Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Говорят, приездом Тарасовой Елену Водорезову - директора некогда знаменитой армейской школы - пугали: мол, приедет и своей энергией всех окружающих с ума сведет. Однако на вопрос, как ей работается на одном льду с выдающимся тренером, Водорезова лишь пожала плечами: «Великие тренеры и должны, наверное, обладать непростыми характерами. Иначе они никогда не стали бы такими, как есть».

Придя в субботу вечером в ЦСКА, я застала идиллическую картину: Тарасова азартно занималась отработкой шагов с совсем маленькой девчушкой, в то время, как ее одиночник Андрей Грязев корпел над вращениями под бдительным надзором Водорезовой.

- Татьяна Анатольевна, вы успели побывать на всех предыдущих этапах «Гран-При». И, наверное, лучше, чем кто-либо другой, почувствовали как плюсы, так и минусы новой системы судейства. Просьба неоригинальная: хотелось бы услышать ваш комментарий.

- Первый вывод, который я сделала, что нужно просто-напросто очень внимательно читать правила. Ничего сложного в понимании этой системы нет. Поначалу и я допускала ошибки – в основном это касалось танцевальных программ Светланы Куликовой и Виталия Новикова и моего израильского дуэта – Галит Хаит и Сергея Сахновского. Ставить программы одиночникам оказалось не в пример легче.

- Получается, танцы – более сложный вид?

- С учетом новых требований произвольные танцы перестали быть танцами в моем понимании этого слова. Правилами, например, предписывается выдерживать поддержки в течение пяти секунд. Не может заданный элемент в этом виде катания длиться пять секунд. Такт – это четыре секунды. Или две. Но не пять. Если выход из поддержки попадает между тактами, это выбивает спортсменов из музыки. Сейчас все, кто работает с танцорами, столкнулись с тем, что композиция вообще перестала иметь какое-либо значение. Сами арбитры признаются, что в процессе соревнований не всегда даже понимают, под какую музыку катаются спортсмены. Не успевают ее слышать. Я же никогда не соглашусь с тем, что танец – это всего лишь набор элементов.

В программах танцоров оказалось большое количество повторов одних и тех же элементов. Кому-то из технического комитета показалось, видимо, что положение партнерши в шпагате – самое красивое и сложное, что есть в танцах. Растяжка, не спорю, дело хорошее. Но не это качество определяет истинный класс танцовщицы. А этими шпагатами сейчас повально увлечены все: задирают ноги, крутятся в немыслимых позах. Когда такое происходит у пар высокого уровня, еще куда ни шло. Но смотреть выступления фигуристов среднего уровня стало просто ужасно.

Или взять дорожки. Некоторые из них длятся по 55 секунд. Чтобы получить третий или четвертый уровень сложности, надо накрутить всего столько, что полностью теряется скорость скольжения. В моем, опять же, понимании, если нет скорости внутри дуги, высокую оценку нельзя давать в принципе.
Таких моментов много. Помните уникальное фирменное вращение Артура Дмитриева, когда партнерша стоит в шпагате вниз головой? Сейчас оно не проходит ни по какой категории сложности. И это лишь потому, что новые правила предписывают партнеру во время вращения стоять на льду в приседе. Мне почему-то кажется, что уже в следующем сезоне правила будут значительно пересмотрены. Я, по крайней мере, на это надеюсь.

- Но хоть какие-то плюсы в новой системе вы видите?

- В одиночном катании – безусловно. Фигуристы стали лучше вращаться. Стали лучше кататься в целом – добиваться более высокой базовой оценки. Стали делать более интересные заходы на прыжки. Но есть и другая сторона: вращения стали занимать гораздо больше времени, чем раньше. В короткой программе добавили 10 секунд. А в произвольной, где должно быть выполнено четыре вращения, – нет. Нет времени на длинные красивые дуги – все бегом: от прыжка к вращению, от вращения – к прыжку. Возможно, на следующий год и эту недоработку в правилах учтут. Хотя я не вижу никакой проблемы в том, чтобы сделать какие-то изменения уже сейчас – сезон-то, по-сути, только начался. Делали же, в конце-концов, какие-то дополнения в танцах: последний такой документ с коррективами к правилам мы получили, когда были на этапе «Гран-При» Skate Canada, и Игорь Шпильбанд читал его нам вслух прямо во время соревнований.

- Что именно предписывали те коррективы?

