеет работать, сама его этому учила, и мне очень интересно сейчас наблюдать за тем, что из этой работы может получиться. Слава Богу, что Новоселов получил разрешение выступать за Россию, а уж дальше, как говорится, мы все будем стараться.

- Год назад, когда Столбова встала в пару с новым партнером, у меня не сложилось впечатление, что руководство ФФККР рассматривает этих фигуристов, как претендентов на место в сборной.

- Я бы сказала, что определенный интерес к проекту был. Просто говорить о каких-то перспективах дуэта было рановато. А вот сейчас я бы в большей степени ориентировалась на мнение Людмилы Великовой, которая вырастила Столбову в своей группе. Она не так давно написала, что очень хотела бы, чтобы Ксюша в этом сезоне взяла парное катание в свои руки, и стала лидером мирового парного катания.

- С вашей точки зрения, это реально?

- А почему нет? У нас ведь не так много сильных пар, а Столбова – невероятный талант. Такой же талант я всегда видела у китайцев (двукратные чемпионы мира Вэнцзинь Сюй/Цун Хань – прим). Когда они скользят, вообще не видно, как толкаются, какие прикладывают к этому усилия. Люди просто за два шага преодолевают всю площадку. Это же качество всегда было у Ксении. Она вся наполнена внутренней энергией, энергией музыки. Я обожаю ее с детства, с того самого дня, как Великова мне ее показала. Ксюше до ее нынешнего состояния довелось пройти очень тяжелый путь. Ее нога после травмы просто болталась, не позволяла ходить, кроме как на костылях – я видела это своими глазами. И никто в прежней группе даже не посчитал нужным дать олимпийской чемпионке возможность восстановиться, поехать лечиться в Германию или куда-то еще.

- Ксения рассказывала мне, что ногу удалось вылечить прежде всего благодаря вашей помощи.

- Я не считаю, что совершила какой-то из ряда вон выходящий поступок. В моем понимании, это обычное дело. Если у тебя есть деньги, то помогай тому, кому нужно помочь. Я видела, как Ксения первый раз вышла на лед в Америке. Видела, как она начинала кататься на одной ноге и была не в состоянии сделать скобку или крюк. Ничего не могла. Потом потихонечку началось восстановление элементов, приземление с прыжков, на эту ногу. Это реально был колоссальный путь. И если ребята покажут в этом сезоне результат, лично я буду считать это большой победой российского спорта.

- Давно пытаюсь понять, почему, на протяжении очень долгого времени, вы выводили в олимпийские чемпионы всех, кто к вам приходил. И почему это не получается у ваших коллег. Ведь тот же Михаил Коляда по своему двигательному таланту ничуть не менее одарен, чем был Алексей Ягудин.

- У Ягудина всегда было очень большое достоинство: он любил соревнования. Начинал соревноваться со всеми подряд за день до начала прокатов, на тренировках. Обожал это состояние, стремился на этот соревновательный лед. И никогда не сдавал прыжки.

- Такому можно научить?

- Да, можно. Но учить этому нужно с детства, как сейчас учит своих спортсменов Этери Тутберидзе. Она не разрешает в тренировках не выехать с прыжка, или бросить его на полдороги. Это вырабатывает определенный навык. Мне нравится, например, как в этом отношении работает Саша Самарин. Он тоже очень не любит прыжки отдавать.

- Но ведь тот же Илья Кулик безостановочно прыгал в тренировках «бабочки», когда пришел к вам от Виктора Кудрявцева. Как вы его отучили?

- Я это делала с самого первого дня нашей совместной работы. Илья поначалу постоянно мне твердил, что вообще не видит проблемы в том, прыгает он «бабочки», или нет. Я же постоянно объясняла, что у спортсмена должна прежде всего работать голова. Если человек перестает контролировать то, что делает в тренировке, это значит, что голова отключается. И если не признать проблему, не захотеть ее исправить, то нам нет никакого смысла работать вместе – все равно ничего не получится. Про это много можно говорить. Но только при определенном отношении к тебе ученика. Если он тебе абсолютно доверяет, то будет делать так, как ты ему говоришь, будет идти за тобой. И тогда ты добьешься успеха. Если умеешь это делать.

Мне, например, очень давно хочется, чтобы у Вали Чеботаревой (тренера Михаила Коляды и Станиславы Константиновой – прим) случился большой успех. Но для этого нужно работать не с тем, с кем тебе удобно, а обращаться к людям, которые профессионально сильнее тебя. Нужно искать таких людей, учиться у них. Как я сама училась у Леонида Моисеевича Райцина. Если бы не он и не его глубокие знания по скоростно-силовой подготовке, я бы никогда не подготовила Кулика к тому, чтобы выиграть Олимпиаду.

- Мне кажется, что в сравнении с нынешними тренерами, вы всегда находились в несколько привилегированном положении. К вам приходили спортсмены, которые изначально понимали, что вы нужны им гораздо больше, чем они - вам.

- Это уже потом так было. Сначала у меня катались только мои фигуристы, выгнанные из других групп стадиона Юных пионеров за бесперспективностью. Ира Моисеева/Андрей Миненков, Таня Войтюк/Слава Жигалин, Наташа Бестемьянова с Андреем Букиным. Уже потом, когда появился первый результат, стали проситься другие. Хотя Марине Климовой и Сергея Пономаренко, когда они пришли ко мне перед Играми в Альбервилле, я честно сказала, что мне очень не понравились наши первые две тренировки. И что если Марина будет продолжать мне рассказывать, как с ней нужно работать, я больше не приду.

- Большинство нынешних тренеров, как мне кажется, в глубине души, очень боятся потерять ученика, особенно если тот уже добился каких-то значимых результатов. Как удержать спортсмена, если он начал задумываться о смене наставника?

- Выход здесь все тот же – непрерывно повышать свой тренерский уровень. Другого пути нет. Тренер – это человек, который должен развивать спортсмена, должен быть все время ему интересен. Должен больше знать, уметь объяснить, почему берет для программы ту или иную музыку, где она родилась, что под нее было поставлено. Наш вид спорта – это непрерывное творчество. Да, есть большая техническая работа, но, если ее просто тупо выполнять на каждой тренировке, она очень быстро надоест. Спортсмен, безусловно, должен знать свой недельный план, но построение каждого занятия, тон тренировки должны быть разными. Иногда весело, иногда жестко, но обязательно – интересно. Возможно, мне в этом плане везло, но никто не огрызался. Даже мальчики.

- Вообще-то я помню, как на одной из тренировок Кулика в Мальборо вы запустили ему вслед секундомер, расколотив его об лед.

- Надо же, а я этого не помню уже. Когда тренировка заканчивается, я люблю еще что-то вдруг предложить спортсменам сделать. Но в случае с Куликом, стоило мне на секунду в конце тренировки отвернуться, его уже не было на льду. Он очень сильно тогда уставал. Просто падал в раздевалке. Но такого, чтобы он меня не слушал, пока мы работали вместе, не было никогда.

- Кулик стал первым, кто выиграл Олимпиаду с четверным прыжком. Ягудин в 2002-м прыгнул два четверных. В Пхенчхане Натан Чен сделал шесть таких прыжков. Нет ощущения, что в сравнении с нынешними временами прежнее мужское катание было каким-то совсем невзрачным с точки зрения сложности?

- Мы ведь были первопроходцами, в то время. Так же не бывает, что сегодня ты делаешь только тройные прыжки, а с завтрашнего дня все четверные. Мы с Ягудиным пробовали четверной флип, существует даже американская видеозапись этого прыжка. Просто не было такой задачи, учить еще один прыжок. Два тройных акселя, один в каскаде, и два четверных, один в каскаде – это был тот максимум, который позволял выиграть. Каждое поколение в плане сложности добавляет что-то свое. Теперь с детства накручивают сложные элементы. Когда это было, чтобы дети совсем в раннем возрасте прыгали все тройные?

- Это хорошо или плохо?

- Считаю, что хорошо.

- А как же бесконечные разговоры о том, что ребенка очень опасно чрезмерно нагружать?

- Парадокс в том, что для детей многооборотные прыжки - это не нагрузка, а как бы игра. Они легкие. Если технично научены, то нет разницы, два оборота крутить, три, или четыре. Возьмите Лизу Туктамышеву. Она ведь выучила свой тройной аксель в детстве. Потом на какое-то время потеряла этот прыжок, потом снова нашла, успешно его прыгает. Но невозможно найти то, что ты когда-то не выучил.