- Что во время исполнения твизлов (быстрый оборот – прим. Е.В.) наиболее предпочтительно, если фигуристы поднимают руки вверх. Почему нельзя было утвердить эти требования на полгода раньше - загадка.

Я не против новшеств. Но против того, чтобы эти новшества вводились необдуманно.
Возьмите такой момент: программа с четверным прыжком – это совершенно особенная программа. Которая несравнимо сложнее, чем та, где спортсмен прыгает только тройные. Но по новым правилам разница незначительна.

- Болельщики сейчас как бы разбились на два лагеря. Одним нравится система оценок, которые можно сравнивать заочно, анализировать по компонентам, другие же ностальгируют по «шестеркам». А что думаете вы?

- Что в новой закрытой системе судьям стало легче хитрить. Это я знаю точно. Вижу. Об этом знает каждый тренер. Когда раньше судья открывал свою оценку, он отвечал за нее. При всех никогда не поставишь мало за то, что стоит очень дорого – совесть не позволит. А втихую - можно. Лично я не верю, что анонимность сделала арбитров более честными. И не поверю никогда. Если в это верит Оттавио Чинкванта (президент Международного союза конькобежцев – прим. Е.В.), то остается только позавидовать.

- Чему именно?

- Тому, что он не догадывается, что на самом деле может происходить в судейских бригадах.

- Тренеры, тем не менее, сейчас постоянно обсуждают и анализируют оценки. На турнире в Китае, например, Татьяна Навка и Роман Костомаров проиграли Албене Денкову и Максиму Ставийскому. В Париже, выиграли у болгарского дуэта более чем уверенно, но при этом оценка за технические компоненты танца у российской пары оказалась ниже, чем у французов, которые заняли третье место. Что это – некий казус, на который не стоит обращать внимание, или же серьезный сигнал?

- Это сигнал. Мне очень нравится произвольный танец Навки и Костомарова, но его, как и любую другую программу, надо выкатать. Так, как они выкатали оригинальный танец, за который получили очень высокие оценки в Париже. Я хочу их видеть именно такими – на голову выше остальных.

- Насколько правомерны разговоры о том, что контролер, сидящий у борта, может ошибиться, не засчитать тот или иной элемент?

- Мне хочется верить, что контролеры – это очень профессиональные люди, которые уважают собственное имя и не подвержены никаким влияниям извне. Если думать иначе, надо просто заканчивать работать.

- Но ведь было, насколько мне известно, некое недоразумение на турнире в Китае, когда Виктории Волчковой посчитали тройной флип за двойной, а Шизуке Аракаве, которую консультируете вы, не засчитали каскад 3+3.

- Прежде чем идти к судьям выяснять отношения, я несколько раз просмотрела видеозапись катания. Официально тренерам не дают такой возможности, но мне пошли навстречу представители японского телевидения. Те оценки были честными. И Волчкова и Аракава не докрутили в прыжке четверть оборота. По новым правилам судьи имеют право расценить такое исполнение как ошибку.

- Значит ли это, что при той системе судейства, которая действует сейчас, Сара Хьюз никогда не стала бы олимпийской чемпионкой?

- Спортсмены, которые выигрывали Олимпийские игры – великие спортсмены.
Не думаю, что будет правильно обсуждать их, притягивая к той системе, которая существует сейчас.

- В этом году вы работали с рекордным количеством иностранных фигуристов. Жубер, Вейр, Аракава, Такахаши, Хаит-Сахновский… Не можете отказать тем, кто к вам просится, или не считаете нужным?

- Никого из них я не звала специально. Но когда они сами стали проситься приехать, то не увидела повода отказать. Зачем? В музыке, в балете всегда существовало такое понятие, как мастер-класс. У меня, к тому же, было два совершенно выдающихся помощника – Леша Ягудин и Женя Платов. Мы занимались тем, чем я привыкла заниматься со своими спортсменами в это время года. Все остались довольны, хотя тренироваться приходилось и рано утром, и поздно вечером, и даже ночью. До сих пор считаю, что этот период был одним из самых счастливых в моей тренерской карьере.

- Ревности между спортсменами вы не замечали?

- Никакой. Учиться нужно всем. И если человек выбрал у кого именно он хочет учиться, ему должно быть все равно, кто стоит рядом. Не думаю, что великий Мессерер занимался с Майей Плисецкой отдельно от других учеников. Она ходила к нему в класс и выполняла урок наравне с другими. Лично меня радовала возможность дать каждому спортсмену что-то свое, раскрыть тот или иной талант еще больше.