- Мне, кстати, кажется несколько нелогичным, что массовое освоение девочками четверных прыжков происходит не в группе Алексея Мишина, равного которому в части техники нет во всем мире, а в группе Тутберидзе, которая во многом шла в своей работе наощупь.

- Она чувствует в себе силу и уверенность в том, что идет правильным путем. А кроме того, у нее очень хорошая селекция. Родители сами везут детей к ней в группу со всей страны, как когда-то привезли Юлю Липницкую – в этом плане в Москве все несколько проще, чем в Питере. И у этих детей другая планка. Я сама видела на недавних прокатах, как вышла Камила Валиева и в произвольной программе прыгнула четверной тулуп на высоте пятерного. На высоте, вполне позволяющей добавить к прыжку еще один оборот. Это было что-то. Во-первых, меня потрясла способность ребенка так прыгать. Во-вторых, я вижу за этим правильно поставленную системную работу. Любая система, даже если она где-то несовершенна, все равно дает результат.

- Сейчас много говорят о том, что Алина Загитова, не имеющая в своем арсенале ни тройного акселя, ни четверного прыжка, может попасть в положение человека, для которого может стать проблематичным отобраться в сборную.

- Я так не считаю.

- Потому что уровень мастерства, катания, интерпретации программ не позволят Алине по второй оценке уйти низко.

- То же самое, вероятно, можно сказать и о Евгении Медведевой? Ведь в части катания она ничем Загитовой не проигрывает.

- Не проигрывает. Не знаю, выучит ли она лутц-ритбергер, но это не слишком принципиально: она делает сальхов-ритбергер, и делает его очень хорошо. Жаль, что не прыгнула на Олимпийских Играх.

- Она хотела, насколько мне известно.

- Да, я об этом тоже знаю. Но подчинилась тому, что ей было написано. Конечно, на больной ноге это был бы риск, возможно, неоправданный. Плюс позвоночник еще был сильно не в порядке, между нами говоря. Такая ерунда, да?

Сейчас я вижу, что Медведева стала еще лучше скользить. Я видела, как она работает с Орсером, как работала одна, когда приезжала в Москву. Но с самодеятельностью в показательных выступлениях нужно, на мой взгляд, заканчивать. Знаю, что показательные номера Женя ставила себе сама, а это никуда не годится. Каждый показательный номер должен что-то в тебе открывать. Должен чем-то удивлять: концепцией, новыми элементами, новыми подходами, новой хореографией, в конце концов.

- Когда в 2017-м Юлия Липницкая попала в больницу с анорексией, а до этого с таким же заболеванием была госпитализирована Юлия Антипова, было много разговоров о том, кто именно должен нести ответственность за здоровье несовершеннолетнего ребенка, за то, что происходит с ним в спорте – тренер, или родители. Что думаете на этот счет вы?

- Я всегда считала, что за всё несу ответственность сама. А как иначе? Если я взяла, например, мальчика, отвезла его в Америку, и там осуществляю свои тренировки, кто должен за этого мальчика отвечать? Он заболел, закурил, в полицию попал или еще какую-то историю. Конечно, я должна быть рядом. Просто в это время, когда дети начинают не только созревать, но и самоутверждаться, многие буквально не слышат тренера. Приходится брать за шкирку и встряхивать, как в свое время я встряхнула спортсменку, которая уверяла всех вокруг, что не поправляется, поскольку конституция у нее такая. Я ей сказала совершенно открыто: «Ты врешь, поэтому будешь лечиться. Потому что иначе сдохнешь. Все твои судороги на катке могут закончиться только одним – смертью».

Перед Олимпиадой в Солт-Лейк-Сити у меня в Америке была девочка, помочь которой попросила немецкая федерация фигурного катания – поставить программы. Эта девочка уже лечилась от анорексии, ко мне приехала уже вроде бы не имея с этим никаких проблем. Я тогда много работала, почти не бывала дома, поэтому еду готовила по ночам. Леша Ягудин в то время худел, и как-то ночью я сварила ему грибной суп, поскольку он некалорийный, и оставила на плите – остывать. Лешке же сказала, чтобы после тренировки он этот суп поел. Он пришел на следующую тренировку злой, как собака. Выяснилось, что эта немецкая девочка, пока нас не было дома, съела всю кастрюлю, запихнула в себя еще и полбуханки хлеба, а Лешка остался голодным. Его больше всего тогда возмутило, что суп девочка сожрала, а кастрюлю не вымыла.