- На Олимпийских играх от вас принято ждать исключительно золотых медалей. Вы не испытываете внутреннего дискомфорта от того, что в Турине на роль чемпионов будут претендовать, скорее, ваши иностранные, а не российские подопечные?

- Я в этом не виновата. Тренироваться у меня в России не модно до сих пор. А в Америке я никому себя не предлагаю. Просто работаю с теми, кто этого хочет.

- В глубине души вы делите учеников на «своих», российских, и чужих?

- Когда работаешь, то, поверьте, вообще не думаешь об этом. Я люблю их всех. Мне нравится, что все они учат русский язык, приобщаются к русской культуре. Я не склонна переоценивать собственную роль в их судьбе, но когда Джонни (Джонни Вейр – прим. Е.В.) после проката в Париже по-русски кричит в телекамеры: «Я люблю тебя, Татьяна!» - это ведь что-то значит? Я совершенно по-другому стала смотреть на Брайана (Жубера – прим. Е.В.), когда узнала его поближе. Это совершенно чудесный человек. Сильный, цельный, талантливый, работоспособный. Он обязательно состоится в спорте. Может быть у него просто уйдет на это чуть больше времени, потому что во Франции нет таких условий, традиций, тренеров, как в той же России или Америке.

- Как относятся тренеры иностранных фигуристов к тому, что их подопечные периодически приезжают к вам в Симсбери?

- Тренер Вейра – Присцилла Хилл - летом приезжала к нам в гости: ей было интересно посмотреть, как мы работаем. Сказала, что очень хочет приехать и на следующий год - поработать вместе с нами. С такой же просьбой обращалась Одри Вейзингер – та, что до недавнего прошлого работала с Майклом Вайссом, а сейчас тренирует Йоши Онду. Тоже хочет приехать на неделю-другую. Следующим летом к нам на каток приедет Жанна Фоле из Германии – у нее тренируется очень перспективная немецкая одиночница Аннет Дитрт.

- Кто-нибудь из фигуристов, которых вы консультировали, просился к вам на постоянную работу?

- Мне хватает того, что помимо своих российских спортсменов у меня практически постоянно катается Аракава. Весь летний цикл работы она провела у нас в Симсбери, а на следующий сезон собирается перебраться в Америку на более долгий срок – готовиться к Олимпийским играм. Она, кстати, планировала еще на прошлой неделе приехать в Москву и целую неделю кататься в ЦСКА. Но не сложилось.

- Как вам работается в клубе, который всю жизнь был связан с именем вашего отца?

- Каждый раз, когда я вхожу на каток, первым делом вижу портрет папы. Это сразу настраивает меня определенным образом. Здесь нельзя работать вполсилы. К тому же я вижу, как работают другие. Та же Лена Водорезова. Когда бы я не пришла, она на льду, будь то раннее утро или поздний вечер. Я даже немного завидую – тому что у этого поколения тренеров вся жизнь впереди. Мне нравится работать с ними рядом. Но привезти в ЦСКА всех своих спортсменов я не могу. Танцорам нужен отдельный лед, которого просто нет.

- Другими словами, вернуться в Россию насовсем у вас, как и прежде, пока не получается?

- Я очень хочу вернуться. Не так давно у меня был разговор с президентом российской федерации фигурного катания. Он сказал, что делает мне официальное предложение – пойти работать на Стадион юных пионеров.

- В свое время я строила этот каток. Участвовала в субботниках, носила кирпичи. Проработала там двадцать лет. На СЮПе выросла целая плеяда моих танцоров, начиная с Моисеевой и Миненкова. Там катались и дважды стали олимпийскими чемпионами Роднина с Зайцевым. Я не против того, чтобы вернуться на этот каток. Но сейчас он в аварийном состоянии. Возможно, федерация надеется, что мое присутствие поможет ускорить решение каких-то строительных проблем. Но я не уверена, что у меня хватит сил и времени ходить по инстанциям, выбивая новую кровлю или что-то еще. Если мне и отпущено еще какое-то время жизни, то хотелось бы потратить его на живые души, на то, чтобы найти новые таланты и успеть чему-то их научить. А не брать на себя функции прораба. Использовать меня в этом качестве, как мне кажется, просто нерентабельно.