- Чем все закончилось?

- Я поговорила с этой спортсменкой, причем, жестко. Позвонила в Германию – в федерацию, предупредила их, что проблема никуда не делась. Но отвечать за такие вещи должны точно мы, тренеры. Хотя бы потому, что с нами дети проводят куда больше времени, нежели с родителями. Да и потом, если тренер говорит спортсмену: «Худей!», он должен научить – как. А не просто рот заклеить.

- Когда спортсмен становится олимпийским чемпионом, это накладывает на тренера ответственность за его дальнейшую судьбу?

- А у вас не сложилось ощущения, что после того, как в Сочи выиграла Аделина Сотникова, ее тренер Елена Буянова оказалась к этой ответственности не готова, предоставив спортсменке возможность самостоятельно принимать решения относительно собственного будущего?

- На мой взгляд, Аделину не надо было отпускать. Она никогда не была в самостоятельном плавании, ее просто-напросто не учили этому. Могу ошибаться, но мне кажется, что изначально Лена готовила эту спортсменку не на одно четырехлетие и не на одну победу. Просто после тех Игр все, что творилось вокруг Сотниковой, было немножко похоже на всеобщее сумасшествие. То же самое, как мне кажется, происходило и вокруг Юлии Липницкой. Когда спортсмен добивается большого успеха, вокруг него мгновенно образовывается большое количество советчиков. Этот процесс обязательно нужно контролировать, но у тренера, как правило, уже не остается на это никаких сил. Вот и тогда, считаю, ни у Буяновой, ни у Тутберидзе не было четкого плана, по которому можно было строить дальнейшую работу, чтобы не выпускать ситуацию из рук. К сожалению, такие вещи начинаешь понимать всегда с опозданием.

- Получается, предусмотреть их невозможно в принципе? Ведь тот же Илья Кулик ушел от вас на следующий день после выигранной в Нагано Олимпиады.

- Именно поэтому, уже имея такой опыт, я сказала Леше Ягудину после победы в Солт-Лейк-Сити: «Ты оставайся, встречайся со спонсорами, с журналистами, а я уеду домой. Но ты должен сам принять решение, поедем мы с тобой на чемпионат мира, или нет. Равных тебе я не вижу, но это - мое мнение. Но независимо от дальнейшего решения, ты должен понимать: то, что ты уже сделал, никто и никогда не отберет».

Я, конечно же, понимала, что Женя Плющенко после тех Игр ни на какой чемпионат мира не поедет. А даже если бы поехал, он бы у Ягудина не выиграл. Потому что игра после той Олимпиады уже пошла в одни ворота.

- И Ягудин решил поехать в Нагано?

- Да. Позвонил мне из Америки: «Татьяна Анатольевна, приезжайте, не могу больше ждать, хочу на чемпионат мира». Я прилетела на следующий день. Лешка встречал меня в аэропорту. Купил новую машину, угрохав на нее все деньги, которые у него только были. «Мерседес» спортивный. Погрузил меня в него, чемодан как-то втиснул. Открыл верх, несмотря на то, что зима, и мы погнали в новую жизнь. С музыкой, на большой скорости.

- Вернуться в любительский спорт после операции по замене тазобедренного сустава, было реально, или вы просто подыгрывали в этом Ягудину, чтобы он быстрее восстановился?

- Сначала ведь вопрос об операции вообще не стоял. Мы постоянно подлечивались, ездили в Канаду, где прямо в сустав вкалывали специальную жидкость, которая обволакивала все острые углы, которые появлялись внутри сустава и вызывали боль при движении. Начали готовиться к сезону, поставили программы. Но на первых же соревнованиях нога стала «проваливаться».

После операции я уже не думала, что мы возвратимся, но Лешка очень хотел этого, просто рвался на лед. Когда он начал прыгать, мне чуть ли не каждый день звонил мой хороший друг, профессор Сергей Архипов, и говорил: «Тань, ты что, чокнутая, что ли? Ты что творишь? Ты понимаешь, что если сустав выскочит, больше уже ничего нельзя будет сделать?»

- Остановить Ягудина было можно?

- Нет. Его и сейчас нельзя остановить. Он максималист, никогда себя не жалел. Вот это преодолени себя меня поражает до сих пор.

- Как-то я разговаривала со Стефаном Ламбьелем, и он жаловался, работая с известным российским спортсменом, что у того в голове прочно сидит раз и навсегда заданный алгоритм, заточенный прежде всего на выполнение прыжков. И какие шаги ему ни поставь, через неделю все возвращается к прежнему.

- В дорожках нужно обязательно придумывать что-то свое. Что-то такое, что отличало бы тебя от других. Как это было у той же Асады. На ее дорожках всегда вставала публика. Она же не просто так вставала? У нас многие тренеры рассуждают так: ты сначала научись прыгать, а когда всё сделаешь технически, тогда я начну тебя развивать. А развивать надо всегда, поэтому те же японцы достаточно рано начинают привлекать к работе со своими спортсменами топ-постановщиков со всего мира. Потому что если не сделать этого вовремя, спортсмен в каждой программе будет возвращаться к тому, к чему привык.

- Кстати, вы знаете, что с первой китайской парой все лето работал в Америке Рафаэль Арутюнян?

- Молодцы, что могу сказать. Я сколько лет говорю одно и то же. Что нужно собрать все наши юниорские пары, хотя бы на пару месяцев. И попросить ведущих тренеров страны по одиночному катанию с ними поработать, не забыв потом поблагодарить их за это.

- С тем, чтобы привести в порядок прыжки?

- Конечно. Прыжки в парном катании – это всегда слабое место. Тем более что сейчас все они сложные. Это касается и взрослых пар тоже. Мне кажется, что это очень важный момент. Есть достаточно много специалистов, которые знают, как работать, какие давать подводящие упражнения, сколько их нужно сделать, как и над чем работать в зале, как «поднять» прыжок, и так далее. Этим обязательно нужно пользоваться. Поэтому, как мне кажется, китайская пара и поехала тренироваться к Рафику.

- Что бы вы хотели увидеть в исполнении российских фигуристов в новом сезоне?

- Есть желание увидеть программы Саши Жулина – для Виктории Синицыной и Никиты Кацалапова. Точно так же хочу увидеть Сашу Степанову и Ваню Букина, которых очень люблю. Очень интересно, что с Евгенией Тарасовой и Владимиром Морозовым сделала Марина Зуева. Я считаю ее выдающимся тренером, потому что помню, как Марина работала с Катей Гордеевой и Сергеем Гриньковым, с Сашей Фадеевым, со многими другими спортсменами. Марина очень профессиональный человек. И очень сильный. Она способна ни разу не повысив голос, достучаться до любого человека. Умеет это делать. Не говоря уже о постановке программ.

- Незадолго до встречи с вами я разговаривала с Ириной Жук и Александром Свининым о том, что в современных танцах постановка вообще выходит на первый план.

- Она во все времена была на первом плане. Просто мало кто об этом знает. А технические средства уже подбираются под конкретную задачу.

- Получается, что в прошлом сезоне, Синицына и Кацалапов выиграли у Степановой и Букина только за счет более ударной постановки? Программы-то роскошные были.

- Роскошные, это правда. У Вани с Сашей они тоже в прошлом сезоне были хорошими. Постановка – это действительно очень тонкое дело. В этом смысле, Кацалапов и Синицына оказались в прошлом сезоне более проникновенны. Я в свое время приглашала к себе Диму Брянцева, царство ему небесное, который служил главным балетмейстером в театре Станиславского и создавал все телевизионные работы с Екатериной Максимовой и Владимиром Васильевым. Хотела, чтобы мои спортсмены другую руку почувствовали, чтобы их хореографическим развитием занималась не только я. И все равно каждый шаг помогала делать. Предлагала на каждый такт по несколько пар вариантов, чтобы Диме было из чего выбирать. Но не представляю, как свою работу в произвольном танце, где я понимаю, чем мне выиграть, как мне выиграть, я бы отдала кому-нибудь чужому. Нужно много придумывать, вкладывать в программу идею и обязательно - душу. Потому что, когда уже всё придумано, эта душа должна рассказывать нам историю любви. Абсолютно всё, что существует в мире – это ведь о любви.